На террасе дома Кэписи протяжно мяукал кот, и, еще не дойдя до дома, я услышала шум работающего телевизора: кто-то смотрел ток-шоу. Я постучала в сетчатую дверь и стала ждать. Кот терся о мои ноги; даже сквозь брюки я чувствовала его ребра. Постучала еще раз – телевизор выключили. Кот залез под качели на террасе и завыл. Я начертила ногтем на ладони: «А-а-а!» – и постучала в третий раз.
– Мам, ты? – раздался из открытого окна детский голос.
Я подошла к окну и сквозь пыльную противомоскитную сетку разглядела худенького мальчика с темными кудрявыми волосами, который смотрел на меня, удивленно вытаращив глаза.
– Привет! Извини за беспокойство. Ты Джеймс?
– Что вы хотите?
– Привет, Джеймс. Извини, что отвлекла тебя. Ты смотрел что-то интересное?
– Вы из полиции?
– Я хочу помочь найти обидчика твоей подружки. Поговоришь со мной?
Он остался стоять, но ничего не ответил и нерешительно водил пальцем по оконной раме. Я села на качели в другом конце террасы, подальше от него.
– Меня зовут Камилла. Мне твой друг рассказал, что ты видел. Такой светленький мальчик с короткой стрижкой.
– Ди.
– Его зовут Ди? Я встретила его в парке – там, где ты играл с Натали.
– Ее забрала она. Никто мне не верит. Я не боюсь. Меня просто не выпускают из дома. Мама больна, у нее рак.
– Ди мне это сказал. Я тебя не виню. Надеюсь, что не напугала тебя, когда пришла.
Он принялся скрести сетку длинным ногтем, издавая треск, от которого у меня мурашки побежали по коже.
– Вы на нее не похожи. Если бы были, я бы вызвал полицию. Или застрелил бы вас.
– Как она выглядела?
Джеймс пожал плечами.
– Я сто раз уже это рассказывал.
– Ну, расскажи еще разок.
– Она была старой.
– Как я, например?
– Старой, как тетка.
– Так. Что ты еще заметил?
– На ней была белая ночнушка. И волосы у нее были белые. Она вся была белой, но не как привидение. Я так и говорил.
– Тогда белой, как кто?
– Словно никогда из дома не выходила.
– Эта женщина схватила Натали возле леса? – спросила я заискивающим тоном, каким мама разговаривает с официантами, к которым благоволит.
– Я не вру.
– Конечно нет. Женщина схватила Натали, когда вы играли?
– Очень быстро. – Он кивнул. – Натали пошла по траве за тарелкой. Тогда я увидел женщину. Она выходила из леса, глядя на нее. Я заметил ее раньше, чем Натали. Но мне не было страшно.
– Может, и не было.
– Даже когда она схватила Натали, поначалу мне не было страшно.
– А потом?
– Нет… – Он умолк. – Не было.
– Джеймс, расскажи, пожалуйста, что произошло, когда она схватила Натали?
– Она прижала Натали к себе, будто обняла. Потом подняла голову и стала смотреть на меня.
– Эта женщина?
– Да. Она мне улыбнулась. В тот момент я даже подумал, что все в порядке. Но она ничего не сказала. Потом перестала улыбаться. Приложила палец к губам – «молчи». И ушла в лес. Вместе с Натали. – Он снова пожал плечами. – Я уже все это рассказывал.
– Полиции?
– Сначала маме, потом полиции. Мама мне велела. Но полиции было все равно.
– Почему ты так думаешь?
– Они думали, что я вру. Но я не стал бы такое сочинять. Это глупо.
– Натали что-нибудь делала в этот момент?
– Нет. Она просто стояла. Наверно, не знала, что делать.
– Эта женщина никого тебе не напоминала из знакомых?
– Нет. Я уже сказал вам, что нет. – Он отступил от сетки и, обернувшись, стал смотреть куда-то вглубь комнаты.
– Ну ладно. Извини, что побеспокоила. Пригласил бы в гости кого-нибудь из друзей. Было бы повеселее. – Джеймс пожал плечами и принялся грызть ногти. – Сходил бы погулять. Лучше, чем дома сидеть.
– Не хочу. А у нас, кстати, оружие есть.
Он показал пальцем на пистолет, лежащий на подлокотнике дивана рядом с надкушенным сэндвичем. Господи.
– Джеймс, ты уверен, что тебе нужно держать его наготове? Ты же не собираешься стрелять. Огнестрельное оружие очень опасно.
– Не так уж и опасно. Мама не волнуется. – Он впервые посмотрел на меня долгим взглядом. – А вы красивая. У вас красивые волосы.
