– Значит, на том и бросили. Никого не нашли? Или просто не хотели искать.
Я сжимаю пальцами подоконник, намереваясь нанести визит нынешнему бургомистру. Кстати, кто сейчас сидит в градоправителях?..
– Кто сейчас бургомистр?
– Тот же, Ганс Петерсен.
– Боров, наверное, весь жиром заплыл?
– Ты даже не представляешь насколько… Что ты собираешься делать? Бабулю уже похоронили. Тебя не стали дожидаться.
– Я хочу осмотреть дом бабули. Надеюсь, мародёры не успели ничем поживиться.
Андерс вдруг хмурится и отрицательно машет головой.
– Нет, ты что… Туда никто и носа не сунет. Говорят…
– Что говорят?
– Да так, ерунда.
– Ну уж нет. Договаривай, если начал.
– Местные говорят, что это не люди так бабулю покромсали. А волки… Говорят, оборотни Шварцвальда вновь вернулись в наши края.
Я застываю на месте, сразу вспоминая бабушкины сказки о людях, способных перекидываться в огромных волков. Говорят, увидев такого, ни за что не спутаешь его с обыкновенным волком. Я усмехаюсь, стараясь не давать детским страшилкам овладеть мной, заставив бояться даже собственной тени. Но против воли взгляд устремляется в лес. Тишина. Темнота. Когтистые лапы ступают мягко по холодной земле. Густая шерсть встаёт дыбом, когда огромный волк, воздев узкую морду кверху, воет на луну…
Я пытаюсь отделать от видения решительным кивком головы. Видение разбивается на мелкие осколки, блестящими звонкими каплями осыпается вниз, к моим ногам. Но часть из них цепляется за одежду, чтобы, уличив подходящий момент, вновь коснуться краешка сознания.
– Надо проведать домик бабули. До наступления темноты. Сегодня же.
– Зачем торопиться?
– Думаешь, у меня так много времени? Мне есть чем заняться в Аугсбурге…
Андерс окидывает меня взглядом с головы до ног.
– Не все поверили слухам, что Аманда Штерн это и есть та самая Красная Шапочка… Но после твоего письма все сомнения развеялись. Бабуля была рада за тебя. Она два дня ходила с твоим письмом, хвастаясь каждому встречному…
На мгновение моё горло перехватывает, но я вдыхаю воздух поглубже.
– Два дня, да?
– Да. А на третий день к ней должен был заехать кто-то из местных. Вроде молочник, отвезти сыра и молока. Он её и нашёл…
– Я поеду туда сейчас же. Только соберусь в дорогу.
Андерс отрицательно качает головой:
– Это слишком опасно.
– Вот как? Скажи ещё, что никто из местных туда не сунется.
– Так и есть.
– Трусливые шавки.
Я отсылаю Андерса прочь и переодеваюсь в костюм для прогулок: платье более простое, из тёмно-коричневой шерсти, серый широкий пояс и добротный плащ. Мне не нравится то, что я вижу в зеркале: слишком уныло. Ни одного яркого пятна. Радует лишь то, что под платьем простушки волнительное кружево алеет красным. Я бы не выжила в этом царстве серости и уныния без живительного цвета.
Андерс слоняется на первом этаже и пытается отговорить меня ехать к домику бабули.
– Меня очень долго здесь не было. Я обязана побывать у бабули. Во что бы то ни стало.
– Ты не понимаешь, Аманда.
– Да. Я не понимаю. Но хочу понять. Боишься? Оставайся здесь. Тебя никто не зовёт с собой. Я только лошадь возьму на время у твоего отца.
Андерс остаётся на первом этаже, когда я выхожу из дома и иду к конюшне. Андерс стоит на пороге, когда я, взобравшись верхом, направляю лошадь на выход со двора.
– Стой!
Андерс спешно кидается в конюшню и выводит коня под уздцы.
– Чёрт бы тебя побрал, Аманда. Ты перевернёшь с ног на голову весь Вольфах. А ты ведь только приехала…
Я равнодушно киваю, стараясь не показывать, что на самом деле я рада даже такому спутнику, как Андерс. Наши лошади резво скачут по улицам города и выезжают на окраину.
– И лучше бы тебе остаться дома. Отведала бы чаю и булочек с корицей. У отца они всегда получаются отменные.
Андерс не оставляет попыток отговорить меня на всём протяжении пути. Я отмахиваюсь от него, погружаясь в воспоминания. Они едва ли не топят меня в себе, когда передо мной в конце тропы возникают очертания двухэтажного дома бабули.
