– Дом Полежаева ещё не сожгли? – остановился Виктор в дверях.
– Ну, это только у вас, у военных всё быстро да слажено, – снова усмехнулся Калашников, – а у нас знаете, надобно человека нанять, чтобы не болтливый был, организовать да обставить всё как надобно. А такого в Чугуеве не сыщешь, чтобы не проболтался. Чугуев большая деревня и каждый тут то кум, то сват…
– То брат, – прервал его Виктор, – собирайтесь, Вы мне нужны.
– Куда изволите? – поднялся Калашников одевая фуражку.
– В дом Полежаева, – улыбнулся Виктор.
– Что забыли? – кивнул пристав.
– Очень на это надеюсь, – ответил Виктор.
Дом Полежаева в сумерках казался каким-то зловещим. Соседи даже боялись приближаться к нему после недавних событий, а сплетни и слухи только нагоняли страх.
Снег никто не убирал. И как назло началась метель. Офицеры едва нашли дорожку ведущую к входу и с трудом отворили двери.
– Да он, сказывают, и сам-то не шибкий работник был, – тянул с трудом, на себя, скрипучую дверь Калашников.
– А чего же так? – кивнул ему Виктор, перехватив двери толкая их на станового пристава, едва они начали поддаваться и чуть приоткрылись.
– Да всё больше блукал как чудной, запирался у себя и бродил в тёмной хате, – полушёпотом ответил Калашников.
Двери заклинило, будто они примёрзли к дверным косякам.
– Откуда известно? – спросил Виктор.
– Ребятишки местные за ним подглядывали в окна, – сказал Калашников, – оно, знаете, им любопытно. Человек новый, городской, учёный. Ну они пробрались тихонько, глядь, а он в тёмной хате из угла в угол ходит, сам себе шутки-прибаутки рассказывает и смеётся.
– Смеётся, говорите? – с силой толкнул Виктор дверь, та поддалась и открылась, – а кто сказывал?
– Да Илюшка Майстренко, сынок моего городового, – ответил Калашников.
Они зашли в дом.
Пар повалил изо рта. Виктор осмотрелся. В доме ничего не изменилось.
– Да что же он, печку, что ли не топил? – прошептал Калашников.
– Не чудной он, – покрутил головой Виктор, глянув на Калашникова, – а что ещё тот Илюшка рассказывал?
– Да Вы сами у него лучше расспросите, – ответил пристав, – малец баламут конечно, но не врунишка. Да и шуток не любит.
– Ладно, – проговорил Виктор, снова окинул взглядом дом и направился к печке.
Открыв поддувало он усмехнулся и посмотрел на Калашникова.
– Он не топил печки, – улыбнулся Виктор, – сколько тут жил, он не топил печки.
– Вот как? – присел пристав рядом, пододвинув к себе табурет, – болящий, что ли?
– Со стороны так может показаться, – встал Виктор, – только скорее всего, он хотел казаться душевнобольным.
– Зачем это ему? – пожал плечами Калашников, – я вот не понимаю, зачем человеку семи пядей во лбу, инженеру, физику, который в наше время мог бы жить припеваючи в столице и преподавать в лучших гимназиях, запираться в холодном доме, в заштатном городишке где царят нравы середины прошлого века? Да ещё изображать из себя душевнобольного! А потом вдруг взять и исчезнуть, создав заботы и нам, и вам, и самому Государю Императору!
Виктор вздохнул, присел на стоящий неподалёку стул и посмотрев на Калашникова зажёг керосиновую лампу на столе. Комната наполнилась жёлто-оранжевым светом.
– Вы разумный человек, господин Калашников, и всегда старались быть справедливым, – сказал тихо Виктор, – в наши дни люди не верят в справедливость. И поэтому, многим мы кажемся хитрыми и подлыми тиранами. Мы к ним с чистым сердцем и душой, а они не верят в чистые сердца и души, потому что никогда не видели их. Ложь, лицемерие, хамство стали настолько привычными вещами, что люди начинают верить в них как в единственную действительность. И не верят тем, кто верит в справедливость и старается справедливым быть.
Виктор вздохнул.
– Вы пытаетесь наказать негодяя, подлеца, растлителя малолетних, вора и насильника, а люди будут за глаза говорить, что мол «Пристав бьёт себя в пузо и хочет отправит на каторгу безвинного». Потому что он, в их понимании, безвинный. Он олицетворение из внутренней сути, воплощение того, что творится в их несчастных мозгах, к чему они привыкли и считают таким естественным…
Виктор помолчал.
