– А как она у Ландсберга оказалась? – спросил Чехов.
– Может, отец девочки у него в лавочке работал, – пожал плечами Ракитин. – Это вам лучше…
– У Владимира Осиповича узнать, – докончил за него Антон Павлович. – Я помню, помню… но, позвольте, как один заключенный может на другого работать? Он им платит чем-то?
– Цена работы каторжанина – его время на острове, – веско произнес Ракитин. – Пока он в ссылке, должен работы выполнять, какие скажут, таково его наказание за преступления, совершенные на материке.
– Но почему они на Ландбсерга-то работают? – продолжал недоумевать литератор.
– Потому что последние два года именно он строительством казарм и других зданий тут занимается, – нехотя сказал офицер. – Инженер от Бога, как говорит Владимир Осипович…
Карл Христофорович тем временем уже погрузился в повозку, а мальчишка забрался на козлы и хотел щелкнуть кнутом да натянуть вожжи, когда увидел Тамару, спешащую к ним. Застыв в одной позе, возница уставился на женщину. Та, достигнув повозки, уцепилась руками за край борта и стала что-то говорить – губы ее двигались очень быстро. Наконец умолкнув, Тамара медленно отступила назад и встала, смущенно потирая левой рукой локоть правой. Рыжий мальчишка, убедившись, что женщина отошла на приличное расстояние, все-таки натянул поводья и дал коням кнута. Гнедые заржали и, по дуге развернувшись, понесли повозку за собой, прочь от обугленного каркаса погибшей казармы. Когда «экипаж» Ландсберга проезжал мимо Чехова и Ракитина, рыжий мальчишка смерил путешественника любопытным взглядом, а потом, озорно гаркнув «Но!», снова весело защелкал кнутом.
«А любопытный человек этот Карл Христофорович, судя по всему, – провожая повозку заинтересованным взглядом, подумал литератор. – Если найдется время, надо будет непременно нанести ему визит и поговорить о том, что здесь творится. Раз он все на острове строит, значит, и видит больше других, и рассказать может немало…»
– Пойдемте в дом, чай стынет, – напомнила о себе домоправительница.
Она все так же стояла на крыльце, только теперь рядом с ней скучал бедняга-солдат, который тащил чеховский саквояж.
– Да-да, – спохватившись, произнес литератор. – Пойдемте.
– Вы пока отдыхайте, – сказал ему Ракитин. – А я за вами завтра утром приду, как Владимир Осипович велит звать. Телеграмму вашу сегодня отправлю, как обещал.
– Добро, – кивнул Чехов. – И благодарю.
Ракитин тоже кивнул и, коротким жестом подозвав к себе солдата, вместе с ним устремился прочь от дома начальника острова. Антон Павлович, поднявшись на крыльцо, задержался в дверях – решил еще раз оглянуться на каторжан. Найдя взглядом воссоединившихся мать и дочку, литератор удовлетворенно хмыкнул и все же шагнул за порог.
* * *
1967
В коридорах южно-сахалинского Дома культуры было душно: июньское солнце ярко освещало светло-зеленые стены, старый паркетный пол и человека, стоящего у входа в актовый зал. Одетый в клетчатую рубашку и серые брюки, этот темноволосый мужчина угрюмо взирал на дверь. Заходить внутрь не хотелось. Еще когда ему позвонили и назвали день и час, стало не по себе.
«Что-то опять затеяли», – подумал мужчина тогда.
Отказать, разумеется, никакой возможности не было – когда звонят из горисполкома, отрицательный ответ просто не рассматривается.
«Партия сказала: «Надо». Значит, никуда не денешься».
Однажды ему уже сказали «надо» – сразу после войны, с которой мужчина вернулся инвалидом. Тогда приказ был лаконичен: «езжай на Сахалин». Выдали путевку, и мужчина устремился. Поначалу был не рад, но затем встретил чудесную девушку Софью, которая тоже попала сюда по распределению партии, и показалось, это – судьба. Когда же родилась Ира, стало ясно, что остров действительно стал их домом – полноценным, настоящим.
«Эх, если б еще не дергали постоянно…»
Мужчина и сам прекрасно понимал, что человеку его профессии никто не позволит проводить дни в праздном размышлении о тленности бытия и прочих вещах, бессмысленных с точки зрения Союза. Но разве это понимание добавляло энтузиазма? Разве охотней скользил стержень ручки по клетчатым страницам тетрадей, в которые мужчина записывал свои мысли и идеи для будущих репортажей, передач и фильмов?