Мы привязываем лошадей и ступаем на территорию двора. Лошади неспокойны: прядут ушами и перебирают ногами на месте. Я переступаю порог родного дома, удивляясь тишине. Раньше здесь никогда не было так тихо. Бабуля либо напевала себе под нос, либо болтала сама с собой, отчего некоторые крутили пальцем у виска, мол сумасшедшая. Дурачьё. Они просто не знали, что бабушка не любила тишины.
В ноздри бьёт запах – неправильный, такой, которого не должно здесь быть. Предметы внизу перевёрнуты, словно кто-то подобно урагану пронёсся по первому этажу. И, ломая ступени лестницы, местами разнося перила в щепки, поднялся наверх. Я осторожно ступаю по лестнице, отмечая лишь, что неприятный, тяжёлый запах лишь усиливается. И, переступив порог спальни, замираю: простыни порваны, огромное коричневое пятно засохшей крови прямо посередине.
– Чёрт…
Взгляд обводит комнату: стена у изголовья кровати вся забрызгана кровью. Капли крови даже на потолке. Но хуже всего тошнотворный запах, густой, словно мою бабулю выпотрошили буквально перед моим приходом. Комок поднимается к горлу, и я пулей лечу на выход, чтобы оставить на траве у дома свой завтрак.
Глава 4. Аманда
– Я же говорил, – безостановочно повторяет Андерс всю дорогу до дома.
– Заткнись, – беззлобно кидаю ему я.
Шок от увиденного уже прошёл, а прохладный воздух начала ноября немного выветрил мерзкий запах, будто впитавшийся в кожу. Не доезжая до города, я сворачиваю на кладбище и навещаю могилку бабули. Жаль, что я не успела увидеть её при жизни и показать, что я не просто фантазёрка и выдумщица, но смогла добиться кое-чего. На какой-то миг мне кажется, что её сухая рука вот-вот коснётся моей головы невесомо, а многочисленные морщинки соберутся гармошкой от улыбки…
В голове пульсирует: я найду этих тварей во что бы то ни стало. Неважно, человек это сделал или оборотень.
Я разворачиваюсь и возвращаюсь в дом Густава, запираясь в спальне. Милые, добрые люди – они не пытаются навязать мне своё общество и не лезут с расспросами. Вечер проходит тихо и спокойно. Только ночью становится тяжело на душе и сон не торопится укрывать меня своим одеялом. Но уставшее тело берёт своё, и я всё же засыпаю. Сон тревожен и недолог. Я то и дело просыпаюсь, всматриваясь во тьму за окном. Но даже такой сон лучше, чем ничего.
***
Жирный боров Ганс Петерсен стал ещё жирнее. Сейчас его толстый зад уже не помещается в кресле, в котором уместилось бы как минимум ещё три девушки, кроме меня. Я смотрю на его лицо и теряюсь в догадках, как он, вообще, умудряется вставать и нести свою тушу на коротких ногах. А тем временем он, тяжело дыша, произносит стандартные слова: соболезную утрате и прочее бла-бла-бла… Только равнодушный взгляд выдаёт его: он скорее соболезнует о том, что опаздывает на обед, чем в действительности переживает о смерти бабули.
– Ваши люди проводили расследование?
– Да…
Пых-пых – подымается объёмная грудь Ганса.
– Были привлечены…
Пых-пых… Ганс втягивает воздух со свистом и так же выпускает его изо рта.
– Лучшие сотрудники. Но убийцу пока не нашли.
Ганс отирает платком пот со лба. Господи, за пять минут разговора он вспотел так, будто его тушу подвесили на вертел над костром.
– Может быть, недостаточно хорошо искали?
Я употребляю в ход всё своё обаяние. Да другой мужчина на месте Ганса уже бы сидел у моих ног и покорно взирал снизу вверх! Но у Ганса из-за ожирения наверняка ничего толком уже не работает. Интересно, когда он в последний раз без помощи зеркала видел своё хозяйство, болтающееся под огромным пузом? Я в очередной раз окидываю его тушу взглядом и понимаю: у меня было больше шансов разболтать бургомистра, если бы я пришла к нему со жбаном пива и горой ароматных горячих сосисок на тарелке. Но кое-что мне всё равно удаётся выяснить. Имя следователя – не так уж мало, верно?
