– Конечно, нет! – словно удивляясь, покачал головой отец и махнул рукой. – Эх, вся ты в мать пошла, козочка.
– Не понимаю, – беспомощно произнесла Радка и замерла. Только сейчас до неё дошло. Родители, невысокие и плотные, оба темно-русые, только у матери глаза серые, а у отца почти черные. И она, беленькая и высокая, ростом почти с Манфреда, а ведь он не низкий магик. Неужели и её мать завела ребенка, её, Радку, где-то на стороне, а её отец… И не отец ей вовсе.
– Извини, не спрашивал, кто твой отец, – он грустно усмехнулся в усы. – Предпочел считать таковым себя. И если ты не против, так и останется.
– Конечно, – пролепетала Радка, хлопая глазами. Перед ней словно сложили две половинки яблока и вышло целое. Стало ясно, и почему мать не слишком любила её в детстве, и почему ругала за походы к колодцу – Радка постоянно как бельмо на глазу оказывалась в центре внимания, привлекая так любящих сплетни соседей к новой теме и задевая никогда не устаревавшую старую. О том, как в их семье родилась светленькая Радослава, не похожая ни на одного из родителей.
Не сразу, но Радослава сумела понять, что отчим – пока она не готова была снова называть его отцом, её любит по-своему. Пусть и не сложилось особенно их отношения, но в этом был виноват и её характер тоже. С самого детства она хотела, чтобы к ней относились как к Янке, и только сейчас поняла, что для этого нужно было быть Янкой. Нет, не красавицей и умницей, а той Янкой, что видела в людях только хорошее и не замечала зависти и злости.
– Лишь бы настоящий отец себя никак не выдал, – аккуратно заметил отчим, обнаружив что она опять погрузилась в думы. – Если он из нашего села, я могу поговорить с ним.
– Нет, не из нашего, – в этот раз Радка была настороже и не проговорилась, что отец вовсе не «из села». Открывать то, что она сбегала в город магиков, ей было не с руки. Лучше вообще молчать побольше, а говорить поменьше. Чем больше он додумает сам, тем меньше соврет она. И уж что она точно не собиралась говорить, так это что её сын – она была уверена, что сын! – точно окажется магик. Нет, это родителям знать ни к чему.
Даже после всего, что она узнала. Особенно после этого.
– Это хорошо, – кажется, отец даже вздохнул с облегчением. И его тоже можно было понять. – Я с матерью сам поговорю. Поддержим вас с внуком, не бойся.
– Спасибо, – прошептала еле слышно Радка, задрав голову вверх, чтобы не позволить ни слезинке выкатиться из глаз. Нет уж, она обещала себе не плакать. Тем более, из-за такой глупости.
– Нет, ну надо же, Рада, как быстро идет время! Я буду дедом! – шлепнул по колену отец, и Радка не нашлась, что сказать, чтобы напомнить ему, что в некотором роде это не он станет дедом. Кажется, она слишком мало знала о мире, в котором прожила всю жизнь, но все равно хотела его покинуть и поскорее. Говорить об этом отцу тоже не следовало, вот она и промолчала, лишь улыбнувшись в ответ и раздраженно чувствуя, какой жалкой вышла эта её улыбка.
Рада ушла домой, оставив растроганного старика разговаривать с матерью. Пусть отец, всё-таки отец, привычка – страшное дело, пусть отец и сказал, что они с матерью готовы помочь, сама Рада не готова была принимать слишком много этой помощи. Однажды она оставит за спиной это село, и будет лучше, если её ничто не будет удерживать в ней. И никто не будет.
8 глава
Серьги она сдала в ломбард в соседней деревне, куда они с мужем ездили на ярмарку. Ей негде было их носить, не вызывая вопросов, а деньги понадобились, чтобы заплатить лекарю, который должен был подтвердить после родов, что ребенок родился раньше срока – через семь месяцев после того, как они с мужем его зачали. Такое случалось, и Хенрык гордо бормотал, что его сын даже недоношенный – настоящий здоровяк.
После разговора с отцом она осмелела и хотела выбраться в магический город, чтобы отправить весточку Манфреду и всё-таки сообщить о будущем ребенке, но её браслет больше не работал. Конечно, было понятно, что Манфред снесет свой портал, едва решит проводить больше времени со своей ледышкой Евой. Но почему не работало то, что магичила Янка – это было непонятно. Если она только еще жива, её бедная подружка.