«Если бы…»
Из актового зала послышались голоса – говорили быстро, перебивая друг друга, смеясь: официальная часть явно еще не началась.
«Да и рано для нее, пожалуй…» – подумал мужчина, глядя на циферблат часов.
Было только без четверти девять – еще целых пятнадцать минут до начала. Вряд ли столичный чиновник Тимофеев, секретарь Центрального Совета союза спортивных обществ и организаций, позволит себе опоздать – непозволительная роскошь для подобной «важной птицы».
«И чего он забыл в нашей глухомани? Видно, дело и вправду серьезное…»
Заслышав вдалеке шаги, мужчина стер со лба проступивший пот и толкнул дверь актового зала. Голоса, прежде глухие, стали четче… но практически одновременно со скрипом петель смолкли. Мужчина шагнул за порог, поднял голову и увидел компанию мужчин, с интересом смотрящих на него.
«Знакомые все лица…»
– Владимир Андреевич, – кивнул вновь прибывшему Альберт Косарев, заведующий отделом газеты «Молодая гвардия» и, по совместительству, давний друг вновь прибывшего. – Ты чего такой замученный?
– Жарко, – ответил Владимир. – Вы вон и сами, смотрю, все в испарине.
Альберт улыбнулся, поправил очки и машинально провел рукой по растрепанным темным волосам.
– Что есть, то есть, Владимир Андреевич…
– Стало быть, товарищ Привезенцев тоже с нами? – прищурившись, спросил инструктор автомотоклуба Вадим Хлоповских.
– Значит, и вправду что-то глобальное затевается… – вставил Борис Ульянов. – Только вот непонятно, зачем им шофер рыбвода в лице меня понадобился?
– А что, шофер рыбвода в общественной жизни партии участвовать не должен? – хмыкнул Василий Светличный, водитель из таксопарка.
– Должен-то должен, – не стал спорить Ульянов. – Но не в ущерб же основной профессии! Кто в мое отсутствие рыбу возить будет?
– А то в городе больше никого нет, кто может это делать!.. – фыркнул Хлоповских, косясь в сторону Светличного, и тот, тоже улыбнувшись, сказал:
– Ну да, на весь Сахалин один Ульянов, известный рыбовоз.
– Ну, понеслась… – проворчал Борис. – Шоферов у нас в рыбводе, как собак нерезаных, оказывается…
– Да будет тебе, скромняга! – морщась, махнул рукой Хлоповских. – Самый незаменимый прямо!
Владимир с легкой улыбкой наблюдал за шутливой перепалкой. По роду деятельности Привезенцеву уже доводилось так или иначе сталкиваться со всеми, кто сейчас находился в актовом зале. Это были честные, работящие люди, каждый – настоящий дока в своем деле.
«Вот только «дела» у всех совершенно разные».
Механик лесхоза Николай Пеньковский сидел чуть поодаль от других и в общей беседе не участвовал – лишь с отсутствующим видом смотрел в окно.
– Эй, на галерке! – позвал его Хлоповских. – Чего притих?
– Да ничего, – буркнул механик. – Не выспался просто.
Сложно было представить себе двух более разных людей, чем Хлоповских и Светличный. Улыбка и манера общаться инструктора выдавали в нем открытого и веселого парня, с которым здорово петь песни под гармонь или, скажем, идти в поход – по дороге точно не заскучаешь. А вот Пеньковский, хоть и не лишенный чувства юмора, был куда более замкнутым человеком – и, если даже подпевал «гармони» товарища, то только про себя, не вслух.
«Видно, работа накладывает свой отпечаток, – подумал Владимир. – Большую часть времени один проводишь, в лесу, ковыряешься себе в тамошней технике, слышишь только, как моторы жужжат да листва шуршит… Не каждый на таком месте сидеть захочет, только с особенным, подходящим характером…»
Тут дверь актового зала открылась, и внутрь вошел грузный, тяжелый мужчина с большими губами и маленькими глазками, пристально глядящими на мир из-под густых насупленных бровей. Это, конечно же, был тот самый Тимофеев, секретарь Центрального Совета союза спортивных обществ и организаций, ради которого сахалинцев собрали в ДК. Следом за секретарем тенью следовал худющий заместитель председателя горисполкома Лазарев с красной папкой, зажатой подмышкой, а замыкал шествие еще один гражданин – высокий, темноволосый и с большими зелеными глазами, он был Привезенцеву совершенно не знаком.
