– Хорошо, дядя Родди, – невозмутимо продолжал Малыш, – так и договорились. Я остаюсь здесь. Отныне я твой оруженосец Малыш.
Между тем они уже поднялись в башенную комнату Родриго. Малыш тотчас подошёл к кактусу на подоконнике:
– Какие странные шишечки! – И цапнул их пальцами. – Ой! – Он укололся, отдёрнул руку и невзначай опрокинул горшок, который упал и разбился.
Тут Родриго Грубиан собрал в комок все свои силы. Он набрал полную грудь воздуха и взревел:
– Это была Туснельда, нежнейшая из всех! А ну пошёл отсюда прочь! Не нужен ты мне тут! И не смей больше прикасаться к моим кактусам, ты меня понял?
– Хорошо, хорошо, как скажешь, дядя Родди, – успокаивал его Малыш, – ты только не волнуйся из-за такого пустяка: подумаешь, укололся! Мне уже и не больно.
– Зато мне больно! – пыхтел Родриго, гневно вращая глазами. – И если ты сейчас же не уйдёшь, мальчишка-негодник, я тебя вышвырну собственными руками!
Он схватил Малыша, чтобы воплотить в жизнь свою угрозу, но вдруг замер, и на его лице отразилась озабоченность.
– Да ты весь горишь, дитя моё! – сказал он. – Точно, у тебя жар! Должно быть, ты ужасно простудился нынче ночью. – Он потрогал его лоб ладонью. – Да, никаких сомнений. Ну-ка покажи язык!
Малыш высунул язык.
– Да, ты болен, – удостоверился Родриго. – К тому же сильно. Немедленно в постель. С такими вещами не шутят.
– Не лягу я в постель.
– Ляжешь, причём немедленно.
– Нет.
– Ну, это мы посмотрим.
– Нет, не хочу и не буду!
– Оруженосец должен слушаться своего рыцаря, причём беспрекословно, как только ему будет приказано. Если я скажу: «Прыгни из окна», ты прыгнешь из окна. Если я скажу: «Ложись в постель», ты ляжешь в постель, понятно?
Малыш с сомнением посмотрел на Родриго:
– Ты это по правде или говоришь просто так, чтобы обдурить меня?
– Это правда, даю тебе честное разбойничье слово! Если ты не будешь слушаться, то не бывать тебе оруженосцем.
– А если я буду слушаться, тогда я твой оруженосец?
– Нн… ну ладно, чёрт с тобой, – сказал Родриго.
Малыш молчком стянул с себя мокрую одежду. Родриго приготовил ему постель, и Малыш юркнул под одеяло. Он даже не протестовал, когда Родриго сделал ему компресс на горло, и без возражений выпил ромашковый чай с мёдом, заботливо приготовленный рыцарем.
В следующие ночи Родриго Грубиан спал, сидя в своём старом кресле с высокой спинкой. Это было не особенно удобно, но ведь это лишь временно, говорил он себе. Как только мальчик поправится и снова встанет на ноги, тогда уж он как-нибудь от него избавится.
Дни напролёт они рассказывали друг другу о приключениях, которые им якобы пришлось пережить, при этом обманывая друг друга так, что корчились старые трухлявые балки в башенной комнате. Сперва Малыш рассказывал о своих проделках и безобразиях, которых на самом деле никогда не учинял. Он всего лишь хотел показать, что в нём присутствует дух настоящего, бессовестного рыцаря-разбойника.
Постепенно и Родриго вошёл во вкус и выдумывал всё новые истории, в которых сам он выступал в роли непобедимого и устрашающего героя. Он рассказывал о дерзких нападениях на княжеские кареты, когда он один побеждал целые отряды рыцарей; о проникновениях в королевские сокровищницы, где ему в руки перепадали мешки золота и бриллиантов; о турнирах, в которых он нанизывал на одну пику, словно сосиски, по три опасных противника; о карточной игре, в которой ему удалось обыграть самого чёрта собственной персоной; о бешеной скачке верхом на морском чудище, которое он обуздал, и о сказочной попойке с тремя ледяными великанами, которые жили на Северном полюсе и которых он споил до бесчувствия, а после обобрал до нитки.
Малыш слушал и не мог наслушаться. Глаза его блестели, уши горели, причём не от жара (жар уже давно спал), а от воодушевления. Он то и дело повторял:
– Дядя Родди, ты и правда самый великий. Я тоже хочу когда-нибудь стать таким, как ты.