Радка всё чаще думала о Янке и жалела её, чтобы поменьше жалеть саму себя. Жизнь снова повернулась к ней своей неприглядной стороной, но сейчас ей меньше чем когда-либо хотелось чувствовать себя слабой. Беременность у неё протекала тяжело, а рядом не было ни родителей, ни подружек, которым можно было пожаловаться. Нет, никто не запрещал ей сбегать к матери, но после разговора с отцом, которого она теперь никак не могла воспринимать иначе как отчима, чтобы там мать не говорила, она не хотела лишний раз попадаться ему на глаза. Не когда она выросла «вся в мать» по его разумению. Где-то в глубине души она чувствовала, будто подвела его, но не могла понять, как и в чем. Он ведь и так никогда в неё не верил, ведь правда?
Или же говорил, что не верит. Уже поздно было узнавать. Наверное, это был тот самый случай, когда она была совсем не Янкой. И пусть, какой-то своей частью она понимала, что отец-отчим, как же тут не запутаться, любил её и принимал такой, какой она выросла, ей этого было мало. Гордыня не позволяла жаловаться ему или матери. Особенно матери.
Конечно, отчим поговорил с ней о будущем внуке, но мать так и не показала ей этого ни разу, только вела себя спокойно, не орала, что она их опозорила – и то ладно.
Когда же родился Фабиуш и достаточно окреп, чтобы показывать его посторонним, родители сами пришли в их дом, чтобы поглядеть на внука. Её скупой старый муж неожиданно расчувствовался и даже устроил прием по поводу рождения сына.
– Фабусь вылитый я в детстве, – размазывая пьяные слезы после крепкого хмельного яблочного сидра, заплетающимся языком выговаривал он гостям. – Уж не надеялся, не ждал!
Отец кинул короткий взгляд на Радку, но та предпочла сделать вид, что к ней всё это никакого отношения не имеет. Она теперь совсем взрослая женщина, мать. Сама может решить, чувствовать себя виноватой или нет. Она вот не чувствовала.
– Да чего я говорю и говорю, вы посмотрите! – спохватился Хенрык и вытащил какую-то старую шкатулку. Тут и Радка заинтересовалась. Шкатулка была богато украшена – таких на ярмарке не купишь. Даже обидно – у этого скупердяя была такая вещица, а он её прятал от жены!
Впрочем, о своей обиде Радке пришлось забыть, потому как Хенрык из глубин шкатулки достал золотистую полусферу, напоминающую половинку яблока, только вместо семечек и сердцевины там внутри было изображение Радкиного Фабуся! Один в один, только пеленок у него таких не было.
– Вот, это я в детстве, – буркнул в усы Хенрык. Было видно, что он уже сейчас жалеет о своей откровенности. И было от чего! Если до этого только ходили слухи о том, что он из семьи магиков, но родившийся без магии, то теперь по вот этому изображению в половинке яблока стало окончательно ясно, что так оно и было.
Радка почувствовала накатывающую дурноту. Он же не может быть отцом Манфреда, нет? Хотя, о чем это она, тот рассказывал о своем отце, который жил где-то на морском побережье… Её медленно отпустила тошнота и паника. И, главное было не смотреть на своего отца, который заинтересованно поднял бровь, готовый поверить в то, что дочь… А что дочь? И Радка отвернулась, не желая встречаться с ним глазами.
– И впрямь удивительно похожи, – за всех ответила Радкина мать, тетешкая внука. Правда, надолго её не хватило. Её никогда надолго не хватало, так было и с самой Радкой, и с садом, и с отцом. Непутевая она была, слишком легкомысленная. Зато красивая. Плотненькая, кудрявая, остроглазая. В самом соку, точно как любили в селе. Жаль, что внешностью Радка пошла не в неё, а в своего неизвестного отца. И не спросишь ведь у неё, кто настоящий отец и чего мать в нем нашла.