«Может, из области кого-то вызвали?..»
Увидев, что собранные в актовом зале сахалинцы сидят, кто как, в развязных позах, Лазарев украдкой показал им несколько характерных жестов, которые могли значить: «Рассаживайтесь поживей, сейчас начнется!..»
Тимофеев обогнул сцену, но подниматься на нее не стал – остановился в нескольких метрах от первого ряда кресел и, дождавшись, пока все займут свои места, громогласно поздоровался:
– Здравствуйте, товарищи!
– Здравствуйте, – нестройным хором ответили мужчины.
– Как настроение? – спросил Тимофеев с улыбкой.
– Отличное, товарищ секретарь! – за всех ответил Хлоповских.
– Рад слышать, – еще шире улыбнулся Тимофеев. – Товарищ Лазарев, давайте проверим, все ли пришли?
Зампредседателя горисполкома охотно закивал и, раскрыв папку, стал поочередно называть фамилии. Тимофеев тем временем прохаживался вдоль первого ряда кресел, сложив пухлые руки за спиной.
– Все на месте, Аркадий Петрович! – сообщил Лазарев, закончив перекличку.
– Спасибо, Михаил Валерьевич, – кивнул Тимофеев.
Кашлянув в кулак, он снова обратился к собравшимся в зале мужчинам:
– Товарищи! Наверняка всех вас мучает вопрос: зачем вас всех здесь собрали, и с какой целью из столицы, города-героя Москвы, в Южно-Сахалинск пожаловал секретарь Центрального Совета по спорту? Само собой разумеется, что два эти события непосредственно связаны одно с другим…
Он шумно втянул воздух ноздрями и торжественно объявил:
– Позвольте вас поздравить, товарищи: коллегиальным решением первых лиц Центрального Совета и заместителя председателя Южно-сахалинского горисполкома вы были выбраны для участия во всесоюзном автомоторалли «Родина», посвященном пятидесятилетию Советской власти!
Привезенцев и Косарев недоуменно переглянулись. Лазарев, снова сунув папку под мышку, захлопал в ладоши, незнакомец, стоящий рядом с ним, последовал его примеру.
Все эти детали Привезенцев отмечал мимоходом, поскольку никак не мог переварить заявление второго секретаря.
«Автомоторалли? Всесоюзное? О чем он вообще?»
– По плану, разработанному Центральным Советом, – продолжил Тимофеев, – вы должны будете пройти пятнадцать тысяч километров, стартовав с площади Ленина вашего чудесного города и финишировав в самом Ленинграде…
Ульянов, сидящий справа от Привезенцева, тихо присвистнул.
«Ленинград? Пятнадцать тысяч километров? – подумал кинооператор. – Добрая половина из которых – по дальневосточному бездорожью? Это такая шутка?»
– А на чем поедем хоть, товарищ секретарь? – поинтересовался Светличный.
Василий единственный не выглядел удивленным – он и, пожалуй, еще Хлоповских: для них все эти автомотопробеги были родной стихией.
Собственно, Привезенцев тоже любил мототуризм. Но пятнадцать тысяч километров казались ему уж больно страшной цифрой.
– По случаю столь значительной даты обком ДОСААФ и обком ВЛКСМ предоставят участникам лучшие экземпляры продукции советской промышленности – один автомобиль марки «ГАЗ-21», два мотоцикла «М-63» и два «М-72», – отчеканил Тимофеев.
«Волга» и «Уралы», стало быть…»
Лазарев и стоящий рядом с ним незнакомец снова захлопали, но Светличный, Хлоповских и Ульянов, судя по всему, их восторга не разделяли. Впрочем, выражать свое недовольство Тимофееву никто из них не решился, а потому секретарь со спокойной душой продолжил:
– Руководителем пробега будет всем вам хорошо известный Владимир Андреевич Привезенцев, журналист, кинооператор и режиссер…
«Чего и следовало ожидать».
Взгляды Тимофеева и Привезенцева встретились. Кроме того, Владимир почувствовал на себе взоры других собравшихся, включая Лазарева и его безымянного спутника.
