Дарья смотрела, как цепочка колесниц, запряженных четверками коней, поворачивает у сфенды ипподрома, огибая украшенную древними статуями и обелисками спину, и каждый раз у нее замирало сердце: она знала, что этот поворот – самое опасное место, где сломали шею или погибли под копытами лошадей многие возницы… Немало было и таких, кто получил серьезные травмы при падении с колесницы, но Василию в этом смысле везло: он дважды падал на тренировочных соревнованиях, а один раз – на том Ипподроме в августе две тысячи десятого, когда после бессонной ночи жестоко обманул ожидания болельщиков, однако отделывался только царапинами и синяками.
– Ужас! – Илария передернула плечами, когда на третьем забеге колесницы в шестой раз пронеслись по полукругу сфенды. – У тебя, наверное, железные нервы! Если б там был мой Грига, я бы умерла со страху!
– Ну, ты хочешь, чтобы я тут кричала и в обморок падала на каждом круге? – ответила Дарья. – Вряд ли Василь будет этому рад. Конечно, мне страшно, но что же делать, если он возница! И, в конце концов, надо уметь держать себя в руках…
Они с Иларией и Елизаветой сидели в двадцатом ряду по центру сфенды, откуда хорошо просматривалась арена. Это были дорогие места, и здесь почти никогда не попадались любители буянить и разворачивать огромные полотнища с ободряющими лозунгами, загораживая обзор сзади сидящим. Панайотис вместе с коллегами из «Синопсиса» заседал, как выражалась Лизи, довольно далеко отсюда – в секторе напротив императорской ложи. Место Григория рядом с Иларией пустовало: по окончании второго забега он покинул ипподром, чтобы посмотреть, как дела в таверне, владельцем которой он уже три года являлся, и всё ли готово к наплыву посетителей после бегов: на Рождество в заведении обновили меню, и Григорий немного беспокоился за его успешное воплощение в жизнь.
Наконец, колесницы одна за другой финишировали у белой черты перед императорской Кафизмой, зрители восторженно завопили, приветствуя «несравненного Феотоки», и Дарья расслабилась: до седьмого забега за мужа можно больше не волноваться. Лизи поежилась и предложила:
– Пойдемте в кофейню сходим, а? Жаль, что здесь нельзя выпить глинтвейна, что-то сегодня так холодно! Я не откажусь от чайничка зеленого чая с имбирем.
– Ой, а я хочу большой капуччино! – воскликнула Илария. – А ты, Дари?
– Да я не замерзла, выпью просто чашечку кофе.
– Ну да, вы, сибиряки, холода не боитесь! – Лари засмеялась.
В кофейне – одной из многих, расположенных в помещениях под трибунами ипподрома – было людно: в этот прохладный и ветреный день зрители спешили согреться, хотя приходилось довольствоваться безалкогольными напитками; спиртного во время представлений не продавали не только на ипподроме, но и в ближайших окрестностях. Подруги едва нашли свободный столик. Дарья подумала, что если бы тут знали, чья она жена, ей бы, наверное, сразу выделили лучшее место и даже бесплатно обслужили… Однако такая перспектива ее не прельщала.
– А ты будешь сегодня на балу? – поинтересовалась у нее Лизи.
– Да ну, какой бал? – Дарья махнула рукой. – У меня и платья нет, и танцевать я уже, наверное, разучилась. Я же полтора года не танцевала, да и раньше-то почти ничего не умела, что я сейчас пойду, позориться только…
На бал в Большом Дворце ей довелось попасть только однажды. В две тысячи двенадцатом году, когда муж второй раз взял Великий приз Золотого Ипподрома, у Дарьи шел восьмой месяц второй беременности, и ей было не до танцев. Следующий случай попасть на бал представился в мае две тысячи четырнадцатого: хотя на тех бегах Василий в итоге не добился главного приза, однако в первый день выиграл в трех заездах и, таким образом, получил приглашение на бал. Но тот бал у Дарьи оставил впечатления не самые приятные. Хоть она и ходила на уроки танцев, но, постоянно занятая детьми, так и не успела как следует научиться ничему, кроме вальсов, и пришлось отказывать кавалерам, пытавшимся пригласить ее на другие танцы. Василий же так увлекся разговором с Панайотисом, что вообще позабыл о жене, а когда Дарья в итоге позволила себя увести знаменитому вознице зеленых Михаилу Нотарасу, с которым станцевала два вальса и в перерывах весело проводила время – молодой человек оказался остроумным и интересным собеседником, – муж вдруг принялся искать ее по всему залу, а найдя, слегка попенял на то, что она его «бросила»… К тому же он мало с кем ее познакомил – а она-то надеялась на общение с новыми людьми, а не всё с тем же Паном или Лизи, – да еще наступил на ногу, танцуя с женой открывшую бал африсму. Правда, долго извинялся, но настроение у Дарьи было подпорчено… Словом, праздник не задался, и на заключительный бал того Ипподрома Дарья не пошла, отговорившись плохим самочувствием, а платье сдала в магазин подержанной одежды. Теперь она вспомнила эту историю, и в ней всколыхнулась волна досады и обиды неизвестно на кого и на что.