Ничего удивительного не было, что второй раз родители пришли нескоро, а потом и вовсе перестали приходить, отговариваясь скорым сбором урожая. Лето пролетело, Радка и заметить не успела. Впереди снова маячила зима, а драконы… ну что драконы. Её они не увезут, а Янку они перестали привозить давным-давно. Да и сама Радка больше не отговаривалась встречами с подругой. Это стало опасно. Впрочем, и сбегать ей было больше некуда.
Хенрык больше сидр в таких количествах не пил и шкатулку не вынимал, словно и не было ничего такого. И на Фабиуша смотрел редко – чего ему до совсем крохи, который еще только начинал делать первые неуверенные шаги? Вот когда вырастет, тогда уж совсем другое дело. А что у него болит животик, режутся зубки и другие беды – ну на то ребенку и мать, чтобы с этим справляться.
Зато у Радки тоже выдалась отдушина – чтобы ребенок не мешал по-старчески прерывистому сну Хенрыка, тот выделил жене и наследнику треть дома, на которой сам не появлялся. И в постель Радку больше не звал к их обоюдному облегчению. Всё-таки он был далеко не мальчик.
Однажды Радка всё-таки встретилась с отцом. Она понесла Фабуся в сельские сады, чтобы он мог поиграть неспелыми еще яблоками, поползать на травке и поглазеть на поселившихся в тенистой кроне деревьев пташек. Так росла она, так росла и её мать, да и все прочие дети в селе росли так.
Тут можно было встретить и других матерей с детьми, и если саму Радку едва терпели из-за её сварливого характера и злого языка, то солнечного Фабуся, который несмело топал на своих толстеньких ножках то к одному, то к другому малышу и каждому улыбался так широко, что у Радки сердце замирало, никто не обижал.
Вот и в тот день Радка вынесла Фабуся поиграть на травке, а сама села в тенечке, подальше от болтливых как сороки женщин, чтоб их всех дракон пожрал. Она даже подумывала вздремнуть, благо ребенку в садах ничего не грозило, когда откуда не возьмись появился отец.
Нет, мужчины тоже бывали в садах, проверяли, скоро ли поспеет урожай, подрезали деревья, а порой и гнали заболтавшихся жен с детьми домой, чтобы те приготовили ужин. Прямо счастье, что Хенрык достаточно богат, чтобы содержать немую дряхлую ключницу, способную приготовить нехитрую снедь. Иначе бы не видать Радке свободы.
И вот когда она уже почти задремала, над ней раздался короткий хриплый звук. Словно кто-то кашлянул, так знакомо, она слышала этот звук в детстве, когда обрывала слишком зеленые яблоки в саду или засыпала над шитьем.
– Папа? – она открыла глаза, враз пожалев, что назвала его как в детстве. Она же взрослая женщина, а он ей даже не отец!
– И никак в толк не возьму, зачем ты так? – он сел рядом, не обращая внимания на то, как Радка скривилась. – Я думал, поживешь с Хенрыком, он старый, умрет скоро, будешь свободной женщиной. А ты себе такую обузу взвалила.
И он кивнул в сторону играющего неподалеку внука. Радка мгновенно вскипела. Когда у сына болел животик или он капризничал, когда у неё отваливались руки и, казалось, на части разваливается спина от таскания не желающего засыпать упитанного мальчишки, она и сама порой думала, что он обуза. Но никому и никогда она не собиралась позволять думать также.
– Хенрык выкидыш магиков, – процедила она сквозь зубы. – Еще столько же проживет, как они живут, я раньше состарюсь. И Фабусь не обуза. Он же не Хенрыка…
Прежде, чем отец успел что-то спросить, она твердо добавила:
– …Он мой сын.
Странно, обычно она всегда фантазировала о том, как привезет Фабиуша к Манфреду, покажет ему ребенка и скажет, мол, вот твой сын. А тут раз – и сказала, что он её. Будто и не было никакого Манфреда.
Нет, надо поскорее выбираться в магический город, а то так можно и привыкнуть прозябать, найти удовольствие в этих прогулках по саду, готовке лакомств сыну и других скучных глупостях.
Глядя на её решительное злое лицо, отец тяжело поднялся с травы и покачал головой:
– Где-то мы не досмотрели с матерью.
– Да вы вообще не смотрели, – нельзя было сорваться на крик, Фабусь от этого пугался и плакал. Обидно даже, Радка любила покричать, потопать ногами. А теперь приходилось сдерживаться. – Вы наплевали на меня, сбыли с рук этому старому пузырю, и еще недовольны!