– Спасибо.
– Мне надо идти.
– Ладно. Будь осторожен, Джеймс.
– Я и стараюсь. – Он делано вздохнул и отошел от окна. Через мгновение снова послышалась телевизионная брань.
В Уинд-Гапе было одиннадцать баров. Я пошла в тот, где не бывала прежде, под названием «Сенсорс». Думаю, что он был особенно популярен в восьмидесятых, на очередной волне безумия, судя по неоновым зигзагам на стене и маленькому танцполу в центре зала. Я пила бурбон и записывала в блокнот то, что узнала за день, и тут за мой столик, на мягкий стул напротив, плюхнулся блюститель закона из Канзас-Сити. Он с грохотом поставил на стол бутылку с пивом.
– Я думал, репортеры не должны брать интервью у несовершеннолетних без согласия родителей. – Он улыбнулся, отпил пива. Видимо, им звонила мать Джеймса.
– Репортеры вынуждены проявлять настойчивость, когда полиция не допускает их к расследованию, – ответила я, не поднимая глаз.
– Полиция не сможет нормально работать, если репортеры будут излагать подробности расследования в чикагских газетах.
Все та же заезженная пластинка. Я уткнулась в блокнот, который намок, потому что на нем стоял влажный стакан.
– Попробуем другой подход. Я Ричард Уиллис. – Он отпил еще пива и причмокнул губами. – Можете сказать мне все, что думаете о полицейских. Любого звания.
– Заманчиво.
– Полиция – полицаи – копы…
– Да, я поняла.
– А вы Камилла Прикер, девушка из Уинд-Гапа, которая благополучно переселилась в большой город.
– Вас верно осведомили.
Он улыбнулся своей волнующей дироловой улыбкой и провел рукой по волосам. Обручального кольца нет. Интересно, с каких пор я обращаю на это внимание.
– Что же, Камилла, предлагаю мир. Хотя бы на время. Посмотрим, что из этого получится. Думаю, нет нужды отчитывать вас за то, что вы самовольно взяли у ребенка интервью.
– Полагаю, вы понимаете, что отчитывать меня не за что. Почему полиция не приняла во внимание показания единственного свидетеля похищения Натали Кин? – Я демонстративно взяла ручку, давая понять, что запишу его слова.
– Кто сказал, что мы их не приняли?
– Джеймс Кэписи.
– Ах вот оно что. Весьма достоверный источник, – засмеялся он. – Открою вам маленький секрет, мисс Прикер. – Он неплохо передразнивал Викери, даже покрутил воображаемое розоватое кольцо на пальце. – Мы не посвящаем в тайны следствия девятилетних детей. В том числе не даем знать, верим мы их рассказам или нет.
– Вы верите?
– Без комментариев. Не имею права.
– По-моему, если бы у вас было достаточно подробное описание предполагаемого убийцы, вы могли бы огласить его, чтобы люди знали, кого бояться. Но у вас его нет, поэтому полагаю, что вы все-таки отклонили показания мальчика.
– Повторяю: комментировать не буду.
– Насколько мне известно, Энн Нэш не пытались изнасиловать, – продолжала я. – Так же дело обстоит и с Натали Кин?
– Мисс Прикер, я не могу сейчас ответить на ваши вопросы.
– Тогда зачем вы начали этот разговор?
– Ну, прежде всего, я знаю, что на днях вы потратили немало времени – может быть, даже рабочего времени, – излагая нашему офицеру свою версию обнаружения тела Натали. Я хотел вас поблагодарить.
– Мою версию?
– Память у всех разная, поэтому и версия у каждого своя, – заметил он. – Вы, например, сказали, что у Натали были открыты глаза. Бруссард заявили, что они были закрыты.
– Без комментариев, – язвительно ответила я.
– Я больше склонен верить профессиональному репортеру, чем престарелым владельцам закусочной, – сказал Уиллис. – Но мне хотелось бы знать, уверены ли вы в том, что рассказали.
– Натали сексуально домогались? Не для записи. – Я опустила ручку.
Он мгновение молчал, крутя в руках бутылку.
– Нет.
– Я уверена, что ее глаза были открыты. Но вы тоже были там.
– Был, – подтвердил он.
– Значит, для этого я вам не нужна. Что еще вы хотели сказать?
– То есть?
– Вы сказали «прежде всего»…
– Да, верно. Ну, если быть честным – ведь вы, кажется, любите честность, – мне безумно хотелось пообщаться с кем-нибудь из приезжих, поэтому я вас здесь и нашел. – Он сверкнул на меня белозубой улыбкой. – То есть я знаю, что вы отсюда. Не понимаю, как тут можно жить. Я приезжаю сюда время от времени с августа прошлого года и начинаю сходить с ума. Конечно, Канзас-Сити не бурлящая столица, но там есть хотя бы ночная жизнь. Культурная… словом, какая-то культура. Люди.