– Среди таких лучше казаться умалишённым, – вздохнул он, – лучше казаться умалишённым, чтобы не дай Бог они не поняли, что ты не думаешь так как они, и что ты понимаешь, что душевнобольной не ты, а все вокруг.
– Грустно, – ответил Калашников и опустил глаза, но потом глянул на Виктора.
– Так почему же он не топил печку?
– Ему нужен был холод, – ответил Виктор, – и ответ на вопрос, зачем он был ему нужен, где-то у нас под носом.
Калашников осмотрелся.
– А домишко-то, домишко старый, от первой застройки, – он усмехнулся и посмотрел на Виктора, – ответ не под носом, господин полковник, а под ногами у нас, понимаете?
– Подвал? Тут есть подвал? – улыбнулся Виктор.
– Не во всех домах, – Калашников встал и начал прохаживаться по комнате, глядя себе под ноги, – их строили почти сто лет назад. Первая застройка велась с таким учётом, что каждый дом, в случае нападения неприятеля, станет неприступной крепостью, – глянул он на Виктора, – поэтому погреба делались в самом доме. А когда поняли, что на Чугуев нападать уже не будут, потому что граница далека, погреба стали рыть во дворах. Вы видели погреб во дворе?
– Нет, – покрутил головой Виктор.
– Вот видите, даже Вы не обратили на это внимание, – улыбнулся Калашников, – да и я хорош, – вздохнул он, – так что не отчаивайтесь, господин полковник.
Калашников, заглянул за печку и молча подозвал Виктора.
– Идите сюда, господин полковник. Помогите убрать этот хлам…
…В подвале было темно. Виктор зажёг спичку и в тусклом свете увидел электрическую лампочку. Подойдя к лампочке, он аккуратно прокрутил её и лампочка зажглась, очень ярко и ударив светом по глазам.
– В этом доме есть электричество? – погасил Виктор спичку, удивлённо глянув на Калашникова.
– В «аракчеевских» отродясь его не было, – так же удивлённо ответил Калашников.
– Откуда же свет? – посмотрел вокруг Виктор.
– А почему она такая яркая? – подошёл Калашников, глянул на лампочку прикрывая глаза рукой и отойдя в сторону, сильнее натянул на глаза козырёк фуражки.
– Сдаётся мне, Калашников, – ответил Виктор, – что Полежаев не более чудной чем мы с Вами.
Он глянул вверх и увидел, что ни проводки, ни каких-либо следов штукатурки на потолке нет. Патрон лампочки, будто был одним целым с потолком подвала.
– Такое чувство, – сказал Виктор, – что проводка замаскирована в стене.
Он глянул на Калашникова.
– Ладно, проводкой займёмся позже, – сказал Виктор, – вам не кажется, что тут холоднее чем в доме?
– Понятно дело, – пожал плечами Калашников, – погреб всё-таки.
– Да нет, – прошёлся подвалом Виктор, осматривая голые стены, – холод, как будто идёт только с одной стороны, – он остановился перед стеной, – вот отсюда, господин становой пристав, – указал он на стену.
Калашников подошёл, посмотрел на стену и постучал по ней.
– Пустота, – кивнул он, – а ну-ка отойдите, чтобы не зашиб Вас ненароком, – усмехнулся Калашников.
Виктор отошёл.
Калашников со всего маху ударил по стене ногой.
Стена с грохотом обвалилась назад. Леденящий холод, вырвавшись из открывшегося прохода, ударил в лицо.
– Вот так дела, – тихо сказал Виктор.
За завалившейся стеной была ещё одна комната. Калашников, перекрестившись, прошёл в неё первый.
– И какого-же чёрта тут он прячет? – прошептал Калашников, глядя вокруг. Пола в этой комнате не было. Мёрзлая земля, голые стены, два металлических ящика в углу и небольшой бочонок, стоящие рядом друг с другом. А ещё, посреди комнаты сияла синими вспышками не-то лампа, не то сфера.
– Это что за адская машина? – кивнул пристав на сферу, подойдя ближе и протянув к ней руку.
– Я бы не рисковал, господин становой пристав, – остановил его Виктор.
– Что это? – указал глазами на вспышки Калашников.
– Это источник электричества, – ответил Виктор, – разработка доктора Теслы, которого сегодня обозвал всеми нехорошими титулами профессор Чернай.