Тонко заплакал Фабусь – всё-таки почувствовал, что мать злится. Но сейчас Радка даже была довольна, появился повод оставить отца и отойти к ребенку, взять его на руки, прижать к себе тяжелое теплое тельце, вдохнуть яблочный свежий запах, идущий от макушки. Детки, выросшие в садах, пахли яблоками – это ли не самое расчудесное чудо?
Радка не знала, как смягчается и становится почти красивым её лицо, когда она прижимает к себе сына, но зато она могла видеть, как уходит отец, сгорбившись и, казалось, постарев на добрый десяток лет. И ей не было жаль, ведь она всего лишь сказала правду. Многие не любят правды, что с того. А вот он глупость сморозил. Сам же говорил, что она пошла в мать, чего теперь ей пенять? Недосмотрели. Знали, где упасть, а соломки не подстелили, а Радке теперь отвечать. Нет, не зря она продолжала избегать родителей, хоть и расчувствовалась в том разговоре с отцом. Отчимом. Тьфу-ты, пропасть.
9 глава
– Еще один шанс, мне нужен один шанс, – бормотала Радка, укачивая сына. – Я дождусь.
– Я дождусь, – как заведенная повторяла она, остервенело тряся кроватку. Первая мысль – жить своей жизнью, просто растить сына и забыть о магическом городе, была с негодованием отброшена, ведь это мог оказаться тот самый ее единственный шанс, достаточно было только подождать.
Время неумолимо шло, и вот наконец случилось то, чего так ждала Радослава. Когда Фабусю исполнилось четыре, он уронил на соседского мальчика садовую лопатку, даже не приближаясь. Тот разрыдался, и лопатка под испуганное ойканье Фабуся испарилась в воздухе. Растаяла.
Рада немедленно подхватила его на руки, не в силах вымолвить ни слова. Перепуганный малыш затих, прижимаясь к теплому материнскому плечу. А Радка так и стояла, чуть покачиваясь с закрытыми глазами, не в силах вдохнуть как следует и успокоить сердцебиение, которое отдавалось в ушах. Пусть она ждала этого каждый день, но всё равно оказалась не готова.
И лишь когда Фабусь заёрзал, недовольный такими долгими и слишком крепкими объятиями, она смогла открыть глаза. И побежала. К дому, инстинктивно ища убежища, в котором можно было бы пережить свалившиеся на неё новости.
Всю дорогу Радка не могла успокоиться, возбужденно бормоча вполголоса и то и дело сильнее сжимая сына, чтобы удостовериться, что он не собирается исчезнуть прямо у неё из рук – магикам случалось быть слишком непредсказуемыми.
Но Фабусь вел себя как обычно, не плакал и ковырял в носу с таким важным видом, словно уже был великим магиком, никак не меньше. И она успокоилась. В тишине дома она смогла взять себя в руки и обдумать, что делать дальше.
Пусть никто и никогда в их селе не приводил таких маленьких детей к колодцам, Радка не могла дождаться конца лета и прилета драконов. Она точно знала, что в этот раз у неё всё получится. То есть, конечно, не у неё, а у Фабуся… но это почти одно и то же.
Страшно было… куда страшнее, чем, когда она сама раз за разом шла к колодцам. А вдруг ей просто хотелось, чтобы Фабиуш оказался магиком, и она это всё попросту придумала? И лопатка не исчезала, а если и исчезла, то рядом была два мальчика, а не один.
На радость матери, Фабусь всё лето исправно заставлял вещи то исчезать, то появляться. Кажется, как Янка могла заставить увянуть любой цветок, так её, Радкин, сын мог перемещать предметы в пространстве. И во времени. По крайней мере, исчезнувшая лопатка спустя три дня шлепнулась ей на подол, когда она играла с Фабусем в саду. Может, у магиков были специализации, в чем они были особенно хороши? Или же то, в чем они только и разбирались – спросить было некого. Янка ничего такого не рассказывала, а сейчас и вовсе неясно, где она. И пусть её родители решили, что она просто переросла приезды домой, Рада знала правду – Янки не было в городе. По крайней мере, её не было рядом со Скарбимежем, а это уже что-то, но значило.