Ее айфон все равно не находил никакого вай-фая. Она полистала меню большим пальцем, ожидая, пока сеть появится.
Ничего.
Пожилой юноша уселся в кресло.
– Не судьба, да?
Она не ответила.
Это место, должно быть, днем превращается в кофейню. Но сейчас оно напоминало ей ночную автобусную станцию – чересчур сильно освещенную и пустую. Сама кофейня (ее явно и безуспешно пытались оформить в виде горы, «Эспрессо-Пик», гласила вывеска) была заперта за спущенной шторкой-роллетом. По периметру прилавка проходила защитная решетка. За ней находились две большие кофемашины с механическими кнопками и черными поддонами. Зачерствевшая выпечка. Черная доска с написанным мелом меню из нескольких строк и ценами на какие-то вычурные напитки.
Гостевой центр представлял собой одну комнату – вытянутый прямоугольник. Балки крыши сверху, туалеты в конце. Деревянные кресла, широкий большой стол, скамейки вдоль стены. Рядом – торговый автомат и полка с туристическими брошюрами. Было душновато и пахло лизолем.
А что насчет бесплатного кофе? На стойке возле «Эспрессо-Пик», облицованной диким камнем на цементном растворе, нашлась стопка пластиковых чашек, салфетки и пара кофейников на нагревательных плитках, позади решетки, но близко к ней. На одном было написано «КОФИЙ», а на другом «КАКАВА».
Кто-то из сотрудников набрал ноль баллов из двух возможных по орфографии.
Дарби заметила, что на уровне лодыжки цемент облицовки раскрошился и один из камней шатается. Удар может выбить его. Это раздражало маленькую, обсессивно-компульсивную часть мозга Дарби. Словно заусенец на ногте, который хочется отщипнуть.
Она слышала низкий жужжащий звук, чрезвычайно похожий на трепетание крыльев саранчи, и размышляла. Может быть, здесь включилось резервное питание и это сбросило вай-фай? Она повернулась к козлобородому незнакомцу.
– Вы не видели тут какого-нибудь телефона-автомата?
Тот быстро зыркнул на нее исподлобья, дескать – а, ты еще здесь – и помотал головой.
– А сотовый у вас ловит?
– Нет, с тех пор, как проехал Белый Крюк.
Ее сердце сжалось. Судя по региональной карте, висящей на стене, эта стоянка называлась Ванапа, что означало «Малое Черт-побери» в приблизительном переводе с языка местного племени индейцев-паиутов. В двенадцати милях к северу была другая стоянка – с похожим названием Ванапани, или «Большое Черт-побери», – а еще десятью милями дальше вниз лежал город Белый Крюк. И сегодня вечером, в разгар снежного шторма, Сноумагеддона, Сноупокалипсиса, Сноузиллы, или как там изощрялись метеорологи в поисках названия, этот городок с тем же успехом мог бы находиться и на Луне. До него не добраться.
– У меня ловился сигнал снаружи, – раздался мужской голос. Другой голос.
Позади нее.
Дарби повернулась. Он стоял напротив, возле двери, положив одну руку на косяк. Она прошла правее него, когда заходила внутрь («как я могла его не заметить?»). Парень был высокий, широкоплечий, на год или два старше ее.
Он вполне мог бы вписаться в компанию тех студентов-компьютерщиков, соседей по этажу, приглашавших ее на вечеринки, да и, пожалуй, стал бы среди них первым парнем. Блестящие густые волосы, зеленая куртка «Норд Фейс» и немного напряженная улыбка.
– Только на одно деление, правда, хоть и на несколько минут, – продолжил он. – Мой оператор, э-э, «Т-Мобайл».
– Мой тоже. Где именно ловился?
– У памятника.
Дарби кивнула, надеясь, что ее батареи хватит для звонка.
– А вы… ну, в смысле, кто-нибудь из вас, знаете, когда прибудут снегоочистители?
Оба мужчины отрицательно покачали головами. Дарби не нравилось стоять между ними, ей приходилось смотреть то на одного, то на другого.
– Я думаю, всё радиовещание экстренной службы сейчас прекратилось, – сказал тот, который постарше, кивая на приемник 90-х годов выпуска, жужжащий на стойке. Источник статического насекомоподобного шума, который она слышала ранее. Приемник тоже был за решеткой. – Когда я сюда зашел, они каждые полминуты повторяли ситуацию на дорогах и погодную сводку Европейского космического агентства, – добавил он. – А теперь эфир пуст. Может быть, их передатчики накрыло ураганом?