– Вот тебе и лженаука, – проговорил Калашников, – и долго она будет так светить? – глянул он на Виктора.
– Трудно сказать, – ответил Виктор, сложив руки на груди, глядя на сферу, – она черпает энергию из земли и мощность поставляемой этой сферой энергии во много выше чем мощность наших электростанций.
– Я не понимаю, – воскликнул Калашников, – ведь одна такая… электростанция, – он глянул на Виктора, – способна обеспечить током целый квартал, если не половину города! Почему мы о ней до сих пор не знаем?
– Вы у меня спрашиваете? Спросите у Черная! – ответил Виктор и отойдя, подошёл к ящикам.
Он открыл один ящик и позвал Калашникова.
– Посмотрите сюда, – кивнул Виктор, указывая на ящик.
– Винтовки? – подошёл Калашников.
– Вроде того, – ответил Виктор, доставая из ящика автомат, – чтобы Вам было понятно, это… – он подумал, – видать новейшая разработка наших оружейников? – улыбнулся он Калашникову.
– Тульских? – взял второй автомат Калашников.
– Нет, – ответил Виктор, – скорее той же оружейной мастерской, из которой и гильза найденная Вами, в прошлый раз.
– Интересная конструкция, – удивляясь, рассматривал автомат Калашников.
– Это, судя по всему, нечто вроде переключателя, – указал Виктор на одну из сторон автомата, – оружие стреляет короткими и длинными очередями, как пулемёт.
– Ну тогда хорошая винтовка, – улыбнулся Калашников, – мне бы таких на мой околоток, то и гарнизон бы в городе можно было не ставить!
– Вот и я о том же, – вздохнул Виктор и положил автомат на место, – к чему, одинокому инженеру, держать в доме целый арсенал?
– Пожалуй, скоро мы об этом узнаем, – ответил Калашников, – чует моё сердце, что свет и холод, это была увертюра, полковник.
– Не думаю иначе, – ответил Виктор глядя на автоматы, – воевать он явно собирался. Знать бы только с кем и против кого.
Виктор открыл второй ящик. Это был цинк, полный автоматных рожков.
– А вот и боеприпасы, – сказал он сам себе, – а что за бочонок? Похоже на бомбу? – кивнул Виктор на блестящий металлический бочонок.
– Сейчас глянем, – положил Калашников автомат и снял с бочонка герметично закреплённую к верху крышку.
– Матерь Божья! – отступил он, – а вот это уж точно не электростанция…
Из бочонка повалил холодный пар.
Виктор, очень быстро отодвинул, почти отпихнул рукой Калашникова и отступил сам.
– Не подходите! Только не подходите близко! – проговорил Виктор.
– Что это? – удивлённо посмотрел на него Калашников.
– Судя по всему это контейнер наполненный жидким азотом, – ответил Виктор, схватился за край крышки и резко захлопнув её, посмотрел на Калашникова, – только вот как и зачем он создаёт столько холода, мне непонятно…
Глава 6
ГЕРМАНИЯ; СЕКРЕТНАЯ БАЗА РСХА; БРАНДЕНБУРГ; 1942 ГОД
Небольшой, крытый двухместный легковой автомобиль, в сопровождении грузовика с солдатами, поздно ночью остановился перед воротами воинской части.
Свет фар осветил фельджандарма. Фельджандарм поправил карабин и приблизился к автомобилю.
– Документы, – посмотрел он на водителя.
Водитель молча сунул ему лист бумаги свёрнутый вчетверо.
Фельджандарм развернул его и подсветил фонариком на текст, бросил взгляд на пассажира. Затем он вернул документ водителю и отойдя, молча показал чтобы машина проезжала.
Поднялся шлагбаум. Двигатель загудел. Автомобиль и сопровождающий его грузовик, скрылись в воротах.
Грузовик остановился почти сразу, едва пересёк шлагбаум. А машина проехала дальше и востановилась перед одноэтажным домом, возле которого не было никакой охраны.
У самого входа в дом горели два фонаря.
Группенфюрер Штейфон молча вышел из машины, глянул куда-то поверх крыши и так же молча направился к дому.
– Господин Штейфон, – встал Олендорф приветствуя Штейфона.
Штейфон, зайдя в маленький кабинет, небрежно вскинул правую руку в приветствии, потом кивком головы поздоровался с Олендорфом и уселся в кресло возле стола.