Восторги юного гостя явно шли на пользу Родриго Грубиану. Он прямо-таки расцветал от своего хвастовства. Этот Малыш становился ему всё симпатичней.
«И правда, какой славный парнишка, – думал он про себя, – даже жалко, что скоро придётся его прогонять, иначе он ещё обнаружит мою гипсовую мастерскую и будет всем кругом о ней рассказывать – и тогда конец всей моей дурной славе».
Но избавление от мальчишки оказалось задачей, о которой легче рассказать, чем её выполнить. Но на всякий случай он покрепче запер дверь в свою пресловутую мастерскую, а ключ носил при себе и днём и ночью. Когда Малыш через несколько дней встал на ноги, Родриго отдал ему ключи от всех остальных дверей крепости, чтобы он мог осмотреться. Связка ключей была такой тяжёлой, что Малыш её еле таскал. Несмотря на это, ему удалось открыть одну за другой все двери. Он проинспектировал все залы и покои, в которых всё покрылось слоем пыли в палец толщиной, а с мебели свисали целые полотна паутины. Он слонялся по длинным галереям и проходам с их полуистлевшими настенными коврами, гобеленами и портретами предков, потемневшими от времени так, что и лиц не разобрать. Разумеется, он заглядывал и во все сундуки и шкафы и обследовал их содержимое. И наконец очутился в старом оружейном зале.
Здесь лежали и висели на подставках вдоль стен бесчисленные кольчуги, шлемы, доспехи для ног и для рук, щиты, мечи, шипованные булавы, алебарды, копья, турнирные пики, кинжалы, бронированные рукавицы и всякое прочее оснащение рыцарей-разбойников.
Малыш чувствовал, как учащённо бьётся его сердце. Поскольку в оружейном зале не было окон, он принёс горящий факел и основательно обследовал весь арсенал. Многие вещи уже слишком проржавели, чтобы их можно было ещё использовать, но под конец он нашёл вполне исправные доспехи со щитом и мечом, которые подходили ему по размеру. Их оставалось только хорошенько протереть от пыли и смазать. Он влез в эти железные одежды, водрузил на голову шлем, опоясался мечом, повесил на руку щит и, звеня и громыхая, вернулся по залам и коридорам, по винтовой лестнице вверх – в башенную комнату, где Родриго Грубиан как раз поливал свои кактусы.
Рыцарь-разбойник поначалу чуть не задохнулся от страха, потому что Малыш опустил забрало своего шлема и Родриго его не узнал.
– Дядя Родди, – сказал Малыш, и его голос гулко отдавался в металле, – смотри-ка, что я нашёл.
– Ах, это ты! – с облегчением выдохнул Родриго, который уж было подумал, что видит привидение средь бела дня.
– Теперь это всё моё, – решительно объявил Малыш и поднял забрало.
В эту минуту в голову Родриго Грубиана пришла идея, под каким предлогом отправить мальчишку домой.
– Нет уж, – сказал он. – Для этого ты должен сперва стать рыцарем. Но ты пока ещё не прошёл даже испытание оруженосца.
– Испытание оруженосца? – удивился Малыш. – А что это такое?
Родриго уселся в своё кресло с высокой спинкой и объявил:
– Если ты действительно хочешь стать оруженосцем рыцаря-разбойника, ты должен сперва доказать, что полон мрачной решимости к этому.
– Я полон, да, – подтвердил Малыш и постарался принять самый мрачный вид.
– Ну, сказать-то может каждый, – скептически заметил Родриго. – Ты должен пройти испытание, что ничего не боишься и не отступишься ни перед каким злодеянием. Тебе придётся в одиночку и без всякой посторонней помощи совершить опасное преступление, а ведь ты наверняка не хочешь этого.
– Хочу, – ответил Малыш. – И пойду на всё. Что, например, я мог бы такого совершить?
Родриго почесал за ухом.
– Это я не могу тебе сказать, ты должен сам найти себе подходящее злодеяние. В этом как раз и состоит испытание. Сам видишь, как это трудно, слишком трудно для такого, как ты. Так что послушай моего совета и оставь это дело.
Малыш молча снял с себя доспехи, сложил щит и меч. Родриго обрадованно кивнул, полагая, что цель его достигнута.