– Не огорчайся! – весело утешила ее Илария. – Я вот и вообще никогда не умела танцевать.
– И зря! – заявила Лизи. – Танцы это классно! Сразу чувствуешь себя женщиной на двести процентов и больше. Да и в целом полезно для координации движений и общего здоровья.
– Ну, ты-то бываешь с Паном на всяких светских приемах, а мы что? – сказала Дарья.
– Кто же вам мешает? Взяли бы своих драгоценных да и пошли бы в какой-нибудь клуб! В Городе полно мест вполне приличных, где можно потанцевать и пообщаться, при чем тут приемы?
Дарья хмыкнула, представив, как бы отреагировал Василий на подобную идею: если он даже к тем балам, куда получает приглашения, относится прохладно, то сам по себе «для удовольствия» ходить по клубам тем более не стал бы. Вот и во время этого Золотого Ипподрома он не собирался появляться на придворных вечерах, хотя возницы, победившие в первый день бегов по крайней мере в двух заездах, получали приглашения на светские мероприятия всей недели празднеств. Из этих мероприятий Феотоки и в прошлые разы участвовали только в походах по музеям и театрам и в круизе по Босфору. Правда, зимой таких круизов не бывало – в декабре пролив превращался в огромную трубу, где бесился холодный ветер, – зато до самого богоявленского сочельника в Городе отмечали Календы и шумел традиционный карнавал, а вместо двух балов давались целых три: третьим был новогодний бал-маскарад, проводившийся во Дворце в ночь на первое января. Он вызывал дежурные нарекания у церковных деятелей, которые сокрушались о том, что цвет столичного общества рядится в разные «личины» и нечестиво веселится вместо подготовки к причастию на праздник святителя Василия Великого, но эти ламентации никто не принимал всерьез. Впрочем, Дарья с Василием на этот праздник всегда причащались, собирались поступить так же и в этом году… Хотя Дарья порой ловила себя на мысли, что любопытно было бы хоть одним глазком взглянуть на этот самый бал-маскарад, вместо того чтобы в очередной раз читать: «прости ми грешной, и непотребной, и недостойной рабе Твоей прегрешения и грехопадения…»
Илария между тем тряхнула рыжей шевелюрой и засмеялась:
– Мы с Григой раньше иногда на танцы бегали, но только такие, современные – подергаться, попрыгать… А все эти вальсы, эрим, танго… это ж целое искусство! Специально учиться, чтобы потом куда-то ходить танцевать? Не знаю… Как по мне, я лучше на Принцевы съезжу и погуляю там, чем в клубе торчать! Общения мне и на работе хватает… Это ты, Лизи, бываешь на всяких светских вечерах, потому что у Пана такое положение. А вот представь: если б ему не надо было в такие места ходить, не получал бы он приглашений… Стала бы ты тогда нарочно танцам учиться? Да ты же ведь и не умела, пока замуж не вышла.
– Не умела, но теперь считаю, что это неправильно! – решительно сказала Лизи. – Настоящая женщина должна уметь танцевать, стильно одеваться и вообще подать себя в свете, не важно, часто это приходится делать или нет! Это полезно, хотя бы для самооценки. Правда, у благочестивых христиан самооценка должна быть ниже плинтуса, – насмешливо добавила она.
