– Что он сказал? – спросил я.
Ульрика смотрела будто сквозь меня. Ее взгляд был устремлен куда-то в другое место.
– Мы должны покинуть дом. – Голос ее звучал тоненько, вот-вот готовый надломиться.
– Что? Что все это значит?
– Полиция едет сюда. Они будут делать обыск.
Я тут же подумал о перепачканной блузке. Но ведь это не может быть кровью? Само собой, должно быть какое-то разумное объяснение. Все так, как говорил Блумберг, – недоразумение, поспешные решения…
Стелла никогда бы не… Или все же?..
Я прокрался в постирочную комнату и приподнял стопку вещей, под которую засунул блузку. Мои руки похолодели.
Блузки не было.
– Что ты там делаешь? – окликнула меня Ульрика из кухни. – Нам надо уходить.
В отчаянии я рылся среди других стопок с бельем, но так ничего и не нашел. На веревке тоже ничего не висело. Блузка исчезла.
– Пошли! – крикнула мне Ульрика.
13
Будущее всегда светлое, но порой оно ослепляет, как зимнее солнце сквозь утренний туман. Никакой тревоги, хотя и приходилось идти вперед нехожеными путями. Помню Стеллу с молочными зубами и двумя хвостиками. Как она отказывалась засыпать одна после того, как прочла книжку про привидение по имени Лабан. Помню, как провожал ее в садик – каждый день, год за годом. Ее взгляд за окном, когда она все махала и махала мне. Моя малышка, которую дразнили в садике мальчишки – они обзывали ее Христовой говнючкой, и она рыдала, уткнувшись в подушку, хотела бросить все на свете и уехать за тысячу миль. А я, несколько лет работавший пастором в тюрьме, имевший опыт общения с убийцами и насильниками, прошедший тренинг по стрессоустойчивости, разъярился настолько, что схватил одного из обидчиков за плечо и пригрозил ему неприятными последствиями.
Помню, как нас пригласили на беседу в садик, когда Стелле было пять лет. На самом деле была очередь Ульрики, но так получилось, что в то утро я тоже оказался свободен и решил пойти с ней. Мы сидели в зале для совещаний сотрудников, а дети играли под окном.
– Лучше опустим шторы, – сказала воспитательница и перегнулась через стол.
Ее было около сорока – седые волоски в челке и потрясающая способность мгновенно переключаться с самого безмятежного выражения лица и напевности в голосе на суровую мимику и отрывистые приказания. Вероятно, это необходимо при такой работе.
– Вам у нас понравилось? – спросила она, когда мы уселись.
Мы с Ульрикой посмотрели друг на друга и кивнули. Нам казалось, что все хорошо.
Воспитательница, которую звали Ингрид, рассказала нам обо всех развивающих играх и занятиях, которым они посвящали время в течение осени и зимы. У нее была папочка с рисунками Стеллы и ее фотографии, когда она играла на площадке, стояла вместе с другими на экскурсии или сидела на полу. Мы с Ульрикой смотрели, улыбались и кивали. Нас не покидало ощущение, что мы ждем чего-то другого, словно все это лишь вступление, разбег, чтобы Ингрид могла собраться с мыслями для основного разговора.
Повисла небольшая пауза. Ингрид рассеянно перелистывала свои бумаги, глядя в одну точку.
– Некоторые родители выказывают тревогу, – сказала она, не глядя на нас. – Иногда Стелла склонна доминировать, и… она легко может рассердиться… если что-то не по ней.
Естественно, мы об этом знали, хотя и надеялись, что в садике это не так заметно, как дома. А тот факт, что другие родители высказывались по поводу моего ребенка, мне показался неприятным и провокационным.
– Неужели все так плохо? Ей ведь всего лишь пять лет.
Ингрид кивнула.
– Несколько родителей обратились к заведующей, – сказала она. – Важно, чтобы Стелле помогли справиться с этим как в садике, так и дома.
– А в чем дело? И что это за родители? – спросила Ульрика.
– Вы не могли бы уточнить? – попросил я. – Что Стелла делает не так?
Ингрид снова перелистала бумажки.
– В ролевых играх, например, когда дети играют, Стелла всегда стремится решать все за всех.
Ульрика пожала плечами:
– Иногда хорошо, что кто-то берет на себя роль лидера, не так ли?
