– С нормальными людьми такого не случается. Скорее всего, разборки алкоголиков или наркоманов, – проговорил я, игнорируя тот факт, что именно Ульрика была специалистом в данной области. – Или организованная преступность.
Ульрика спокойно дышала мне в плечо.
Но я сказал это не для того, чтобы успокоить ее. В тот момент я был твердо уверен, что дело обстоит именно так.
– Лично я собираюсь приготовить пасту карбонара.
Я поднялся и поцеловал ее в щеку.
– Прямо сейчас? Мне кажется, я не смогу съесть даже листик салата.
– Когда еще будет готово, – улыбнулся я. – Настоящая еда готовится не быстро, моя дорогая.
Свинина уже шипела в отменном оливковом масле, когда Ульрика с грохотом сбежала по лестнице:
– Стелла забыла свой мобильный!
– Что?
Она беспокойно бродила взад-вперед между кухонным островом и окном.
– Он лежит на ее столе.
– Надо же! – Карбонара была на той стадии, когда я не мог от нее оторваться. – Так она его забыла?
– Ты что, не слышал, что я сказала? Он лежит у нее на столе!
Ульрика почти кричала.
Конечно, было очень странно, что Стелла забыла свой телефон, однако не было причин так переживать. Я перемешал карбонару, уменьшив жар на плите.
– Плевать на еду, – сказала Ульрика и потянула меня за рукав. – Я начинаю всерьез тревожиться. Пыталась позвонить Амине, но она тоже не отвечает.
– Она же больна. – Я швырнул деревянную ложку на столешницу и сорвал сковородку с плиты. – Возможно, она сознательно оставила его дома, – проговорил я, борясь с чувствами, которые бурлили у меня в душе. – Ты знаешь, что начальница ругала ее за телефон?
Ульрика покачала головой:
– Начальница ее не ругала. Просто побеседовала с ней по поводу использования телефона на рабочем месте. Ты же не думаешь, что Стелла могла сознательно оставить телефон дома?
Нет, пожалуй, это выглядело маловероятным.
– Скорее всего, она его забыла. Слишком торопилась сегодня утром.
– Я должна обзвонить ее подружек, – сказала Ульрика. – Это так на нее не похоже.
– Может, все же подождать?
Я начал говорить о том, что мы слишком избалованы современной техникой и постоянной доступностью – привыкли к тому, что всегда можно выяснить, где находится наша дочь. Строго говоря, нет никаких причин накручивать себя.
– Наверняка она скоро явится домой, – сказал я.
Однако внутри все сжалось. Когда у тебя есть дети, ты никогда не можешь расслабиться.
Ульрика ушла наверх по скрипучей лестнице, а я отправился в постирочную. Как правило, этим занимается Ульрика, – возможно, это напоминает старомодное распределение домашних обязанностей, но на самом деле мы это никогда не обсуждали, просто так сложилось. Кухня была моим царством, постирочная комната – Ульрики.
Несмотря на это, я пошел туда. Случайностей не бывает. Открыв люк стиральной машины, я достал влажные вещи. Темные джинсы, которые мне пришлось вывернуть, чтобы убедиться, что они принадлежат Стелле. Черную майку, тоже принадлежащую Стелле. И белую блузку с цветком на нагрудном кармане, которую она буквально не снимала этим летом. Держа блузку одной рукой, второй я искал вешалку. Тут-то мне и бросилось в глаза, что что-то не так.
Любимая блузка Стеллы. Правый рукав и перед были покрыты темными пятнами.
Подняв глаза к потолку, я беззвучно прочел молитву. Но в душе я знал – Бог не имеет ко всему этому никакого отношения.
6
Много раз за все эти годы я встречался с теми, кто по недоразумению считает, будто моя вера автоматически предполагает наличие своего рода детерминизма, словно моя свободная воля ограничена Господом. Трудно найти более ошибочное суждение. Я верую в человека, созданного по образу и подобию Божьему. Верую в человека.
Порой, встречая людей, которые утверждают, что не верят в Бога, я спрашиваю их – в какого именно Бога они не верят? Обычно они описывают Бога, в которого я тоже не верю.
Свою веру мне пришлось объяснять и Стелле. В один прекрасный день она спросила меня, действительно ли я считаю, что мы с Ульрикой были предназначены друг для друга. В школе кто-то сказал, что Библия запрещает разводы.
