– У вас в целом восточный вкус, – заметил Ставрос, – но вам еще надо научиться любить острое.
– Это обязательно? – Дарья рассмеялась.
– Для вас – думаю, да.
– Почему? – удивилась она.
– Человек должен питаться созвучно своему внутреннему устроению, в противном случае он будет ощущать дисгармонию.
– Хм… Никогда не ощущала тяги к чрезмерной язвительности и острословию.
– Это не важно. Индийцы говорят – и думаю, они правы, – что главные составляющие острого вкуса это огонь и воздух, и потому острое влияет на сознание и чувства в сторону пробуждения их к активному действию. Бодрит, согревает, проясняет ум.
– В самом деле? – заинтересовалась Дарья. – Вот почему вы едите такое острое? Для ясности ума и активности?
– Я бы сказал: не для, а потому, что такая пища с ними лучше всего сочетается.
– Ну, со мной острое точно не сочетается, у меня от него сразу слезы и жажда!
– Это с непривычки. Или, скорее, потому, что вы подавили в себе вашу истинную сущность.
Сердце Дарьи глухо стукнуло. Вот опять он начинает говорить намеками! Ужасно!.. Или не ужасно, а наоборот – случай узнать, наконец, что же он про нее «насочинял»? Она хмыкнула и насмешливо сказала:
– Вы так уверенно говорите, как будто постигли мою сущность!
Тут им принесли вино и оливки.
– До конца постичь человека, кто бы он ни был, невозможно, – ответил Алхимик, когда официант отошел. – Но кое-что о вас я, думаю, понял.
Его тон был вполне серьезен, и Дарья, чувствуя, как сердце колотится всё быстрее, спросила уже без насмешки:
– Что же именно?
– Давайте выпьем, а потом я скажу. – Он улыбнулся. – За непостижимость!
Они сдвинули бокалы, и Дарья подумала: «Да, хорошо ему пить за это, он и правда какой-то непостижимый… А я… Что он сейчас про меня выдаст?» – и она вдруг почувствовала себя неуверенной и даже беззащитной, словно на экзамене, к которому плохо подготовилась.
– Итак, – заговорил Ставрос, – могу сказать, например, что вы целеустремленны, упорны и, пожалуй, скрытны. Между прочим, неплохие качества для ученого, а вот для лаборантки – бесполезные. Для нее хватит только внимания и аккуратности. Впрочем, их вам тоже не занимать. Вы должны быть очень хорошим переводчиком. Кстати, я так понимаю, вы с нами окончательно заскучали, раз решили уволиться, не дожидаясь лета?
Вопрос застиг Дарью врасплох.
– Нет, я не заскучала, – быстро проговорила она, – просто…
– Просто вам подвернулся срочный перевод. – В голосе Алхимика прозвучала явная насмешка.
Дарья покраснела. «Ну, раз я упорная, – подумала она, – то где упорство, там и упрямство! Буду стоять на своем!»
– Да, перевод. И вообще… работа лаборантки – не та область, где можно раскрыться. – Она пожала плечами. – Я поработала, посмотрела на людей, вспомнила химию – ну, и хватит. Что еще я могла бы почерпнуть или понять, даже если б и проработала до лета?
– Значит, я отгадал: вы хотели что-то понять. Но не поняли. Поэтому и решили уйти.
И снова ее сердце запрыгало в груди, а в душе плеснулась досада. Нет, от Алхимика решительно невозможно спрятаться за дежурными фразами! Но она ничего ему не скажет, ничего.
– Я решила уйти потому, что мне предложили выгодную работу по переводу, – сказала она так, словно вдалбливала урок непонятливому ученику. – Иногда хочется познакомиться с разными сторонами жизни… Но жизнь слишком многогранна, чтобы знакомиться с каждой гранью чересчур долго.
– Вы правы, для такого знакомства больше подходят путешествия. Кстати, вы еще не надумали куда-нибудь отправиться?
– Да, я собираюсь поехать с мужем в Иерусалим этой весной, – бодро ответила Дарья.
Официант принес закуски, и она, наблюдая, как он выгружает их с подноса, вдруг сообразила, что Василий после их разговора о Святом городе так ничего и не сказал ей по поводу сроков поездки, хотя прошло уже полторы недели. Он собирался прикинуть, что у него со скачками… Прикинул? Надо сегодня же спросить!
Алхимик предложил выпить за удачу ее будущей поездки, и Дарья, закусив жареными мидиями, подумала, что он и за прошлым ужином, и сегодня поднимал тосты за то, чтобы в ее жизни сложилось то или другое, и ей надо бы тоже чего-нибудь пожелать ему, а то выходит невежливо.
