– Да, Маришка, повезло тебе. А ты как её называешь?
– Пока тётя Клава, как и раньше. Когда поженимся, наверное, мамой буду звать. Но не уверена. Они от нас живут недалеко, моя мама с тётей Клавой вместе на ферме работают. Я не представляю себе, как я при своей маме чужую тётю так же буду называть. А, не хочу ничего загадывать! Как будет! – Марина жила сегодняшним днём и не любила гадать на кофейной гуще. Вообще, у неё лёгкий и весёлый нрав. И я её очень любила!
– Мне тоже хочется хорошую свекровь. Только я боюсь, если выйду замуж за Виталия, то она замучает меня своей ревностью. Он у неё один единственный, растёт без отца. Не скажу, что по характеру он маменькин сыночек, но женщины, воспитывающие в одиночку сыновей, чаще всего надеются, что именно он им станет надеждой и опорой в старости. К жене, мне кажется, будет сильно ревновать и всеми силами будет отодвигать её на второй план. А я так не хочу!
– Маша, не бери в голову! Она, слава Богу, живёт где-то далеко, и вряд ли с тёплых краёв приедет в Н-ск. А, если честно, то о свекрови тебе рано думать. Мне кажется, что вы с Виталием друг другу не подходите. Сколько его вижу, всё время он хмурый, раздражённый и не разговорчивый. А ты весёлая, непредсказуемая и озорная. А ещё отзывчивая, добрая, покладистая, выдержанная. Я вообще не вижу в тебе недостатков! А он… Даже говорить не хочу! Заметь, ведь ни разу к нам в компанию вечером не пришёл! Тебе не кажется это странным?
– Он говорит, что с непривычки очень устаёт. Да и сердце у него больное.
– Зачем он тогда поехал в стройотряд?
– Хотел маме помочь.
– Вот, видишь, на первом месте всё же мама! – Маринка сказала это то ли с вызовом, то ли с торжеством.
– Да я понимаю, что всё у нас ещё не определено, как раз в стройотряде и посмотрю, какой Виталий на самом деле…
Здесь, в далёком таёжном посёлке Аякс, я впервые, вместе с Мариной, начала дневниковые записи. Вот какая страничка мне попалась, когда я листала пожелтевшие листы в толстой тетрадке с коричневым переплётом:
«7 августа 1970 года. Как жить дальше? Как мы с Мариной сможем пробыть тут ещё месяц? В отряде, который так можно назвать с натяжкой, случилось странное, страшное и непредвиденное событие. Виталия выгнали из отряда якобы за плохую работу. Как это несправедливо! В той ситуации, когда командир по полмесяца отсутствует и не определяет фронт работ, выгонять в первую очередь нужно его! И многих других. Часть ребят, да и мы с Мариной, встали на защиту Виталия. Мы сочинили письмо, где пришлось изложить все факты, доказывающие вину командира. И отправили его с водителем в трест, от которого работаем. Или мы неправильно поступили? Но ведь хочется справедливости! Осадок горький остался в моей душе и после собрания, и после письма. Наверное, мы заварили такую кашу! Хотя на данный момент ничего исправить нельзя – Виталий собирает вещи и скоро уедет домой на попутном транспорте. А мне остаётся ждать и мучиться.
Не разберусь в себе. После собрания плакала от обиды и злости, и от…жалости к Виталию. Да, именно от жалости! Вот, он уехал, а я даже не заплакала! Просто на душе пустота. Думать больше ни о чём не хочется. И видеть никого не хочу! Уйти в сопки, что ли? Заблудиться, чтобы никто не нашёл? Нет, так нельзя! Кто же тогда будет бороться за справедливость? Нужно жить и быть сильной, ведь именно об этом я при расставании говорила Виталию. А мне о многом предстоит подумать. Хватит плыть по течению, хватит быть беспечной девочкой. Мы с Виталием достаточно взрослые люди, и пора думать головой! Да, мне не хватает опыта в общении с противоположным полом, но такой урок, какой я получила сейчас, даром тоже не пройдёт. Нужно учиться всему, особенно разбираться в своих чувствах!»
Оказывается, права была Марина, когда говорила о том, что рано я сокрушаюсь по поводу свекрови. После стройотряда мы с Виталием проговорили почти целую ночь и решили остаться друзьями.