– Уверена, что вы привыкнете.
– Хотелось бы. Теперь я, возможно, останусь здесь надолго.
– Ясно. – Я постучала пальцем по записной книжке. – Так какова ваша версия, господин Уиллис?
– Следователь Уиллис, вообще-то. – Он снова широко улыбнулся. Я залпом допила бурбон и принялась грызть короткую соломинку из стакана. – Камилла, разрешите вас угостить?
Я помахала стаканом и кивнула:
– Стакан бурбона, в чистом виде.
– Хорошо.
Пока он стоял у барной стойки, я взяла ручку и витиеватыми буквами написала на запястье слово «коп». Он вернулся с двумя стаканами бурбона «Уайлд Терки».
– Ну так что же, – он повел бровями, – предлагаю немножко поговорить. Неофициально. Мне действительно этого не хватает. Билл Викери не жаждет общения со мной.
– Не только с вами!
– Верно. Значит, вы родом из Уинд-Гапа, а сейчас пишете для чикагской газеты. «Трибюн»?
– «Дейли пост».
– Не знаю такой.
– Неудивительно.
– Вы не очень-то от нее в восторге.
– Да нормальная газета. Нормальная.
Приятной собеседницы из меня не получалось; да, похоже, я уж и забыла, как вести светские беседы. В нашей семье умелицей по этой части была Адора – даже парень, опрыскивающий сад от насекомых, присылает ей идиотские открытки на Рождество.
– Вы не очень-то словоохотливы, Камилла. Если хотите, чтобы я ушел, я уйду.
По правде говоря, этого не хотелось. На него было приятно смотреть, и его голос действовал на меня успокаивающе. К тому же он был нездешним, что меня ничуть не смущало.
– Простите. Я не со зла. Просто неважно себя чувствую здесь. И то, о чем приходится писать, настроение не поднимает.
– Как давно вы отсюда уехали?
– Много лет назад. Восемь, если точнее.
– И у вас здесь остались какие-то родственники?
– Ох, да. Истые уиндгапчане. Кстати, так их обычно и называют – вы ведь сегодня этим интересовались.
– Спасибо, боюсь обидеть милых людей. Даже сильнее, чем прежде. Значит, вашим родным здесь нравится?
– Ну да. Они и не думают о том, чтобы когда-нибудь отсюда уехать. У них ведь здесь столько друзей, такой шикарный дом. Ну и так далее.
– Значит, ваши родители родом отсюда?
За соседний столик, отделенный перегородкой, пришла компания знакомых парней примерно моего возраста, с пивом в огромных кружках. Мне не хотелось, чтобы они меня заметили.
– Мама родилась здесь, а отчим из Теннесси. Он переехал сюда, когда они поженились.
– Когда это было?
– Без малого тридцать лет назад, кажется. – Я заметила, что пью быстрее, чем он, и решила не торопиться.
– А ваш отец?
Я многозначительно улыбнулась.
– А вы выросли в Канзас-Сити?
– Да. И никогда не хотел уезжать. У меня там столько друзей, такой шикарный дом. Ну и так далее.
– И вам нравится быть там… копом?
– Приходится видеть многое. Достаточно для того, чтобы не стать таким, как Викери. В прошлом году я расследовал крупные дела. В основном убийства. Мы поймали мужика, который ходил по городу и нападал на женщин.
– Насиловал?
– Нет. Сажал их на шпагат, засовывал руку в рот и разрывал горло в клочья.
– Боже мой…
– Мы его поймали. Это был продавец алкогольных напитков, средних лет, жил вдвоем с мамой. У него под ногтями остались частички кожи с горла его последней жертвы. Через десять дней после покушения.
Было непонятно, что его удивляет: то ли глупость преступника, то ли его неряшливость.
– Ясно.
– И вот теперь я здесь. Город маленький, зато для следователя это настоящая школа. Когда Викери позвонил в первый раз, дело было еще не таким значительным, поэтому сюда отправили следователя среднего ранга. Меня. – Он улыбнулся, почти скромно. – Потом преступление оказалось серийным. Пока дело оставляют мне – важно только его не запороть.
Ситуация казалась знакомой.
– Странно себя ощущаешь, когда твой успех строится на чем-то столь ужасном, – продолжал он. – Но вам это должно быть знакомо. По какой теме вы пишете статьи в Чикаго?