– Папа, разве на свете существует один-единственный человек, который для тебя предназначен?
Мы сидели на краю кровати в ее комнате. На ней была пижама с изображением кукол Братц, которыми она в то время увлекалась.
– Нет, это было бы ужасно. Тогда пришлось бы потратить всю жизнь на поиски этого единственного человека.
Стелла сглотнула. От напряженных размышлений ее бровки нахмурились.
– Так вместо мамы мог бы быть кто угодно?
– Вовсе нет. На свете мало вещей, которые либо черные, либо белые. Обычно мы живем среди серых оттенков.
– Серый цвет такой скучный.
– Но ведь это не так. Серый цвет удивительный.
Стелла посмотрела на меня своими большими светлыми глазами, забралась в постель и натянула пахнувшее свежестью одеяло до самого подбородка.
– Натти-натти[4], папа, – прошептала она.
Найти человека, который для тебя предназначен, – от этого голова идет кругом. Для меня не существует более явного свидетельства бытия Господа. Однако это не исключает того, что есть и другие люди, с которыми ты мог бы быть счастлив.
Мы с Ульрикой встретились в молодости, и с тех пор альтернативы не существовало. В Лунде мы оба были новичками. Поскольку мною владела наивная мечта стать актером, я стал участвовать в капустниках студенческого клуба Вермланда, а ближе к зиме там появилась Ульрика. Она была из тех, кто заметен, хотя и не стремится к этому, – сияет, не ослепляя.
Пока я боролся с прыщами и своим акцентом, выдававшим, что я родом из Блекинге, Ульрика блистала в любой студенческой компании. Я расклеивал по всему городу плакаты с надписью «Нет Европейскому союзу, нет мосту»[5], а тем временем Ульрика стала заместителем председателя студенческого клуба и сдала все зачеты по юриспруденции.
Когда под конец года мы оказались на одной вечеринке, я собрался с духом и заговорил с ней. К моему удивлению, Ульрике, похоже, понравилась моя компания. Вскоре мы начали общаться постоянно. Могли разговаривать часами. У нас были различные взгляды на все – от книг и музыки до международной политики, но нам обоим нравилось вести споры, а в конце мы почти всегда приходили к согласию – хотя бы в том, что у каждого свои взгляды и это вполне нормально.
– Не понимаю, почему ты хочешь стать пастором, – заявила она мне еще в первый вечер. – Ты мог бы быть психологом, или социологом, или…
– Или пастором.
– Но почему?
Ульрика посмотрела на меня так, словно я добровольно попросил ампутировать себе здоровую часть тела.
– Ты из Смоланда, верно? У тебя это в крови?
– Я из Блекинге, – рассмеялся я. – И мои родители не имеют к этому никакого отношения. Помимо того, что они отдали меня в воскресную школу. Но сделали это скорее ради пары свободных часов.
Единственный раз, когда я услышал, что мой брат обратился к Богу, – это когда заболел наш отец. Семья у меня была не религиозная и не атеистическая. У моих близких отсутствовало какое-либо отношение к религии, что так характерно для нашей секулярной эпохи. О Боге вспоминают лишь тогда, когда он зачем-то понадобился.
– Я был стопроцентным атеистом, пока не поступил в гимназию. Одно время я даже входил в организацию «Революционная молодежь», цитировал Маркса и мечтал упразднить всякую религию. Но из догм с возрастом вырастаешь. Со временем разные религиозные мировоззрения стали вызывать у меня все большее любопытство.
Мне нравилось, как Ульрика разглядывает меня – словно я загадка, которую она хочет разгадать.
– А потом кое-что случилось, – сказал я. – На последнем курсе гимназии.
– Что?
– Я возвращался домой из библиотеки, когда услышал, как кричит женщина. Она стояла на краю причала, подскакивала, махала руками. Я кинулся туда. – Ульрика подалась вперед. Я рассказывал, видя перед собой эту сцену. – Ее дочь упала в холодную воду. Еще двое детей стояли рядом с ней на причале и тоже кричали. Подумать я не успел. Кинулся в воду.
Ульрика охнула, но я покачал головой. Я вовсе не собирался изображать из себя героя.
– И тогда что-то произошло. В тот момент, когда мое тело рассекло воду. Я не понял, что это было, но теперь я знаю. Это был Бог. Я почувствовал его.