И я, вооружившись знаниями, иду в управление городской стражи. Заспанный дежурный, позёвывая, сообщает, что Отто изволит откушать в трактире «Жирный гусь». Благо, городок небольшой, и до этого сомнительного заведения идти недалеко. Несколько улочек, поворот налево – и вот оно, одноэтажное серое здание с деревянной вывеской и облупившейся красной краской на ней.
Дверь противно скрипит, когда я толкаю её внутрь. Взгляды собравшихся устремляются в мою сторону. Я осторожно ступаю на замызганный пол и иду к стойке трактирщика.
– Чего налить? – сипло выдыхает мне в лицо трактирщик, вытирая руки о грязный фартук.
– Пива.
Монета звонко ударяется о поверхность деревянной стойки. Передо мной возникает огромная кружка, содержимым которой можно напоить как минимум троих.
– Приятель, не подскажешь, который из твоих посетителей Отто?
Ещё одна звонкая монетка исчезает в огромной ладони трактирщика. Он тыкает пальцем в угол, показывая на мужчину, согнувшегося в три погибели над тарелкой. Я беру своё пиво и подсаживаюсь за стол к Отто. Судя по застывшим комочкам бараньего жира в его тарелке, сидит он здесь уже давно.
Я ставлю кружку пива на стол нарочито громко. Отто поднимает на меня глаза: водянисто-серые под бесцветными ресницами и вновь опускает взгляд в тарелку, в которой равнодушно ковыряет ложкой.
– Как дела, Отто?
Отто мычит что-то невразумительное в ответ.
– Что что? Не расслышала? Может, у тебя в горле пересохло?
Я толкаю кружку пива по направлению к нему и согласно киваю в ответ на его вопросительный взгляд. Отто тотчас же прикладывается к кружке с кислым пивом и хлещет его так, что кадык дёргается безостановочно вверх-вниз.
– Эх-х-х…
Отто крякнул от удовольствия и отёр усы. Одним махом он умудрился осушить половину кружки.
– Благодарствую, чем обязан?
– Я – Аманда, Отто. И мне очень хотелось бы узнать что-нибудь об убийстве моей бабушки Магды, что жила в лесу.
Отто вздыхает, морщится и вновь прикладывается к кружке.
– Нечего узнавать, – буркает он после того, как кружка была окончательно им опустошена. Ага, понятно. Недостаточно вливаний. Я машу рукой трактирщику, показывая пальцами:
– Ещё две.
Отто повеселел и, кажется, проникся расположением ко мне и интересом к беседе в целом.
– Особо нечего рассказывать. Бабку твою обнаружил молочник, потом ещё неделю блевал, завидев красный. Не мог отделаться от шока. Бабку как будто разорвали на части, пожевали и выплюнули. Извини за подробности. Но, видит Бог, за двадцать лет моей службы я не видел ещё ничего подобного. Бывали случаи… Разные. Но чтобы вот так… Ни разу.
– Я была в доме у бабушки. Повсюду кровь и запах тяжёлый.
После моих слов разговоры в трактире смолкли на мгновение, но вскоре вновь неясный гул голосов повис в воздухе. Вмиг стало ясно, что к нашему разговору прислушиваются.
– Вот именно, запах. Он почти не выветривается. Мерзкий, до тошноты. Сразу понятно, что дело нечистое…
Отто понижает голос, и поневоле следующий вопрос я задаю шёпотом.
– Мне тут шепнули, что это мог быть оборотень?
– Вполне. Не хотелось бы в это верить… Но возле дома обнаружили след волчьей лапы. Слишком огромный, чтобы поверить, будто там пробегать обыкновенный волк. Кто-то не хочет верить… Но помяни моё слово… Они вернулись.
– Оборотни?
– Они самые. Раньше, сотню или пару сотен лет назад они были повсюду, задирали скот и рвали людей на части. Но их истребили. Всех до единого, как нам казалось. Говорят, что последнего в наших краях оборотня убил охотник три с лишним года назад.
– Он сам так сказал?
– Нет. Он, вообще, не особо разговорчивый тип и совсем недавно в наших краях… Но люди сделали свои выводы и зажили спокойно – ни одной задранной овцы за последние несколько лет. А теперь вот… Стало быть, не последний оборотень был убит. Далеко не последний.
– Вот, значит, как… А почему бы не обратиться к тому охотнику, чтобы он поймал оборотня. Если он, конечно, уже ловил этих тварей?..
– Пока это только слухи, ничем не подтверждённые. И Охотник не самый сознательный житель города, мягко говоря. Просто так он сниматься с места и рыскать по лесам не станет. Нужен повод.