А теперь у меня есть мой любимый Саша и заботливая свекровь. Все свои письма она начинает с того, что здоровается сначала со мной, а только потом с Сашей. Всегда интересуется моим здоровьем и делами в учёбе. Как-то само собой вышло, что на письма стала отвечать я. Мужчины, как я поняла, не любят писать письма. Устав напоминать мужу, что пора ответить маме, я как-то села и сама ей написала. В письме мне было не так страшно назвать её мамой. Так у нас и повелось – мама и дочка. Ах, если бы так и было всегда!
Если говорить о чувствах, то по отношению к Нине Даниловне я испытывала жалость, особенно после того случая на свадьбе. Потом, наблюдая за её жизнью во втором браке, я не могла понять её как женщину – почему она сама себя не ценит и не уважает? Почему позволяет мужу издеваться над собой? А если человек не любит себя, то как к нему будут относиться окружающие? Мне очень хотелось полюбить свекровь и быть к ней ближе, но вот это непринятие её как женщины не давало мне такой возможности. А жалость разве равна любви? Да, я сочувствовала ей, старалась в письмах поддержать её, сказать какие-то приятные слова, но, как я теперь понимаю, любви к ней не испытывала со дня нашей свадьбы. Зато их с Григорием сынишку Игорька полюбила с первого взгляда! Такой славный мальчуган был! Любопытный, озорной и в то же время застенчивый. Помню, как после свадьбы он прокрался в мою комнату и положил около кровати букетик полевых цветов. Я не стала открывать глаза, притворившись, что ещё сплю, но потом спросила его, где он набрал цветов. Он помотал головой и убежал. Мы с Сашей в то лето часто брали его с собой на прогулки, а дома он старался быть ко мне ближе. Нина Даниловна уходила на работу рано, а приходила поздно. Ей некогда было заниматься сыном, читать ему сказки или играть. Мне так показалось, что мы с ним похожи, ему тоже не хватало материнской любви.
Глава 3
Последняя встреча
Никогда и никому я не рассказывала о последней встрече с родной матерью. Ни близким подругам, ни мужу. Слишком больно, невыносимо больно было об этом вспоминать. И неправда, что время лечит. С той последней встречи прошло уже больше сорока лет, а я помню всё до мельчайших подробностей…
Стоял яркий солнечный день. Я приехала поездом из Сибири на первые летние каникулы в Солнечногорск, предвкушая встречу с любимым городом, роднёй и друзьями. На перроне меня встретил младший брат Сергей, возмужавший шестнадцатилетний паренёк, и забрал у меня сумку с вещами. Немного уставшая после трёх суток, проведённых в поезде, я нетвёрдой походкой пошла за ним по центральной аллее. До дома, где жил отец с семьёй, был всего один квартал, поэтому смысла садиться в троллейбус просто не было. Я смотрела по сторонам, узнавая и не узнавая город, в котором выросла. Вроде те же покрашенные в зелёный цвет скамейки, где мы часто сидели с подругами, те же голубые ели, посаженные по обеим сторонам от аллейки, те же розы и кустарники, но уже не было у меня ощущения причастности ко всему, я уже была другой и смотрела на всё другими глазами. Я вдруг отчётливо поняла, что теперь я здесь только гостья, и никогда, ни при каких обстоятельствах, не вернусь жить в родной город. Люди не любят возвращаться туда, где их ждут на каждом углу печальные или трагические воспоминания… К сожалению, это лето не стало исключением.
– Доченька, сынок, родные мои! – я не сразу поняла, что эта неопрятная женщина с непричёсанными волосами и в сильном подпитии обратилась именно к нам.
– Маша, не обращай внимания, пошли скорее! – брат схватил меня за руку и постарался пройти мимо… да, мимо нашей родной матери. Я с трудом смогла бы узнать её, если бы она нас не окликнула.
– Ну куда вы, не узнали родную мать? Я же вас воспитывала! А вы теперь от меня отворачиваетесь… Все, все меня покинули, – мать шла за нами, причитая и выкрикивая ругательства, стараясь догнать и забежать вперёд.
Мы ускорили шаг, почти побежали. В тот момент я ничего не соображала. Я только чувствовала, что моя последняя надежда, что мама вернулась в родной город и начала нормальную жизнь, рухнула в одночасье… В груди клокотала боль и ярость.