Дарби протянула руку через решетку и покрутила антенну, но добилась лишь изменения тона шипения.
– Все равно лучше, чем Бинг Кросби, – сказала она.
– Кто это – Бинг Кросби? – спросил молодой человек.
– Один из «Битлз», – ответил тот, который постарше.
– А-а.
Теперь почему-то старший нравился Дарби куда больше, чем во время болтовни о вай-фае.
– Я многого не знаю о музыке, – признал молодой.
– Оно и видно.
На большом столе Дарби заметила колоду карт со следами загибов на уголках. Малый техасский покер, вероятно, помогал скоротать время двум странникам, решившимся пуститься в путь через метель.
Со стороны туалетов зажурчал бачок унитаза.
«Трем странникам», – уточнила про себя Дарби.
Она затолкала айфон обратно в карман джинсов, чувствуя, как оба мужчины украдкой глазеют на нее. Один спереди, другой сзади.
– Я Эд, – сказал старший.
– Эшли, – представился молодой.
Дарби не назвала своего имени, а вместо этого открыла дверь и вышла наружу, назад в ледяную стужу, спрятав руки в карманы куртки. Она предоставила двери возможность закрыться самостоятельно, и успела услышать, как старший мужчина спрашивает младшего: «Погоди. Твое имя Эшли? Зовут, как девочку?»
Тот огрызнулся: «Это не только девичье имя…»
…И дверь захлопнулась.
Мир снаружи погружался во тьму.
Солнце покинуло его. Падающий снег оранжево переливался под одинокой наружной лампой, висевшей над входом в большом плафоне.
Но Сноумагеддон, казалось, немного ослабел, и в эти немногие минуты, оставшиеся до того мгновения, когда темнота окончательно снизойдет на землю, Дарби могла разглядеть сквозь снегопад очертания отдаленных горных пиков и потрескавшийся утес поближе, наполовину скрытый деревьями.
Она кутала шею в воротник и дрожала.
Скульптурная группа, которую этот молодой парень – Эшли – имел в виду, находилась в южной части базы, после флагштока и участка для пикников. Недалеко от съезда с трассы. Она была видна отсюда – полузасыпанные силуэты в снегу.
– Эй!
Дарби обернулась.
Опять Эшли. Он прикрыл дверь, щелкнув замком, и теперь направлялся к ней по снегу, высоко поднимая ноги.
– Где-то здесь… так, нет. Где-то там была такая особенная точка, и я на ней стоял. Единственное место, где я зацепил сигнал. И это была только одна полоска. Может, ты сумеешь лишь послать эсэмэску.
– Этого будет достаточно.
Он застегнул повыше молнию куртки.
– Пойдем, я покажу.
Они шли, стараясь наступать в его прежние следы, теперь почти занесенные несколькими дюймами свежего снега. Дарби прикидывала, сколько времени он уже здесь находится, но не спрашивала.
Сейчас, на некотором расстоянии от здания, она поняла, что эта база отдыха к тому же расположена над обрывом. За задней стеной (там, где туалеты) голые макушки деревьев колыхались над пустотой. Она не могла вечером видеть точно, где именно площадка переходит в пропасть, – одеяло плотного снега на краю смазывало границу. Один неверный шаг может оказаться последним. Местная флора была сурова – дугласские ели с обломанными жесткими ветвями, принявшие гротескные очертания под постоянными ударами сильных ветров.
– Спасибо, – сказала Дарби.
Эшли не слышал. Они, пошатываясь, пробирались через особенно глубокий снег, размахивая руками для баланса. Снег был глубже здесь, к концу пути. Ее «Конверсы» промокли насквозь, пальцы ног окоченели.
– Так ты, стало быть, Эшли? – спросила она.
– Ага.
– Может, Эш?
– С чего это вдруг?
– Просто спросила.
Дарби снова глянула назад, на здание, и заметила в янтарном одиноко светящемся окне силуэт человека, наблюдающего за ними через обледенелое стекло. Она не могла точно сказать, был это старший мужчина (Эд) или тот, другой человек, которого она пока не видела.