Ха. Ему нужен повод? Он у него будет.
– Спасибо, Отто. Где, ты говоришь, можно найти охотника?.. Не расслышала…
…Отто хоть и пил, как лошадь на водопое, но всё же дал подробные указания, как в лесной глуши найти домик охотника. К нему вела тропа, поросшая кустарником. Теперь на всём сверху лежал снег и местами хрустел под ногами ледок. Вчерашний мороз давал о себе знать.
А вот и домик охотника. Когда я тайком покинула Вольфах, то, кажется, здесь никто не жил. Значит, охотник прибился в наши края после моего отъезда. И что он забыл в подобной глуши?..
Домик выглядел нежилым. Замызганные грязные окна, за которыми висит какое-то тряпьё. Я приблизила лицо к узкой щели, пытаясь разглядеть внутреннюю обстановку – безрезультатно. Прошлась в обратном направлении. А второе окно, вообще, было наглухо заколочено.
Ох, весь облик дома просто кричит о нежелании хозяина видеть кого-то из посторонних у себя на пороге. Любой другой человек на моём месте бы уже развернулся. Маленькая поправочка. Я не любой другой. И меня совершенно не волнует, хочет он видеть меня или нет. Достаточно того, что увидеть его хочется мне.
Я намереваюсь постучать в окно, как вдруг… Громкий выстрел! Хлопок раздаётся совсем близко от моего лица…
Глава 5. Охотник
– Какого хрена уставился?
Что? В самом деле? Да, блядь, я только что разговаривал с головой оленя на стене. Хреновый знак, откровенно говоря. Либо мне стоит прекращать пить, либо нужно влить в себя столько, чтобы стало похуй на разговоры с чучелами, коими увешаны стены моего дома. Трофеи. Смешно. И каждый из этих трофеев глазеет на меня немым укоряющим взором. Пальцы тянутся в привычном направлении и обхватывают горлышко бутылки. Я встряхиваю её: на дне ещё плещется мутное пойло. Взвешиваю бутылку в руке: достаточно ли оставшегося, чтобы перестать соображать? Пока не попробуешь, не узнаешь. Иногда стоит только присосаться к горлышку, как выключает напрочь. Иногда целому эшелону бутылок не удаётся даже заставить трястись пальцы, лежащие на прикладе ружья.
Я откидываюсь в плетёном кресле и закидываю ноги на стол. Одна на другую, не сбрасывая даже сапог. Какая разница? Если на моём столе бывают только бутылки, а им плевать на чистоту деревянной поверхности. Переворачиваю бутылку и вливаю в себя остатки спиртного. Оно так забавно булькает, будто у кого-то горлом идёт кровь. Пара крупных глотков… Обжигающая жидкость прочерчивает дорожку внутри меня и плещется в желудке. Остаётся только ждать, когда сознание медленно поплывёт в сторону обрыва и сбросится вниз. Последний штрих – надвинуть шляпу на глаза, погасив свет моего убогого мирка. Ожидание…
Посторонний звук врывается в уши, нарушая тщательно соблюдаемую церемонию низведения себя до скотского состояния. Торопливые уверенные шаги, движущиеся по направлению к моему домику. Дела-а-а… Интересно, кто осмелился? Разве все местные не в курсе, как я люблю встречать непрошеных гостей? Для них у меня всегда найдётся особое угощение. Пальцы привычно оглаживают деревянный приклад ружья, очерчивая вырезанные ножом узоры и инициалы. Р.М.
Поневоле прислушиваюсь. Ни у кого из местных нет такой поступи. Лёгкой, словно парит над поверхностью земли, и в то же время уверенной. Тук-тук-тук. Каблучки дерзко отстукивают ритм. Каблучки? Да… Кажется, я даже знаю какие. У шлюхи Мадлен с Пятой улицы были подобные сапожки Высокие, до самого колена. Нежная выделанная кожа и соблазнительная шнуровка. Мадлен берегла их пуще ока и гордилась ими так, как не гордилась бы даже пятью сотнями удовлетворённых клиентов за месяц. Она? Нет, не она. Как бы Мадлен ни берегла свои сапожки, каблучок на одном из них уже был стёрт, а у этой – совсем наоборот. Новенькие, добротные сапожки. Дерзко и бойко девица переступает в своих сапожках по заснеженной подмёрзшей тропинке. Её счастье, что вчера сильно подморозило, иначе бы хлюпать ей по грязи.