– Прости, не успел предупредить тебя, – сказал брат, когда женщина, которая нас когда-то родила, а потом променяла на водку и разгульную жизнь, отстала. Ничего не изменилось в её и моей жизни! А ведь из-за матери я уехала в Сибирь, за тридевять земель, в незнакомый и суровый край, где осталась одна, без подруги и родни. Слёзы катились градом, я попросила брата присесть на скамейку во дворе нашего дома. Я не хотела, чтобы отец и мачеха видели мои слёзы и отчаяние.
– Да не плачь ты, не стоит она твоих слёз! – брат пытался меня успокоить чисто мужским способом, похлопав по плечу.
– Сейчас, сейчас, – я вытирала слёзы руками и дышала глубоко, чтобы успокоиться.
–Маша, ты ли это? – к скамейке подошла Милена с ярко накрашенными губами и стрижкой «каре». – Ты плакала? От радости, что ли?
– Милена! – я вскочила и кинулась обнимать подругу, – а ты разве не получила моё последнее письмо, где я сообщала о своём приезде? Я думала, что ты меня встретишь! Впрочем, хорошо, что не встретила… Ладно, или вечером увидимся, или завтра, нам домой пора, родители уже заждались.
– Хорошо, жду звонка! Телефон тот же, – и Милена отправилась в свой подъезд.
Отец с семьёй, младшим моим братом и двумя маленькими дочками от второго брака, жил на первом этаже в трёхкомнатной квартире с маленькой кухней и проходными комнатами. Мы позвонили.
– Иду, иду, – раздался голос мачехи. Когда она открыла дверь, то я за последний час испытала второй шок Передо мной стояла расплывшаяся тётка в драном домашнем халате и стоптанных тапочках.
– Маша! Проходи! Мы с отцом уже заждались! – мачеха тараторила без умолку, не зная, как ей со мной себя вести. – Я обед приготовила, Сергей, проводи сестру в её комнату!
– А, вот и Маша! – отец вышел из ванной, где, видимо, брился, потому что на щеке ещё видны были остатки пены. – Так, всё же косы обрезала! А ведь я тебе не разрешал!
– Папа, мне уже восемнадцать, я уже больше года сама распоряжаюсь своей жизнью, – я говорила примирительным тоном, но отец взорвался.
– Ишь, самостоятельная какая! Ты к нам в дом приехала, и тут я хозяин. Будешь делать то, что я скажу!
– Ваня, ну что ты с дороги на девочку набросился? Пусть умоется, да давайте пообедаем, – Нюра, хотя и сама любила перепалки, решила на сей раз меня защитить.
– Ладно, проходи, потом поговорим о твоей самостоятельности. – в голосе отца мне послышалась угроза. Или показалось по старой привычке?
Я поставила сумку около дивана, на котором когда-то спала, прошла в ванную, умылась и зашла на кухню. Там, как и при мне, стоял маленький столик, за которым умудрялась размещаться не такая уж и маленькая семья – пять человек. Старший брат Витька от родителей ушёл либо на квартиру, либо к женщине. Никто этого доподлинно не знал, потому что он окончательно поссорился сначала с мачехой, потом и с отцом. Об этом мне сразу же доложили за обедом, с обидой и раздражением. Я молчала. Если честно, мне и так после нечаянной встречи с матерью было не по себе, а ещё выслушивать претензии к брату, который мне давно не писал, сил не было. Я с тоской поняла, что хороших каникул у меня не будет. Если раньше, когда бабушка Даша жила по соседству, я в удобный момент могла ускользнуть из дому и хотя бы с ней нормально поговорить, то теперь я сразу почувствовала себя в клетке. Моя любимая бабушка после расселения нашего частного сектора после сноса домов жила на другом конце города… И она пока не знала, что я сегодня приехала.
В этот вечер мне не удалось вырваться из дому. Вечером привели из садика сестёр, четырёх и двух лет, и они повисли на мне, как говорят, гроздьями. Конечно, я привезла им небольшие подарки, пластмассовых кукол, и они просили их раздеть и вырезать из бумаги новые наряды. Мы возились в большой комнате, а родители сидели на диване и наблюдали за нами. Потом отец сказал:
– Я смотрю, вы поладили, тогда мы с матерью съездим на дачу на несколько часов, там клубнику собрать надо, помидоры полить.
– Хорошо, согласилась я, – зная твёрдо, что возражать бесполезно.
Когда родители ушли, я попросила сестрёнок поиграть немного вдвоём, а сама пошла звонить Миле.
– Маша, наконец-то! Я тебя уже заждалась! Приходи! Мои на дачу уехали!