«Но, наверное, это даже и к лучшему, – подумал Привезенцев, делая вид, что ничуть не растерян. – По крайней мере, смогу спокойно заниматься съемкой… Она же им, уверен, в первую очередь нужна…»
Словно прочтя его мысли, Тимофеев сказал:
– Мы очень надеемся, что товарищ Привезенцев сможет не только достойно возглавлять пробег, но и снимет его на кинопленку, поскольку Центральным Советом по спорту было принято решение сделать фильм, посвященный грядущему ралли…
«Кто бы сомневался!..»
– Товарищ Косарев на время мотопробега назначается замполитом и первым заместителем руководителя. Товарищ Пеньковский – механиком, товарищ Ульянов – слесарем, товарищ Светличный – медиком, а товарищ Хлоповских будет отвечать за ведение путевого дневника…
– Позволите вопрос? – нахмурившись, подал голос инструктор автомотоклуба.
Тимофеев скривился, но не стал выговаривать Хлоповских за то, что перебил, и милостиво разрешил:
– Задавайте!
– А почему за ведение дневника отвечает инструктор автомотоклуба, а не завотделом «Молодой гвардии»?
– Потому что это коллегиальное решение, принятое в Центральном Совете по спорту, – просто ответил Тимофеев.
Хлоповских выгнул бровь и открыл было рот, чтобы задать новый вопрос, но Светличный толкнул товарища в бок локтем и скорчил злобную мину – мол, не спорь, правды ты все равно не добьешься: раз есть решение, никто его менять не будет.
«Легче потом с Косаревым договориться обменяться обязанностями. Неофициально. Надо думать, Альберт охотно поможет – ему со словом возиться нравится…».
– Можем продолжать, товарищ Хлоповских? – с нажимом произнес Тимофеев.
– Да, конечно… – нехотя буркнул инструктор. – Извините…
– Замечательно, – победно улыбнулся Тимофеев. – Так вот, на чем я там остановился? Ах да… Завхозом вашей группы туристов будет товарищ Рожков.
Мужчина, стоявший рядом с Лазаревым, сделал шаг вперед и, робко улыбнувшись, представился:
– Геннадий Степанович Рожков, старший инструктор облспортсоюза. Очень рад знакомству.
Сказав это, он снова попятился и замер на прежнем месте, рядом с Лазаревым, который буквально сиял.
«Такое ощущение, что он от Тимофеева заряд какой-то получает – горит, словно стоваттная лампочка», – усмехнулся про себя Привезенцев.
Иногда ему казалось, что в этом заключается смысл жизни любого мелкого чиновника – давить на нижестоящих, чтобы угодить вышестоящим и тем самым максимально отдалиться от первых и приблизиться ко вторым. Сам Привезенцев до ужимок в духе Лазарева никогда не опускался – брал талантом и организованностью. За это его и ценили.
«И ставили руководителем подобных мероприятий – чтоб более-менее грамотно расхлебывал ту кашу, которую они время от времени заваривают».
– Каждому из вас будет выдана копия постановления, в которой изложены ваши задачи, подлежащие выполнению в ходе ралли «Родина», – сказал Тимофеев, снова отвлекая внимание публики на себя. – Основная – это, разумеется, пропаганда советской власти среди молодежи, с которой вы будете встречаться по ходу вашего путешествия. Важно, чтобы подрастающее поколение понимало, насколько значительна эта дата – пятьдесят лет Октябрю. Помимо того, что ваш пробег зафиксирует на кинопленку товарищ Привезенцев, вы примете участие в ряде телепередач в тех городах, через которые будет пролегать ваш маршрут…
Он говорил что-то еще, но Привезенцев не особо вслушивался в его слова.
«И как сказать обо всем жене? Как объяснить, куда я еду и на сколько? Месяц меня не будет? Два? Сколько времени надо, чтоб проехать пятнадцать тысяч километров? Одна переправа с Сахалина на материк чего стоит… и там до Байкала как-то добираться… Словом, одни вопросы».
Привезенцев не боялся ответственности, но терпеть не мог пресловутое «надо» ради «надо». К счастью, спутники в этот раз ему достались хорошие, иначе было бы совсем грустно.
«Ладно, разберемся как-нибудь… не впервой… Коллектив вроде неплохой. Разве что по Рожкову есть вопросы, но их будем решать уже по ходу дела»