– Да почему?! – возразила Илария. – Просто вот лично я не ощущаю такой потребности – блистать в обществе. Если б ощущала, то научилась бы, это же, наверное, не сложней генетики!
Дарья молчала. В душе она больше соглашалась с Елизаветой и вдруг осознала, что совсем не прочь иногда посещать танцы и вечера, куда можно красиво одеться, надеть украшения – это действительно придавало уверенности в себе и приятно возбуждало, как она убедилась на опыте, получив в подарок уроборос… Только вот у Василия нет никакой тяги к подобной жизни. Однажды он даже пожалел Панайотиса, который «должен таскаться на все эти бесконечные встречи», и порадовался, что над ним с Дарьей не тяготеют никакие светские обязанности. Дарья тогда с ним согласилась, а теперь… Надо признать, что в последние месяцы ее внутренние ориентиры незаметно стали меняться, и она не могла решить, хорошо это или плохо. Лизи считает, что блистать в обществе, уметь танцевать, вызывать восхищение – хорошо… Но, в сущности, это довольно далеко от христианских идеалов, изложенных у святых отцов. Получается, Дарье эти идеалы… наскучили? Эта мысль привела ее в некоторую растерянность. Если такие устремления плохи, то с ними надо бороться, каяться в них на исповеди… Но если они не плохи? Откуда-то ведь берутся такие потребности… Вот, Лари говорит, что у нее нет потребности в бурной светской жизни. А если б она появилась? Наверное, подруга нашла бы способ осуществить свои желания и не думала бы, что это не по-христиански…
«Меня, кажется, всё еще держат в плену мои прежние понятия о благочестии, – подумала Дарья. – Того нельзя, этого нельзя… А почему нельзя, непонятно. В конце концов, Христос вроде бы не запрещал вести светскую жизнь или танцевать… Он вот и сам на свадьбе в Кане пировал, а там же наверняка танцы были тоже, все и пили, и ели, и веселились… Беременная, когда чего-то хочет, соленого там или кислого, берет и ест, потому что это означает определенную потребность организма. Но с душой разве не так? Если человек ощутил какое-то желание, никак себя не накручивая и ничего такого, а просто вдруг появилась потребность, то не значит ли это, что душе это требуется для развития? А если это желание не удовлетворить, не будет ли душа обделена? Насколько всё это самоограничение правильно? И до каких пределов оно должно простираться?»
– Всё с тобой ясно! – улыбнулась тем временем Лизи на реплику Иларии. – Ты у нас вообще такая… воробышек. А ты, Дари? Или у тебя совсем никаких светских потребностей нет? Ты ж из нас троих самая благочестивая!
– Ну, почему? – Дарья смутилась и, помолчав, призналась: – На самом деле я бы сходила на бал, только… Василь ведь не любит всё это, не одной же туда идти, это будет выглядеть странно.
– Нашла проблему! – Лизи фыркнула. – Василя под ручку и вперед! Если он не хочет танцевать, то и Бог с ним: там бильярдная есть, фуршетные столы и куча народа вроде моего Пана! Пан там общается с кем ему надо, а я танцую, и всё хорошо, все довольны, да еще я его всякими сплетнями снабжаю полезными, на балу ведь чего только не услышишь! В общем, Дари, советую тебе обработать Василя в этом направлении. Он, конечно, у тебя немного тюфяк, но думаю, расшевелить его реально!
– Ну, это если только к следующему Ипподрому. На эту неделю у нас уже всё распланировано, да и бального платья у меня нет.