– Эшли – это не только женское имя, – заметил Эшли, когда они пробирались через очередной сугроб. – Оно прекрасно используется и как мужское.
– О, разумеется.
– Как Эшли Уилкс в «Унесенных ветром».
– Тоже только что об этом подумала, – сказала Дарби. Чувствовалось, что он немного похвалился. Но маленькая настороженная часть ее мозга сильно удивилась. «Ты хорошо знаешь старое кино, но не знаешь состав “Битлз”»?
– Или Эшли Джонсон, – продолжал он. – Всемирно известный игрок в регби.
– Ты тоже сделаешь это имя известным.
– Или не сделаю. – Он показал на что-то вдали. – О, ты можешь глянуть на Пик Меланьи.
– На что?
– Пик Меланьи. Меланьин Пик. – Эшли выглядел смущенно. – Извини, я торчу тут довольно долго, прочитал все, что было в информационном центре. Видишь вон ту большую гору? Один парень назвал ее в честь своей жены.
– Это романтично.
– Может быть. Он сделал это, потому что гора встретила его холодно и враждебно. Фригидно, в общем.
Дарби хихикнула.
Теперь до статуй было рукой подать. Целая бронзовая компания. Здесь, вероятно, имелась табличка, поясняющая, что это всё означает. Где-то под снегом. Скульптуры изображали детей. И казалось – были детьми. Бегавшими, прыгавшими, игравшими, а потом вдруг застывшими в бронзе, покрывшись льдом.
Эшли показал на ту, которая сжимала бейсбольную биту.
– Здесь. У маленького легионера[3].
– Вот тут?
– Ага. Здесь я поймал сигнал.
– Спасибо.
– Да ладно. – Он переминался с ноги на ногу, руки в карманах. – Я еще нужен зачем-нибудь? Ну там, махать палкой вокруг, отгоняя волков, и все такое.
Она молчала.
– Знаешь, я думаю, если…
– Нет. – Дарби улыбнулась, причем искренне. – Я в порядке. Спасибо.
– Я надеялся, что ты это скажешь. Холодно так, что аж шары звенят.
Сообразив, что дан зеленый сигнал на возвращение, Эшли побрел назад, загораживая плечами теплый оранжевый свет от здания.
То еще удовольствие – остаться здесь с кошмарными детьми.
«Ну, приступай».
Она не представляла, насколько статуи тревожащи, пока не оказалась с ними наедине. Сама будто потерявшийся ребенок. Они были выполнены в стиле, знакомом ей – скульптор использовал необработанные готовые куски бронзы, выплавленные заранее и соединенные затем вместе вопреки всякому здравому смыслу, с заметными стыками и щелями, но в темноте ее воображение замещало недостающие детали. Мальчик с голым торсом слева от нее, которого Эшли назвал «маленьким легионером», угрожающе покачивал бейсбольной битой. Другие фигуры вздымали длинные худые безобразные руки с отсутствующими кусками плоти, будто обглоданные до костей огромным питбулем.
Как бы Эшли назвал их? Кошмарные Дети.
Он был в двадцати футах, смотрясь уже силуэтом в контражуре оранжевых лучей, когда она повернулась и сказала:
– Эй! Погоди.
Он посмотрел назад.
– Дарби, – представилась она. – Мое имя Дарби.
Он улыбнулся.
«Спасибо, что помог мне, – хотелось ей сказать. – Благодарю, что ты был добр ко мне, о Одинокий Странник». Эти слова были здесь, в ее душе, но она не могла воплотить их в реальность. Они не видели глаз друг друга, момент упущен.
«Благодарю тебя, Эшли».
Он продолжал уходить.
Когда через секунду он снова остановился, осознав, то сказал только одно:
– Ты же знаешь, что Дарби – это имя для мальчика, не так ли?
Она захохотала.
Она понаблюдала, как Эшли уходит, а потом прислонилась спиной к статуе с бейсбольной битой, застывшей на половине замаха, и подняла свой айфон повыше, прикрывая от падающих снежинок. Прищурившись, она смотрела в верхний левый угол экрана.
Нет сигнала.
Дарби подождала, одна в темноте. В правом углу батарея упала до шести процентов. Она забыла свою зарядку воткнутой в розетку в общежитии. Две сотни миль назад.