Ульрика задумчиво кивнула. Она не осуждала меня, но и не готова была принять мой рассказ. Сохраняла нейтралитет. В хорошем смысле.
– Словно яркий свет зажегся в темной воде. Я увидел девочку и схватил ее. Никогда еще я не чувствовал себя таким сильным и решительным, и ничто не могло помешать мне спасти этого ребенка. Мне даже не пришлось сильно напрягаться. Нечто сверхъестественное позволило мне вытащить девочку на пирс и вернуть ее к жизни. Мама и ее младшие сестренки стояли рядом и кричали, когда изо рта у девочки потекла вода и она очнулась. В то же мгновение Бог покинул мое тело, и я снова стал самим собой.
Ульрика пару раз сморгнула с открытым ртом.
– Девочка выжила?
– Да, все закончилось хорошо.
– Потрясающе, – проговорила она и улыбнулась своей восхитительной улыбкой. – И с тех пор ты знаешь?..
– Я ничего не знаю, – уверенно ответил я. – Но я верю.
7
Субботним вечером, незадолго до того, когда наша жизнь должна была измениться, я обратился к Богу. Меня встревожила перепачканная блузка в стиральной машине, но я решил ничего не говорить Ульрике. Эти пятна могли быть от чего угодно, они ничего не значили, и не было причин давать ей дополнительный повод для беспокойства. Вместо этого я закрыл глаза и стал молить Бога, чтобы он уберег мою девочку.
Я стоял у кухонного острова и вертел в руках бокал с янтарным виски, когда Ульрика сбежала с лестницы.
– Я только что разговаривала с Александрой! – выпалила она, задыхаясь. – Она пошла и разбудила Амину. Судя по всему, с Аминой случился шок, когда она услышала, что Стелла не вернулась домой.
– И что она сказала?
– Похоже, она ничего не знает.
Я залпом выпил свой виски.
– Может, позвонить ее коллегам по «H & M»? – спросил я.
Ульрика положила телефон Стеллы на столешницу:
– Я уже пробовала. У нее в контактах только телефон Бениты, а та не знает, кто сегодня работал.
Я вздохнул и стал ворчать себе под нос. К тревоге примешивалось раздражение. Разве Стелла не понимает, что` она заставляет нас испытывать? Как мы волнуемся?
Когда телефон запрыгал по столешнице, мы с Ульрикой оба кинулись к нему. Я успел раньше и схватил трубку:
– Да?
Мне осторожно ответил низкий мужской голос:
– Я звоню по поводу мотороллера.
– Мотороллера?
Мысли беспорядочно завертелись у меня в голове.
– Мотороллера, который продается, – продолжал мужчина.
– Здесь не продается мотороллер. Вы ошиблись номером.
Он извинился, но заявил, что вовсе не ошибся номером. В Сети выложено объявление с этим номером о продаже мотороллера. Розового «пиаджио».
Проворчав что-то по поводу досадной ошибки, я закончил разговор.
– Кто звонил? – нетерпеливо спросила Ульрика.
– Она собирается продать мотороллер.
– Что?
– Стелла дала объявление о продаже.
Мы сели на диван. Ульрика разослала всем сообщение, в котором просила тех, кто что-то знает о Стелле, позвонить нам. Я налил себе еще виски, а Ульрика положила айфон Стеллы на столик перед нами. Мы сидели, не сводя с него глаз, и каждый раз, когда он гудел, буквально подпрыгивали на месте. Время остановилось. Ульрика водила по дисплею большим пальцем.
Несколько друзей Стеллы откликнулись, некоторые выражали тревогу, но большинство лишь сообщали, что им ничего не известно.
Набрав в «Гугле» номер телефона Стеллы, я тут же обнаружил объявление. Она действительно выставила мотороллер на продажу. Подарок на день рождения. Что она такое творит?
По телевизору что-то говорили, я держал Ульрику за руку. Рядом с нами, словно привидение, витала неизвестность – и она все росла и росла.
– Может быть, мне взять велосипед и поехать поискать ее?
Ульрика поморщилась:
– Не лучше ли нам оставаться здесь?
Я сжал ее пальцы:
– Такого больше не должно повториться. Неужели она не понимает, как мы волнуемся?
Ульрика уже готова была заплакать:
– Может, позвоним в полицию?
– В полицию?