На миг Дарья представила, как могла бы выглядеть в темно-красном шелковом платье, вроде того, в какое одета принцесса на фотографии в последнем номере «Синопсиса», с красиво уложенными волосами и с кулоном на шее… Вот только муж почему-то рядом не рисовался. Наоборот, опять вспомнилось, как он наступил ей на ногу во время танца, и Дарье снова стало досадно, но она постаралась ничем не выдать своего настроения: не хотелось показывать подругам, что она огорчена. Да и откуда взялось в ней такое острое огорчение? Неужели от нескольких фраз, сказанных Елизаветой? Но Лизи и раньше порой пеняла Дарье и Иларии при встречах, что они слишком уж «домоседствуют», однако никогда ее полушутливые укоры не вызывали досады…
Громкая музыкальная трель возвестила о конце перерыва между забегами, и Дарья облегченно вздохнула: сейчас они вернутся на свои места, вновь рванутся с места лошади, взорвутся криками трибуны, полетят в небо разноцветные шары, и неприятные мысли разбегутся из головы перед лицом этой бешеной гонки тяжелых квадриг по семнадцативековой арене…
***
На другой день в перерыве после первого забега Елизавета сказала Дарье:
– Зря вы с Василем не пошли на бал! Подумаешь, танцуете не очень, там таких танцоров пруд пруди: ученые, например, далеко не все умеют хорошо танцевать… Зато уж если умеют, так умеют! – Она оживилась. – Меня в этот раз сам Киннам пригласил, представляешь? Вот он танцует просто сказочно, я до сих пор под впечатлением! А Пан меня приревновал к нему. – Лизи рассмеялась.
– Да ну? Что же он сказал? – полюбопытствовала Дарья.
– Надулся, как индюк, и заявил, что у Киннама «аморальное прошлое» и поддаваться его очарованию опасно.
– И что ты ответила?
– Предложила ему обсудить это с госпожой Киннам. И он сразу сдулся!
Дарья засмеялась и подумала: «Какая Лизи находчивая, никогда не теряется с ответом! А я вечно то смущаюсь, то раздражаюсь…»
– Вчера ведь еще принц первый раз был на взрослом балу, – продолжала Лизи, – ему уже пятнадцать, теперь будет зажигать! Красавчик! Сейчас-то еще молодо-зелено, а вот года через три-четыре все девушки будут у его ног! Смотрите-ка, вон как раз его показывают, ну, разве не красавец?
– Ой, не говори! – воскликнула Илария. – Прямо удивительно, что бывают такие красивые люди!
Пока циркачи готовились давать представление перед Кафизмой, на больших экранах ипподрома показывали императорскую ложу. Темноволосый и синеглазый, с высоким лбом, упрямым подбородком, красивыми густыми бровями, озорным веселым взглядом и заразительной улыбкой, Кесарий в самом деле был чудо как хорош. Его златокудрая сестра сидела справа от него рядом с мужем и чему-то смеялась. Дарья вспомнила, как на дне рождения Фроси пять лет назад принцесса с Елизаветой подкалывали ее с Василем… Как давно это было! Даже не верится, что она сидела за одним столом с ее высочеством и та ела испеченные ею пироги… Впрочем, Катерина помнила ее и даже подошла к ней на балу полтора года назад, спросила, как жизнь. Дарья ответила, что у нее всё хорошо… Тогда и правда всё было хорошо. Но если б и не так, она бы, конечно, ни в чем не призналась принцессе. Интересно, как живет Катерина со своим Луиджи? Об их помолвке официально объявили через два с небольшим месяца после того Ипподрома, но свадьбу сыграли только спустя три года. Три года ждать свадьбы, наверное, можно только при действительно большой любви… Детей у них до сих пор не было, хотя в первый год после свадьбы принцессы в прессе постоянно мусолилась тема пополнения в семействе молодого кесаря – Луиджи Враччи получил этот титул вместе с рукой ее высочества. Но, видимо, принцесса не собиралась торопиться, ведь она еще даже не закончила учебу. Однако сейчас она училась на последнем курсе Университета, и, может, года через полтора-два император станет дедушкой?..
«А если бы нам с Василем пришлось ждать свадьбы три года?» – подумала вдруг Дарья. Эта мысль вызвала у нее неясное смущение. Она начала сознавать, что вышла замуж очень быстро, не успев толком очухаться от монастырского прошлого, – и не могла понять, хорошо это или плохо. Может, и хорошо сохранить чистоту чувств и незамутненность восприятия, но при этом получилось так, что Дарья, будучи старше и Иларии, и Елизаветы, и тем более принцессы, меньше них знала жизнь: даже на родине, учась в институте, она во многом отгораживалась от нее, потому что уже тогда старалась быть благочестивой, затем была обитель, потом приезд в Византию, а вскоре – можно сказать, не приходя в сознание – замужество…