– Давайте выпьем и за успех ваших алхимических изысканий. – Она подняла бокал. – Наверное, это очень захватывающее занятие!
– О, да! Спасибо!
Довольная тем, что удалось уйти от разговора об истинных причинах ее появления в лаборатории, Дарья решила: «Надо вести светскую беседу, говорить о том, что его может интересовать, тогда он, наверное, перестанет любопытствовать». Бессознательно любуясь, как изящно Алхимик орудует ножом и вилкой, закусывая запеченным в перце сыром, она спросила:
– А вы пробовали воспроизвести рецепт изготовления философского камня?
– И не раз! Таких рецептов существует несколько, но ни один даже близко не ведет к получению золота или эликсира мудрецов. В основном вполне банальные реакции, хотя иные из них для своего времени могли быть открытиями. Некоторые символически изображают уроборос, то есть это получение на выходе того же вещества, что было на входе. Но порой в рецептах самое красивое – их текст. Например: «Киммерийские тени покроют реторту темным покрывалом, и ты найдешь внутри нее истинного дракона…»
– А, да, я читала! Там еще ацетон образуется, но автор рецепта не понял, что он и есть главный продукт реакции…
– Вы читали книгу об алхимии? – Ставрос чуть вздернул бровь. – Какую, если не секрет?
– «Алхимия на Востоке и Западе», – ответила она, слегка смутившись, сознавая, что невольно проговорилась. – Захотелось узнать о ней поподробнее.
– Да, это хорошая книга. – Алхимик улыбнулся и вдруг, остро глянув на Дарью, спросил: – Так как там поживает ваш дракон?
Дарья чуть вздрогнула и ощутила, как в ней закипает раздражение. Ну, что он привязался, в самом деле?!.. Ставрос с начала ужина практически не спускал с нее глаз: когда бы она ни смотрела на него, она почти каждый раз встречала его взгляд, который и притягивал, и пугал, и завораживал одновременно. Дарья чувствовала всё большую беззащитность перед этим человеком – от его вопросов и проницательного взгляда, от его ума и бархатистого голоса… и вообще от него самого.
«Нет, не надо было идти с ним сюда! – подумала она. – И ведь я это знала! Разве я не знала, как он на меня действует? Я не должна чувствовать ничего такого, всё это ужасно… и опасно! От него надо держаться подальше, а я… Господи, зачем я опять поддалась на всё это?!»
Ощущения, которые приходили к ней в обществе Алхимика, и правда нисколько не походили на те, что вызывал у нее собственный муж, не говоря уж о других мужчинах, к которым она не испытывала ничего, кроме мимолетного любопытства или чисто дружеских чувств. Если не считать одной институтской влюбленности, невзаимной и окончившейся ничем, но это случилось давно, и тогда Дарья была полна романтики и девических мечтаний, почти невинных. В монастыре не могло идти и речи о «всяких таких» помыслах о мужчинах – они считались грехом мысленного блуда и подлежали немедленному «врачеванию через исповедь», – а после знакомства с Василием и их скорого объяснения в любви она, разумеется, уже не засматривалась на других парней. Впрочем, при своем образе жизни она мало общалась с посторонними мужчинами, помимо ипподромных друзей Василия и мужей своих подруг, а недавние приставания Контоглу вызвали у нее лишь раздражение. Ее любовь к мужу напоминала огонь лампады, которая, раз зажженная, горит ровно и спокойно, наполняя пространство приятным золотистым светом. Общительный, хотя не излишне болтливый, Василий никогда не замыкался в себе; он был не прочь пошутить, но не имел склонности к сарказму; ходил ли он по дому или несся по ипподрому на колеснице, в его уверенных движениях не было ни стремительности, ни кошачьей грации, которые так причудливо сочетались в Алхимике. Рядом с мужем Дарья ощущала уют и тепло, он был спокойным и надежным, нежным, заботливым и… пожалуй, по сравнению со Ставросом, предсказуемым. Тогда как чего ждать от этого странного человека с поразительно темными глазами, затягивающими, словно черная дыра, было совершенно непонятно.
Нет, все-таки надо его осадить! Она в упор посмотрела на Алхимика:
– Вам не кажется, что вы слишком любопытны?
– Мне кажется, – ответил он медленно и даже вкрадчиво, – что я могу назвать еще одно ваше качество. Оно плохо уживается со скрытностью, хотя в конечном счете они могут давать интересные сочетания… взрывоопасные, пожалуй.