– Я знаю, что Стелла может показаться напористой, – сказал я. – Вопрос в том, нужно ли с этим бороться. Как сказала Ульрика, полезно иметь лидерские качества – наша дочь энергична и настойчива.
Ингрид нервно почесала правую бровь:
– На прошлой неделе Стелла сказала, что она как Бог. Остальные дети должны ей подчиняться, потому что она как Бог, а Бог все решает.
Взгляд Ульрики чуть не прожег мне бок. Стелла не раз бывала со мной в церкви, интересовалась моей работой и уже задавала экзистенциальные вопросы, но я никогда не предложил бы ей готовые решения и ответы. Всемогущество Бога – та тема, которую я не затрагивал в присутствии дочери.
– Мы поговорим со Стеллой, – кратко ответил я.
Когда мы сидели в машине по пути домой, Ульрика решительно выключила радио.
– Просто невероятно, что` люди думают по поводу чужих детей!
– Не стоит волноваться, – ответил я и снова включил музыку. – Ей всего лишь пять лет.
Тогда я и понятия не имел, как быстро пролетит время.
14
Воскресным утром я сидел в помещении для допросов со спартанской мебелью и ожидал, когда мною займутся. Мне дали чашку крепкого кофе, минуты тянулись медленно и мучительно, у меня чесалось во всех местах сразу. Комиссара криминальной полиции, наконец прибывшего для допроса, звали Агнес Телин. В ее глазах я прочел сочувствие. Она начала с того, что прекрасно понимает, что я испытываю, – у нее самой два сына в возрасте Стеллы.
– Понимаю, что вы напуганы и расстроены.
– Я бы так не сказал.
Более всего я ощущал гнев. Это звучит странно – во всяком случае, теперь, но, по всей видимости, я находился на стадии шока. Подавив страх и скорбь, я сосредоточился на вопросах выживания – выживания моей семьи. Я должен вывести всех нас из этой ситуации.
– Что вы ищете? – спросил я.
– Вы о чем?
– Ваш обыск. Куча полицейских, которые в данный момент роются в моем доме.
Комиссар криминальной полиции Телин кивнула:
– Мы ищем вещественные доказательства. Это может быть все, что угодно. Возможно, мы найдем что-то, что говорит в пользу Стеллы, подтверждает ее рассказ. Или же мы ничего не найдем. Мы стараемся выяснить, что же произошло.
– Стелла не имеет ко всему этому никакого отношения, – заявил я.
Агнес Телин кивнула:
– Давайте по порядку. Можно попросить вас начать с того, что вы делали в пятницу?
– Весь день провел в церкви.
– В церкви?
У нее это прозвучало так, будто церковь – последнее место на земле, куда бы она сама отправилась.
– Я пастор, – пояснил я.
Несколько мгновений Агнес Телин смотрела на меня с открытым ртом, потом взяла себя в руки и принялась усердно перелистывать свои бумаги.
– Стало быть, вы… работали?
– Во второй половине дня у меня были похороны.
– Похороны, хорошо. – Она что-то записала в блокноте. – В какое время вы вернулись домой?
– Примерно около шести.
Я рассказал, как принял душ и приготовил свинину в горшочке, которую мы с Ульрикой поели на ужин. После еды мы сыграли партию в настольную игру, а потом отправились спать. Стелла работала до семи, затем должна была встретиться в центре города с подругой.
Агнес Телин спросила, связывался ли я со Стеллой в течение вечера, и я ответил, что послал ей эсэмэску, но не помню, ответила ли она.
– Часто случается, что она не отвечает на ваши сообщения?
Я пожал плечами:
– Ведь у вас свои дети-подростки.
– Но сейчас мы говорим о Стелле.
Я пояснил, что такое вполне допустимо. Рано или поздно ответ все же приходил – но чаще поздно. К тому же случалось, что этот запоздалый ответ состоял из смайлика или поднятого большого пальца.
– Кто эта подруга?
Я сглотнул.
– Что вы имеете в виду?
– Кто та подруга, с которой Стелла собиралась встретиться? И потом гулять в центре?
Я опустил глаза в стол:
– Моей жене Стелла сказала, что собирается встретиться со своей подругой Аминой. Но мы поговорили с Аминой и узнали, что в пятницу они не встретились.