– Здравствуйте, Олендорф, – произнёс он уже сидя в кресле, – я полагаю, что меня не зря сорвали в Берлин из Югославии?
– Фон Штейфон, – Олендорф хотел было присесть, но потом подумал и подойдя к шкафу, достал бутылку коньяка.
Он поставил её на стол и открыл. Рядом поставил две маленькие стопки.
– Угощайтесь, – улыбнулся Олендорф кивнув Штейфону.
Штейфон молча налил коньяк.
– Ваше здоровье, – поднял он одну стопку и вылил себе в рот.
– Ну так что же, группенфюрер? – отставил коньяк Штейфон, глянув на Олендорфа, – я полагаю так, дело не может быть отложено или перенесено, раз я тут, а не в Белграде. И как сообщает фюрер, Вам требуется специалист именно моего профиля? Я правильно понимаю?
– Совершенно верно, господин Штейфон, – ответил Олендорф, – и прежде всего, это поможет Вам исправить ситуацию, которая сложилась осенью прошлого года в Париже, когда были похищены плёнки с фотокопиями архива диверсионной школы РОВСа.
– Вы о похищении архива нашей диверсионной школы? – недоверчиво глянул на Олендорфа Штейфон, – уж не хотите ли Вы сказать, что архивы перехвачены и не попали к русским?
– Нет, не перехвачены, – ответил Олендорф, – и к резиденту русской разведки в Швейцарии они попали. Но именно Вы можете сделать так, что к русским они никогда не попадут. Скажите, вы хорошо знаете местность восточнее Харькова?
– Хорошо ли я знаю Харьковскую губернию, Вы хотите сказать? – усмехнулся в ответ Оледорфу Штейфон, – я там вырос, учился и воевал в Гражданской войне, Олендорф. А почему Вас так заинтересовал Харьков, осмелюсь спросить? – он, прищурив глаз, глянул на Олендорфа.
– А штурмбанфюрер Кузьмин-Караваев, вроде бы Ваш земляк? – спросил Олендорф тише.
– Гм, – подумал Штейфон, – скажу честно, если бы его не нужно было ликвидировать и ловить, то я не хотел бы и слышать этого имени.
Он глянул на Олендорфа, хотел было что-то спросить но отвёл взгляд в пол и усмехнувшись, снова посмотрел на группенфюрера.
– В городе, в котором я учился, под Харьковом, жила старушка, – сказал Штейфон, – княгиня Елизавета Кузьмина-Караваева. Душевная была женщина, но немного со странностями. Замкнулась в себе после смерти мужа и мало кого принимала в своём особняке. А когда погиб её сын, то и вообще даже прислугу распустила. Осталась кухарка да ключница, горничная. А почему Вы решили, что штурмбанфюрер Кузьмин-Караваев, мой земляк?
– В том-то и дело, что достоверно неизвестно откуда он вообще взялся, – ответил Олендорф, – Кузьмины-Караваевы, вроде как из ваших мест, Штейфон. Но этот, по всем данным родом из Анапы. А это, ой как далеко от Харькова.
Он вздохнул.
– Вам надобно будет выяснить, какой он Кузьмин-Караваев, князь он или нет и кто он вообще такой, найти его и ликвидировать.
– Да я сам об этом мечтаю уже почти год, Олендорф, – усмехнулся Штейфон, – Вы прикажете мне его уничтожить силою мысли? Тут вопрос: Где мы, и где он? И этом вопросе, существует ответ только на первую его часть. Даже после того как мы арестовали его жену и сына, он не появился. Хотя тут логично. Командование его могло и не информировать об аресте семьи. Но его жена не последний человек из Движения Сопротивления в Париже. И о провале подполья в Париже, он не узнать не мог. И давно должен бы был зашевелиться и проявить себя.
– И что Вы планируете делать с семьёй? – посмотрел на него Олендорф.
– А что делать? – усмехнулся Штефон, – что делать с большевиками? Рейхсфюрер намерен переправить их в Берлин. Жену будут судить и ясное дело казнят. Сына, как военного, предадут военно-полевому суду за сотрудничество с французскими подпольщиками. А там уже не мои проблемы.
– Понятно, – вздохнул Олендорф, – ну так у меня к Вам ещё есть интересные новости, и не скажу, что хорошие.
Он встал и прошёлся по кабинету, потом повернулся к Штейфону.
– Мне известно, что Вы были дружны с бароном фон Готтом. И фон Готт совсем рядом. И воюет против нас.