– Я ухожу сейчас же, – решительно сказал Малыш.
– Минуточку, мой мальчик, – растерянно забормотал Родриго. – Что это значит? Куда ты собрался?
– Ну, выдержать испытание, как ты сказал, дядя Родди.
– Но… – Вид у Родриго вдруг стал совершенно несчастный. – Но ты ведь это не всерьёз? Это же тебе, в конце концов, не воскресная прогулка.
– Надеюсь, что нет, – ответил Малыш, – а эти вещи пусть тут полежат, пока я не вернусь. Никому их не отдавай. Обещаешь?
– Ну да… – выдавил из себя Родриго. – Если ты по дороге не передумаешь. – Втайне он проклинал себя за свою выдумку. Этого мальчика явно ничем нельзя было лишить присутствия духа.
– Ты ещё будешь гордиться мной, дядя Родди, – заверил Малыш, протягивая рыцарю руку. – Итак, до свидания. До скорого!
Родриго озабоченно заглянул в его веснушчатое личико и сглотнул раз-другой, прежде чем произнести заикаясь:
– Но как же… Что же? Ты хочешь вот так просто уйти? Прямо сейчас?
– Чем раньше я начну, – ответил Малыш, – тем скорее вернусь.
Родриго больше не знал, что и сказать. Он лишь молча ворошил свою густую чёрную бороду.
Они вместе спустились к воротам. Рыцарь открыл их и выпустил Малыша наружу.
– Послушай, – сказал он осипшим голосом, – лучше бы я даже не заикался об этом, насчёт испытания и всё такое. Давай-ка я просто так подарю тебе эти доспехи. Ты не против?
Малыш отрицательно помотал головой:
– Так не годится, дядя Родди. Я хочу стать настоящим рыцарем-разбойником. Таким, как ты.
– Малыш, – сказал Родриго, – тогда я должен тебе сказать, что ты необыкновенный парень.
– Я знаю, – ответил Малыш и ударил себя в грудь. – Не волнуйся за меня.
Он помахал на прощание, отвернулся и зашагал по витиеватой тропе вниз со скал Лихогорья, ни разу больше не оглянувшись. Если бы он при этом посматривал влево и вправо, он бы, пожалуй, заметил, что многие черепа слегка размякли и расползлись, ведь у Родриго Грубиана за прошедшие дни ни разу руки не дошли заняться починкой костей. Но Малыш был слишком погружён в мысли о своём испытании на звание оруженосца разбойника-рыцаря.
Родриго Грубиан смотрел вслед мальчику, пока его лоскутный костюм Арлекина не скрылся из виду среди скал, потом тяжело вздохнул.
– Ну вот, – пробормотал он себе под нос, – я хотя бы избавился от него. Это главное. Я рад.
Но, возвращаясь назад в крепость Гробург и запирая за собой ворота, на радостного он никак не тянул.
Четвёртая глава,
в которой крепость Гробург опять осаждается и Родриго Грубиан волей-неволей пускается в путь
В первом свете раннего четвергового утра папа и мама Дик пустились на поиски своего упрямого сына Малыша. Свой вагончик, дом на четырёх колёсах с пёстро размалёванными стенами и двусторонней надписью «Кукольный театр папы Дика», они оставили на обочине ухабистой дороги на краю Страхопущи. Ослы Долли, Вилли и Улли могли пастись на траве, растущей между колеями дороги.
При свете солнца эта дорога выглядела немного приветливее, чем в вороно-угольно-смоляно-мрачную ночь с завывающим ветром, барабанящим дождём, оглушительным громом и сверканием молний. Тут и там солнце даже подмигивало в лужах, как будто минувшая страшная ночь была просто шуткой погоды, а исчезновение Малыша – просто дурным сном.
Но Малыш и в это утро не лежал на своём узком втором ярусе над широкой родительской койкой Диков, а Страхопуща и в свежем солнечном свете раннего четвергового утра казалась не менее мрачной, чем в роковую грозовую ночь среды.
Поэтому папа и мама Дик не отваживались углубляться в лес слишком далеко. Из страха заблудиться в дебрях, споткнуться о корень, наткнуться на лесного духа или, что того хуже, на разбойника-рыцаря Родриго Грубиана они не упускали из виду дорогу и свой вагончик. Честно говоря, они ни разу даже не переступили границу леса, зато кричали во все стороны тем громче.