– Я занимаюсь криминальной хроникой, так что, наверное, вижу ту же дрянь, что и вы: жестокость, насилие, убийства. – Мне захотелось похвастаться: мол, я тоже повидала всякого. Глупо, но не удержалась. – В прошлом месяце сын убил отца восьмидесяти двух лет и оставил его в ванне с химикатом, очистителем водосточных труб, надеясь, что тело растворится. Парень сознался, но, конечно, не смог объяснить, зачем он это сделал.
Я жалела, что назвала дрянью жестокость, насилие и убийства. Мелкое слово.
– Выходит, мы оба насмотрелись ужасов, – сказал Ричард.
– Да. – Я крутила в руках стакан, не зная, что сказать.
– Сочувствую.
– Я вам тоже.
Он задумчиво смотрел на меня. Бармен включил приглушенный свет, что означало, что бар скоро закроется.
– Может, как-нибудь сходим в кино, – предложил Уиллис утешительным тоном, словно надеясь, что вечер в кинотеатре поможет разрешить все проблемы.
– Может быть, – сказала я, допивая бурбон. – Может быть.
Он снял этикетку с пустой пивной бутылки и разгладил ее на столе. Получилось неаккуратно. Сразу видно, что он никогда не работал в баре.
– Ну что ж, Ричард, спасибо за угощение. Мне пора домой.
– Спасибо за приятную компанию, Камилла. Проводить вас до машины?
– Нет, спасибо. Сама дойду.
– Вы уверены, что можете сейчас водить? Честное слово, я спрашиваю не как полицейский.
– Да, я в порядке.
– Хорошо. Спокойной ночи.
– Вам тоже. В другой раз дадите мне интервью.
Когда я вернулась, Алан, Адора и Эмма сидели в гостиной. Сценка была до боли знакомой – тут же вспомнились былые времена, при жизни Мэриан. Мама сидела на диване, укачивая Эмму на руках. На девочке была шерстяная ночная рубашка, хотя стояла жара, и мама прижимала к ее губам кубик льда. Сестра посмотрела на меня с равнодушным довольством и принялась играть с кукольным обеденным столом из яркого красного дерева – точно таким же, как тот, что стоял в соседней комнате, но высотой с палец.
– Не о чем беспокоиться, – сказал Алан, выглядывая из-за газеты, – Эмма просто простудилась.
Мне на мгновение стало тревожно, потом досадно: вот и проснулись старые привычки – я чуть было не побежала на кухню ставить чайник, как делала всегда, когда заболевала Мэриан. Но все-таки я осталась стоять рядом с мамой, надеясь, что она обнимет и меня. Мать и Эмма молчали. Мама даже не взглянула на меня, лишь крепче прижала Эмму к себе и что-то нежно зашептала ей на ушко.
– Слабеем мы, Креллины, – как-то виновато сказал Алан.
Врачи из Вудберри видели кого-нибудь из Креллинов, наверное, раз в неделю – и мама, и Алан поднимали тревогу из-за любого чиха. Помню, когда я была маленькой, мама любила натирать меня мазями и маслами, пичкала народными средствами и всякой гомеопатической ерундой. Я покорно принимала лекарства, но особо гадкие микстуры пить отказывалась. Потом заболела Мэриан – по-настоящему, – и у Адоры появились более серьезные заботы, чем упрашивать меня выпить экстракт зародышей пшеницы. Теперь мне было жаль – зачем я упиралась, когда она столько возилась со мной, уговаривая проглотить таблетку или ложечку сиропа? Больше мама никогда не уделяла мне столько внимания. Мне вдруг стало жаль, что я была такой упрямой.
«Креллины. Все здесь носят эту фамилию, кроме меня», – подумала я обиженно, чувствуя, что совсем впадаю в детство.
– Как жаль, что ты заболела, – сказала я Эмме.
– На ножках не тот узор, – вдруг захныкала Эмма. Она с возмущенным видом протянула маме игрушку.
– Вот острый глаз у тебя, Эмма, – удивилась Адора, щурясь на миниатюрный стол. – Но этого же почти не видно, маленькая моя. Только тебе и заметно. – Она пригладила дочке влажные волосы.
– Очень мне нужен непохожий стол! – воскликнула Эмма, сердито глядя на игрушку. – Надо его вернуть. Зачем было делать его на заказ, если он все равно не такой?
– Доченька, честное слово, это совершенно незаметно. – Мама хотела погладить Эмму по щеке, но она уже поднималась с дивана.
– Ты говорила, что все будет в точности как настоящее. Ты же обещала! – Ее голос дрогнул, из глаз закапали слезы. – Теперь все пропало. Все! Это же из столовой – стол не должен выделяться из гарнитура. Ненавижу его!