– Как вы думаете, почему Стелла солгала?
Это слово вывело меня из себя.
– И вовсе она не солгала. Амина рассказала, что они собирались встретиться, но потом у Стеллы изменились планы.
– Как вы думаете, куда она пошла вместо этого?
Я не ответил. С какой стати мне тут строить догадки? Что я по этому поводу думал, вряд ли имело значение.
– Вам известно, что она делала? – спросила Агнес Телин.
Это куда более разумный вопрос.
– Нет.
Агнес Телин снова молча перелистала свои бумаги. На самом деле прошло всего несколько секунд, но я успел прочувствовать, что эта тишина несла в себе некий смысл.
– Какой у Стеллы мобильный телефон? – спросила комиссар.
Я объяснил, что у нее айфон, но я всегда путаю модели. Во всяком случае, он белый, это я точно могу сказать.
– У нее есть еще один?
– Нет.
Само собой, полиция найдет телефон у нас дома и конфискует его. На мгновение я взвешивал, не сказать ли Телин, что Стелла забыла телефон дома, но решил этого не делать. Странно, чтобы девятнадцатилетняя девушка забыла дома телефон. Словно с ней что-то не так.
– Есть ли у Стеллы перцовый баллончик?
– Перцовый баллончик? Как у полицейских?
– Именно. У Стеллы есть такой баллончик?
– Разумеется, нет. Я вообще не знаю, законно ли это.
Меня начало подташнивать.
– В каком часу вы легли спать в пятницу? – спросила Агнес Телин.
– Около одиннадцати.
– Вы сразу заснули?
– Нет, я не мог уснуть.
– Стало быть, вы долго не спали?
Я затаил дыхание. Мысли вертелись в голове. Расплывчатые образы Стеллы – маленькой девочки, гордого подростка, взрослой женщины. Моя доченька. Наша семья: Ульрика, я и Стелла. Фотография на окне.
– Я лежал без сна, ожидая Стеллу. Не важно, что дети взрослые. Все равно волнуешься.
Агнес Телин кивнула. Мне показалось, что она поняла меня.
То, что произошло потом, мне трудно объяснить.
Ничего такого я не планировал. Пришел на допрос с намерением сделать все, чтобы помочь следствию. Ни на секунду я не задумывался над тем, чтобы отклониться от истины.
– Так вы не спали, когда вернулась Стелла?
У Агнес Телин были большие добрые глаза.
– Угу.
– Что, простите?
– Так и есть, – ответил я, заставив себя говорить громче. – Я не спал, когда Стелла пришла домой.
– Можете примерно сказать, сколько было времени?
– Я могу точно сказать.
«Что такое ложь?» – подумал я. Раз есть несколько видов истины, должно существовать и несколько видов лжи. Ложь во спасение, например, – к ней я никогда не относился с предубеждением. Лучше щадящая ложь, чем ранящая правда. Так и рассуждал всегда.
Но здесь ситуация была, конечно, немного иная.
– Часы показывали двадцать три сорок пять, когда Стелла вернулась домой.
Комиссар Телин уставилась на меня, а девятая заповедь, подобно змее, извивалась в животе. В Библии сказано, что «лжесвидетель не останется ненаказанным и кто говорит ложь, не спасется». С другой стороны – мой Бог справедливый и всепрощающий.
– Откуда вы знаете? – спросила Агнес Телин. – Я имею в виду – с такой точностью?
– Я посмотрел на часы.
– Какие часы?
– В мобильном телефоне.
В Евангелиях есть строфа о том, что дом, разделившийся сам в себе, падет. Внезапно я осознал, что позабыл о своей семье. Относился к ней невнимательно. Воспринимал ее как данность. Не был тем отцом и мужем, которым мне надлежало быть.
Я по-прежнему ничего не знал о том, что произошло на детской площадке у Пилегатан, когда этот мужчина лишился жизни, но одно мне было доподлинно известно: моя дочь не убийца.
– А вы уверены, что это именно Стелла пришла домой? – спросила Агнес Телин.
– Разумеется.
– В смысле – не может быть, что вы слышали что-то другое?
Я безмятежно улыбнулся, внутренне разрываясь на части:
– Я уверен. Я разговаривал с ней.