«Пожалуйста, – шептала она. – Пожалуйста, Гос-поди…»
Сигнала по-прежнему не было. Выдыхая через стучащие от холода зубы, Дарби перечитывала сообщение сестры:
«Она норм в данный момент».
«Нормально» – это худшее слово в английском языке. Вырванное из контекста, оно не означает ни-че-го. Оно могло означать, что ее матери Майе стало лучше, могло означать, что стало хуже, а могло, что она… ну ладно, просто «норм».
В народе говорят, что рак поджелудочной железы – быстрый убийца, потому что смерть часто следует сразу после постановки диагноза, через считаные недели или даже дни, – но это неправда. Ему требуются годы. Просто он протекает бессимптомно на ранних стадиях, незаметно увеличиваясь внутри, не проявлясь в виде желтизны кожи или брюшных болей, до тех пор, пока не станет слишком поздно. Это было ужасно осознавать: рак был внутри матери все время, которое Дарби провела в высшей школе. Он был там, когда она лгала о сломавшейся застежке на сумке и украденном у нее бумажнике. Он был там, когда она приехала домой в три часа ночи в субботу, одурманенная скверным экстази, с зеленым светящимся браслетом на запястье, и мать заходилась в плаче на веранде и называла ее маленькой испорченной сучкой. Невидимое создание черной вороной сидело на плече матери на протяжении всего скандала, подслушивая, и мать медленно умирала в это время, и они обе об этом не знали.
Последний раз они разговаривали на День Благодарения. Телефонный разовор длился больше часа и состоял в основном из взаимных упреков и обвинений, но последние несколько секунд засели у Дарби в памяти.
«Из-за тебя папа покинул нас, – сказала она, помнится. – И если бы мне пришлось выбирать, он или ты, я знаю свой выбор. Сердцем знаю. Долбаным, мать его, сердцем, Майя».
Она вытерла пальцем слезы, уже замерзшие на коже. Выдохнула в морозный воздух. Ее мать готовили к операции в данный момент, в Больнице Долины Юта, а Дарби находилась, коротко говоря, в западне. Ну то есть на базе отдыха в Скалистых Горах.
И она знала, что остатков бензина в отдыхающей здесь сейчас Синенькой не хватит надолго. Зато тут есть как минимум тепло и электричество. Так или иначе, нравится ей это или нет, придется поддерживать беседу с Эдом и Эшли, и тем, другим, туалетным журчателем. Она представила это – кучка странников в пургу, как золотоискатели или поселенцы, которые могли иметь такое же общее укрытие в этих же горах столетие назад – попивающих жидкий кофе, травящих байки у костра, и прислушивающихся к радио, чтобы не пропустить сообщение, когда же прибудут снегоочистители.
Может быть, она приобретет нескольких новых друзей в «Фейсбуке» и научится играть в покер.
Или просто пойдет, сядет в «Хонду» и замерзнет до смерти.
Обе возможности были одинаково заманчивы.
Дарби глянула на ближайшую статую. «Это случилось длинной-предлинной ночью, дорогие детишечки». Она проверила айфон последний раз, в надежде на Магическую Точку Приема Имени Эшли. Всё, чего она здесь добилась, – посадила батарею и нажила обморожение.
«Чертовски длинной ноченькой, ребятки».
Она направилась назад к Небоскребу Ванапа-Билдинг, временно превращенному какой-то злой ведьмой в облезлый барак, ощущая уколы головной боли, такой же острой, как лезвия ее мыслей.
Сноумагеддон опять взялся за свое, с новыми силами засыпая горы снежными хлопьями. Порывы ветра вздымали их вверх за ее спиной, раскачивали скрипящие ели, пытались забраться под куртку.
Дарби машинально пересчитала автомобили на парковке, когда въезжала сюда – три, плюс ее «Хонда». Серый мини-вэн, красный грузовичок-пикап и непонятное чудо техники, больше напоминавшее сугроб.
На обратном пути она сделала крюк и прошла через стоянку, обойдя по дуге маленькую коллекцию отловленных ураганом транспортных средств. Не нарочно, разумеется.
Позже Дарби будет вспоминать этот глупый поступок много раз за вечер и гадать, насколько по-другому могла бы сложиться ночь, если бы она просто вернулась по следам Эшли.
Она шла вдоль ряда машин.