– Что вы хотите сказать? – спросила она почти раздраженно.
– Вы очень горячая, – ответил Алхимик по-прежнему медленно и негромко. – Очень много огня. И вы напрасно пытаетесь закидать его землей. Никакая скрытность не поможет погасить это пламя, когда реакция уже пошла. Огонь надо использовать, а не гасить.
– Я вас не понимаю! – решительно заявила Дарья, отчаянно пытаясь казаться спокойной, хотя сердце трепыхалось в груди загнанной в ловушку птицей, а на щеках снова разгорался румянец. Она яснее, чем когда бы то ни было раньше, почувствовала, как рядом с Алхимиком в ней начинает шевелиться нечто неукротимое и опасное, тяжелое и горячее, словно расплавленная магма в жерле вулкана, который еще не начал извергаться, но уже издает утробный гул и всё сильнее колышет землю. – Вы постоянно намекаете, будто я что-то подавляю, скрываю, зарываю… Что за ерунда! Безосновательные предположения!
– Вы так полагаете? Значит, я ошибся в своих оценках? – Тон Алхимика становился всё вкрадчивее, и у Дарьи по спине поползли мурашки. – На самом деле вы ничего не скрываете и ничего особенного не стремитесь понять. Вы пришли в лабораторию просто проветриться, а сейчас с легкой душой и радостным сердцем возвращаетесь к прежнему образу жизни. Ваша жизнь идеальна, лучшей вы не можете себе и представить. Вы живете в красивейшем Городе мира, у вас обеспеченная семья, муж – писанный красавец и герой Золотого Ипподрома, любимые дети, с работой нет проблем – напротив, даже захотелось сделать перерыв, и для этого есть материальные возможности. То есть всё прекрасно, не правда ли?
«Нет, это уже слишком! Как хорошо, что я увольняюсь и завтра мы простимся навсегда!» – подумала Дарья и, подняв на него глаза, ответила с вызовом:
– Да, всё прекрасно! И я уже сказала вам прошлый раз, что моя личная жизнь вас не касается. Вообще не понимаю, почему вы ко мне привязались с этими дурацкими вопросами!
– Не понимаете? А может быть, боитесь понять? – Голос Ставроса стал теперь таким глубоким и бархатистым, что Дарья ощутила, как ее словно обволакивает мягким теплом, а от мерцания в глубине его черных глаз внезапно стало нечем дышать.
Она смотрела ему в глаза, не в силах отвести взгляд, точно заколдованная. И тут Алхимик протянул руку и медленно провел кончиками пальцев по ее кисти от запястья вниз и опять наверх, до края рукава у сгиба локтя. Ощущения были непередаваемыми. Ее сердце пропустило удар, а затем принялось исполнять дикий танец. Дарья и не подозревала, что легкое прикосновение пальцев можно так чувствовать, что вообще у нее на коже столько нервных окончаний, от которых по всему телу мгновенно прошла волна сладкой дрожи. Она была неспособна даже шевельнуться, а не то что отдернуть руку или произнести хоть слово. Всё ее существо, казалось, сосредоточилось на мерцающих глазах сидящего напротив мужчины и на его пальцах, которые неторопливо скользили по ее коже, словно приоткрывая дверь в неизвестную, но безумно заманчивую страну… И когда Ставрос убрал руку, Дарью охватило чувство, близкое к разочарованию. Алхимик еле заметно улыбнулся, и тут она, наконец, опомнилась, быстро откинулась на спинку стула и прошипела:
– Как вы смеете распускать ваши мерзкие руки?!
– Так вы сейчас трепетали от омерзения? – ядовито спросил Ставрос.
Дарья вспыхнула и несколько секунд молчала, сверля его испепеляющим взглядом. Ее грудь порывисто вздымалась, а место на руке, где только что скользили его пальцы, горело, как от ожога. Алхимик поднес к губам бокал и, медленно потягивая вино, глядел на Дарью, казалось, забавляясь ее реакцией.
– Вам не удастся меня соблазнить! – наконец, выпалила она.
– Соблазнить? – Он насмешливо скривил губы. – Какая у вас бедная фантазия, госпожа Феотоки, – Он опустил бокал на стол и добавил неожиданно жестким тоном: – Запомните хорошенько: я вам не ловелас Контоглу, и не стоит приписывать мне столь идиотские мотивы.
Дарья растерялась.
– Тогда зачем вы… Что означают все эти ваши… намеки?
– Катализатор.
Она вздрогнула и проговорила почти шепотом:
– Что вы имеете в виду?