Нет, это уж чересчур. Все еще не настолько плохо.
– У меня есть там связи, – сказала Ульрика. – Во всяком случае, они будут повнимательнее.
– Это просто какой-то бред! – воскликнул я и вскочил. – Чтобы нам пришлось обращаться… Я просто…
– Тсс! – проговорила Ульрика, подняв палец. – Слышишь?
– Что такое?
– Звонят.
Замерев, я посмотрел на нее. От волнения мы оба были просто вне себя. Через несколько секунд по всему дому разнесся звонок.
– Городской? – проговорила Ульрика и поднялась.
Никто никогда не звонит нам по городскому.
8
Стелла не была запланированным ребенком. Желанным – да, долгожданным и любимым еще задолго до того, как научилась самостоятельно дышать. Но вышло все спонтанно.
Ульрика только что получила диплом и должна была приступить к работе в суде, когда однажды вечером она села напротив меня, положила ладони поверх моих и заглянула мне глубоко в глаза. Со сдержанной улыбкой она сообщила мне потрясающую, оглушительную новость.
Мне оставался год до окончания учебы, а потом еще год службы в качестве помощника пастора. Мы снимали однокомнатную квартирку на Норра-Феладен, жили в долг, и условия для рождения ребенка были далеко не оптимальными. Конечно же, я заметил, что Ульрика колеблется, – первая бурная радость вскоре уступила место пугливому сомнению, но прошла еще целая неделя, прежде чем было произнесено вслух слово «аборт».
Ульрика вполне обоснованно волновалась по поводу практической стороны дела. Расходы, жилье, наше обучение и последующая карьера.
– Любовь поможет нам со всем справиться, – сказал я и поцеловал ее в животик.
Пока Ульрика делала экономические расчеты, я купил крошечные носочки с надписью «My dad rocks»[6].
– Ты ведь не против абортов? – спросила она меня в те первые дни пылкой влюбленности пятью годами раньше, когда мы буквально не выходили из комнаты в большой студенческой квартире.
– У тебя странные представления о том, что такое быть христианином, – ответил я.
Сейчас я знаю, что она не шутила. Моя вера внушала ей страх и сомнения. Это была самая большая угроза нашим только что зародившимся, еще хрупким отношениям.
– Никогда не думала, что выйду замуж за пастора, – говорила она иногда.
Вовсе не для того, чтобы меня обидеть. Это был всего лишь ироничный комментарий по поводу того, что неисповедимы пути Господни.
– Не беспокойся об этом, – отвечал я. – Я тоже не мог себе представить жену-адвоката.
Ни разу я всерьез не рассматривал тот вариант, что мы откажемся от рождения этого ребенка. Однако в своих разговорах с Ульрикой я держался нейтрально, был открыт для разных возможностей. Вскоре мы пришли к единому решению.
Перед родами мы ходили на курсы и учились правильно дышать. По утрам Ульрика плохо себя чувствовала, и я массировал ее отекшие ноги.
За неделю до расчетной даты родов Ульрика разбудила меня в четыре часа утра. Она стояла в изножье кровати, завернувшись в одеяло:
– Адам, Адам! Воды отошли!
Мы взяли такси и поехали в роддом, и когда Ульрика лежала передо мной на кушетке, извиваясь от боли, а акушерка натягивала длинные перчатки, до меня наконец дошло, что именно поставлено на карту и как легко все может пойти не так. Словно все это время я копил страх и тревогу в потайном уголке души и теперь все разом выплеснулось наружу.
– Сделайте что-нибудь!
– Папа пусть сядет, – сказала медсестра и указала на стул рядом с Ульрикой. Едва приземлившись на стул, я снова вскочил. – Спокойно, возьмите себя в руки, – сказала акушерка.
Ульрика тяжело дышала и ругалась. Когда накатывала новая схватка, она с усилием садилась, кричала и вслепую била руками вокруг себя. Схватив ее за запястье, я настойчиво шептал сквозь зубы молитву. Медперсонал по-прежнему обращался к нам совершенно спокойно. Никаких оснований для беспокойства не было. Однако по их глазам я увидел: что-то изменилось. Их движения стали отрывистыми, инструкции акушерки звучали резко, и вскоре воздух в комнате так сгустился, что кажется, давил на нас. Призвали врача, говорившего нервно и с акцентом, и я услышал слова «экстренное кесарево сечение».