– Мои тоже. Только мне сестёр оставили, так что вырваться к тебе сегодня не смогу. А к себе не приглашаю, тут у них везде такой беспорядок, что мне самой не хочется находиться, а тем более, гостей принимать!
– Как жалко! А завтра придёшь?
– Завтра с утра хочу к бабушке съездить, а потом не знаю. Отец сказал, что буду жить по их расписанию. А я, наивная, думала, что здесь хоть что-то поменялось… Ой, Мила, чувствует моё сердце, что не выдержу тут и двух-трёх дней! И зачем я сюда ехала? Чтобы бесплатной нянькой у них быть?
– Да, подруга, у меня родители не подарок, но и тебе не позавидуешь. Не расстраивайся! Всё же надо надеяться на лучшее!
– Да не на что мне надеяться… Мне же денег нужно будет на обратную дорогу, а у меня их нет. Значит, придётся терпеть. Два месяца – это много!
– Ладно, не грусти, пока!
Предчувствия меня не обманули. На третий день пребывания в родительском доме разразился скандал из-за того, что я не называла мачеху мамой.
– Ты посмотри, какая неблагодарная! – кричал отец. – Она тебя как родную дочь приняла, а ты никак её не называешь! Да, тебе привычнее называть мамой пьяницу! Вот и иди к ней!
Я молча начала собирать вещи.
– Хочешь уйти? Давай, иди! Только знай, что возврата не будет! Да и кому ты нужна? Той пьянчуге, которая ходит по улицам и позорит меня? Бабушке своей любимой? Так у ней гроша за душой нет! Думаешь, тёткам нужна? – видимо, ему доставляло удовольствие унижать меня и хлестать словами, словно бичом.
Я не отвечала, я стиснула зубы, я старалась изо всех сил, чтобы ни одна предательская слезинка не сползла по щеке. Я превратила своё кровоточащее сердце в камень.
Больше никогда в жизни я не появлялась в доме отца и мачехи…
То лето я старалась забыть, как страшный сон. С вещами я поехала к бабушке, где была прописана моя мать. О её фактическом проживании никто не знал. Только вот с её долгами пришли по месту прописки. Бабушка была в отчаянии! Чтобы помочь ей отдать деньги, которые заняла её непутёвая дочь и моя мать, мне пришлось устроиться временно поработать санитаркой в больницу.
Уезжала я из родного города с израненным сердцем, разбившимися вдребезги мечтами и с такой ненавистью к родной матери, которую словами не опишешь.
А теперь я сижу на диване в общежитии и у меня на коленях лежат её письма, из которых я прочитала только одно. Воспоминания о том лете не добавило оптимизма, и я сидела, глубоко задумавшись.
– Машенька, о чём задумалась? – спросил с порога Саша. – Я смотрю, ты вот-вот заплачешь, – увидев письма, добавил:
– Маш, отдай мне, не нужно тебе сейчас их читать. Ты не готова к таким испытаниям!
– Пожалуй, ты прав, нужно отложить на неопределённое время, – я отдала письма мужу, и он их спрятал на дно чемодана.
– Знаешь, что? Собирайся на прогулку, давно мы с тобой не были на Обском море. А после распределения, когда каждый день будем ходить на работу, нам и вовсе некогда будет посидеть на берегу.
– Да, сейчас оденусь, – сказала я рассеянно, – я никак не могла отойти от своих печальных воспоминаний.
Быстро накинув болоньевую курточку голубого цвета и шарфик, связанный этой зимой из мохера, я вслед за Сашей вышла из общежития. На улице было тепло и солнечно. Весна в этом году пришла быстро, буквально за неделю растаяли огромные сугробы. Снег, чёрный и некрасивый, кое-где ещё лежал, но мы не обращали на него внимания – это была последняя весна в университете. На занятия мы не ходили, мы усиленно писали дипломные работы, пропадая кто в библиотеке, а кто в лаборатории. Муж вместе с руководителем проекта делал какой-то уникальный прибор, мне же пришлось переводить довольно сложный текст с русского на английский. Кроме диплома, я должна сдавать устный экзамен. Как и всем студентам выпускного курса, нам трудно было найти время для отдыха, и всё равно тот отрезок жизни можно назвать счастливым. Нам было интересно учиться, узнавать новое, но в то же время и немного грустно, что скоро расстанемся с привычным за пять лет укладом жизни.