– Малыш! – звали они. – Мальчик! – вопили. – Мальчуган!
А помимо этого, они выкрикивали в сторону леса – смотря по тому, кто из них кричал, а кто в это время приберегал свой голос, – то свирепые угрозы, то пустые обещания. Папа Дик грозил затрещинами, если Малыш не объявится тут же на месте. Мама Дик сулила ему блины и даже собственную лошадку, если он наконец предстанет перед родителями.
Из леса всякий раз никто не отзывался. Ни в четверг, ни в пятницу, ни даже в субботу. Крики родителей если и имели какое-то следствие, то лишь стоны болотных друдов, подколодных гномов и кобольдов Страхопущи, которых допекли эти крики.
Слышал эти крики папы и мамы Дик и попугай Сократ, разговаривавший при этом сам с собой. Он слышал их то вблизи, то издали – смотря по тому, какую часть Страхопущи он в этот момент облетал. Он был всего лишь небольшой попугай, уже не такой юный, к тому же привыкший путешествовать на штанге занавески, а не при помощи собственных крыльев, однако он проявлял недюжинную выносливость – причём как в четверг, так и в пятницу. И лишь в субботу, после короткой, неуютной ночи, проведённой на ветру, на ветке, он признался себе, что не сможет найти Малыша при помощи одних лишь крыльев.
– Сократу придётся задействовать голову, – сказал он себе, а когда он это сказал, на него упал луч утреннего солнца и озарил его яркое оперение. На мгновение почудилось, будто попугай и впрямь вышел на мрачный манеж Страхопущи как знаменитый клоун, чтобы внести немного блеска в унылые цирковые номера болотных друдов, подколодных гномов и кобольдов.
Сократ не стал терять ни минуты. Он был не только весьма рассудительной птицей, он был также птицей дела. И он полетел над верхушками Страхопущи, уже не вглядываясь в гущу зарослей. Он больше не выискивал яркий лоскутный костюм Малыша или рыжее пятно его волос. У него уже сложился план, и, чтобы его осуществить, ему следовало сперва вернуться в кукольный театр на обочине дороги.
Найти направление было нетрудно, достаточно следовать всё более хриплым крикам папы и мамы Дик, которые начали эту субботу так же, как и пятницу, и четверг перед этим. Потому что оставить всё как было – это папа и мама Дик умели лучше всего. Они никогда не отступали ни на шаг с того пути, на который однажды свернули. Они и в кукольники вышли точно так же – по проторённой дорожке отцов и дедов, которые тоже были кукольниками. Сократ уже давно предполагал, что недостаток фантазии и избыток инерции были не самыми лучшими предпосылками для кукольного театра папы Дика. По крайней мере, ничего скучнее спектаклей папы Дика Сократ не видел никогда.
Попугай оставил обоих кукольников стоящими на краю дороги и орущими. Он пролетел у них над головами прямиком в вагончик, и воздушная струя его полёта заставила марионеток танцевать. Чародей, свисающий с потолка, задел своего соседа дракона. А на штативе неподалёку от штанги Сократа принцесса толкнула короля, который обессиленно свисал на нитках.
В это субботнее утро Сократ не уселся на своё привычное место на штанге для занавески. Он совершил посадку на кухонный стол и при помощи своего кривого клюва стянул с полки старинную книгу историй – ту самую книгу, из которой папа Дик черпал сюжеты для своих спектаклей, даже не задумываясь над ними. Книга шлёпнулась на столешницу, как будто кто-то ударил в литавры. И когда пыль от падения улеглась, Сократ принялся перелистывать страницы.
Он переворачивал листы острым клювом и зорким попугайским взглядом пробегал строку за строкой. Раз уж он не смог найти Малыша в Страхопуще, то, может, обнаружит его в этой книге историй. Таков был его замысел. Ибо хотя непуганый, упрямый озорник Малыш и был особенным, но уж точно не был первым мальчишкой, который пустился странствовать по свету в поисках счастья. Должны быть и другие истории, повествующие о таких озорниках, как он, они-то и дадут Сократу подсказку, что будет дальше с Малышом. И если он найдёт эту подсказку – так думал умный попугай, большой поборник мысли, забегающей вперёд, – то он, быть может, будет поджидать Малыша на следующем этапе его пути.