– Способ показать вам, а заодно узнать самому, что за реакции идут у вас внутри. Ведь это из-за них вы пришли в лабораторию.
– Вы совершенно невозможны! – заявила она после небольшого молчания.
– Зато со мной не скучно, не так ли? – Он улыбнулся.
О, да, но признаваться в этом она вовсе не собиралась! Тут им принесли горячее, и Дарья принялась ожесточенно расправляться с порцией жареной рыбы, не глядя на Ставроса. Ее потрясло то, что он, по сути, назвал ее стремление разобраться в себе точно так, как она сама – поиском катализатора, – и одновременно это испугало даже сильнее, чем ощущения от его прикосновения.
«Мне действительно нужен катализатор, но… не такой же! – думала она. – Нет, нет, это невозможно! Господи, скорей бы уже завтра и конец этому дурацкому знакомству!»
К новым горизонтам
Никогда еще у Дарьи не было такого тяжелого Великого поста. Она не раз ругала себя за то, что согласилась поужинать со Ставросом накануне ухода из лаборатории. После его дерзкой выходки она поспешила закончить с ужином, почти не разговаривая с сотрапезником, и распрощалась с ним очень холодно, а на другой день Алхимик и сам игнорировал ее, если не считать вежливой похвалы печеностям, которыми она угостила коллег. Но было еще рукопожатие – Дарья не могла от него уклониться, поскольку все пожали ей руку на прощанье, – и оно снова привело ее в смятение. На секунду Ставрос задержал ее руку в своей, как и Контоглу, но если последнее вызвало у нее раздражение, то первое… Дарья не смогла сдержать мгновенный трепет, и Алхимик, конечно, почувствовал реакцию, а потом его пальцы скользнули по ее ладони, и он бархатно сказал:
– Успехов, госпожа Феотоки! До свидания.
– Спасибо, – ответила она. – До свидания.
Не могла же она при всех сказать: «Прощайте»! – хоть и хотелось… А теперь Алхимик стал ее наваждением. Только уйдя из лаборатории, Дарья сполна осознала, насколько он успел привязать к себе ее мысли. Вспоминалась каждая мелочь: горбоносый профиль на фоне окна, поворот головы, рука с черной чашкой, острый взгляд, еле заметная улыбка, кошачья грация… Вспоминалось даже то, на что она, казалось бы, не обращала внимания: например, расположение вещей на его рабочем столе или то, как Ставрос порой задумчиво потирал кончиками пальцев левую щеку, наблюдая за ходом очередной реакции. Но невыносимее всего были воспоминания о его прикосновениях – и помыслы о том, что могло бы случиться дальше. Как Дарья ни боролась с этими мыслями, как ни молилась об избавлении от них, ничто не помогало: ни Иисусова молитва, ни усиленные занятия переводами, ни земные поклоны. Первая неделя поста прошла словно в тумане. Едва ли не впервые в жизни многие покаянные тропари Великого канона наполнились для Дарьи реальным смыслом, но, несмотря на молитвы и слезы во время церковных служб, она ощущала полное внутреннее бессилие – и никакой помощи свыше. Вечером, когда дети уложены спать, домашние дела переделаны, молитвы прочитаны, взаимные пожелания мужу спокойной ночи высказаны, Василий засыпал – он вообще всегда удивлял, а теперь даже раздражал Дарью способностью отключаться почти мгновенно, – а она погружалась в свой персональный ад.
Ее прежняя тоска, неясные желания, неопределенные стремления обрели форму и направление: она хотела вновь увидеть Ставроса, услышать бархатистый голос, посмотреть в темные глаза, ощутить его пальцы на коже – и не только это… Нет, Дарья не считала это влюбленностью. Она называла это греховным вожделением, соблазном, искушением – но почти не могла противиться помыслам. Как и не могла невольно не сравнивать Алхимика с собственным мужем, а сравнение то и дело оборачивалось не в пользу Василия, пусть даже критериев для сопоставления имелось немного, ведь Ставрос так и остался для нее загадкой. Но он был чрезвычайно умен, прекрасно образован и, в отличие от Василия, использовал полученное образование с большим толком и вкусом. Помимо немалого, по-видимому, жизненного опыта, он имел широкий кругозор – очевидно, намного превосходящий кругозор как Василия, так и самой Дарьи, – и она не могла не думать о том, как интересно с ним было бы общаться, если бы… Могли ли они стать друзьями? Просто друзьями, ничего больше! Мечта заманчивая, но неосуществимая: после всего случившегося Дарья слишком хорошо сознавала, насколько Алхимик привлекал ее как мужчина.