– Так вы разговаривали с ней? – выпалила Агнес Телин. – Что она сказала? Вам не бросилось в глаза что-нибудь необычное?
– Нет. Собственно, мы просто пожелали друг другу спокойной ночи.
И вновь змея принялась извиваться у меня в животе. Меня не покидало чувство, что не я, а кто-то другой сидел в тесной комнатке для допросов, произнося эти слова.
В первом письме к святому Тимофею апостол Павел пишет: тот, кто не умеет управлять собственным домом, будет ли печься об Иисусе? Я не очень хорошо заботился о своей семье. Теперь мне представился шанс все исправить.
Я подумал, что именно так поступают в семье. Защищают друг друга.
15
В то лето, когда мне исполнилось шестнадцать, Оса из параллельного класса, о которой я вздыхал много лет, наконец-то стала моей девушкой и я чувствовал себя счастливым, как никогда. Но во время пребывания в кемпинге в Даларне я познакомился с Дорис, которая была на два года старше меня, курила сигареты с ментолом и писала роман. Между мной и Дорис ничего не было, но, вернувшись домой, я мучился угрызениями совести и в конце концов рассказал Осе о Дорис – даже о том, что мне хотелось ее поцеловать, хотя прекрасно знал, что мы с Дорис вряд ли когда-нибудь еще встретимся. Оса немедленно дала мне от ворот поворот, а вскоре распространились слухи обо мне как об изменнике, которому нельзя доверять. Ни одна девушка в Блекинге больше не хотела со мной встречаться, однако я внутренне был абсолютно уверен, что поступил правильно.
Я вырос в семье, где были приняты ценности семидесятых – свобода и солидарность. Мой отец выращивал экологически чистые овощи и всегда завтракал нагишом в кухне – с кофе и свеженабитой трубкой. Моя мать рассказала мне все о менструальном цикле и ночных поллюциях еще до того, как я пошел в первый класс. Правила и запреты практически отсутствовали. Достаточно было здравого смысла и внутренней морали.
– Хорошо ли тебе на сердце? – спросил меня отец, застав за тем, что я таскал сестру за волосы, так что клоки волос оставались в руках.
Этого оказалось достаточно, чтобы я расплакался от стыда и чувство вины.
Несколько раз я пытался опробовать это на Стелле.
– Хорошо ли тебе на сердце? – спросил я, когда мне позвонил директор школы и рассказал, что она забросила шапку другой девочки на крышу.
Стелла уставилась на меня:
– Сердце ничего не чувствует. Оно стучит, и все.
Я глубоко убежден, что нет ничего труднее, чем быть родителем. Во всех остальных отношениях всегда есть запасной выход. Ты можешь покинуть партнера или партнершу – все так поступают иногда, когда любовь иссякла, когда ты перерастаешь другого или на сердце становится нехорошо. Друзей и знакомых ты тоже можешь оставить у дороги, родственников – и даже братьев-сестер и родителей. Ты можешь оставить их и идти дальше, и все у тебя сложится в жизни. Но ребенка ты никогда не сможешь бросить.
Когда родилась на свет Стелла, мы с Ульрикой были молоды и неопытны. Ясное дело, мы понимали, что будет трудно, но наши мучения вертелись в основном вокруг житейских вещей – недосыпа, болезней и проблем с грудным вскармливанием. Прошло немало времени, прежде чем до нас дошло: в родительской миссии это далеко не самое трудное.
Почти десять лет мы с Ульрикой пытались подарить Стелле братика или сестричку. Временами вся наша жизнь вращалась вокруг этой задачи, отнимающей все наши силы. Мы кидались в бой, одурманенные мечтой о победе. Мы внушали себе, что крошечная полоска в тесте на беременность стала бы универсальным решением для всего.
Мы не замечали, что происходит с нами, как мы все глубже закапываемся в яму вины, стыда, чувство собственной неполноценности.
Сидя на отделении ЭКО[9], мы обменивались косыми взглядами через голову Стеллы, строившей на полу замок из лего. Снова негативный ответ. Оплодотворения не получилось.
В машине по дороге домой я сказал Ульрике:
– Это не судебное заседание! Тут нет виновного!
Она хмыкнула, глядя в запотевшее окно:
– Тогда я валю все на Господа. Ты можешь объяснить, почему Бог не дарует нам ребенка?