4
Сантийцы появились быстрее, чем я предполагал, ну да, это же были дамы! А они вечно куда-то спешат!
Почему я все время говорю сантийцы, а не сантийки? Просто у этой расы нет внутреннего распределения по половому признаку. Это мы называем «дамами» сантийцев, которые делают кладку яиц. Да, не удивляйтесь! Сантийцы, как курицы – яйценесущие существа. Хотя больше походят на уродливую карикатуру доисторического тиранозавра. Груда мышц, мощные лапы и грудь, состоящая из толстых костяных пластин. А вот мозг подкачал!
Я услышал этих монстров ещё метров за двести. Они громыхали своими быстрыми, но толстыми ногами так, что, казалось, своды статысячелетнего Хорта обвалятся нам на голову. Метрах в пятидесяти я уже стал различать их зловонное, тяжёлое дыхание, которое перебивало даже местную вонь. И гортанные, лающие голоса. Я прижался к стене и приготовился броситься вперёд.
И вот они, один за другим, выскочили на открытое пространство. Я даже не предполагал, что они решался здесь остановиться, все-таки воинствующая раса, но видно расходящиеся во все стороны тоннели сбили их с толку.
Бегущий первым сантиец взметнул вверх лапу с бластером, призывая всех замедлить движение.
Они встали в кружок, всего в тридцати метрах от Ганки. И стали о чем-то спорить. А девчонка не сплоховала! Да и как тут было сплоховать, когда перед тобой три жирных зелёных мешка требухов, на выбор!
Я внутренним чувством видел, как она подняла оружие, неспешно прицелилась и нажала на курок.
Сантиец, стоящий к ней спиной, взорвался как водяная бомба, которой балуются все андарианские мальчишки в детстве. Двое других, надо отдать им должное, не растерялись. Один бросился в проход, можно сказать, прямо в мои руки, а другой упал на землю и откатился ближе к стене, прикрывшись от Ганки скальным наростом.
Огромная туша прыгнула в мой тоннель и чуть присев направила бластер в сторону, где по её мнению должна была находиться фрикийка. Но отсюда увидеть её было практически невозможно, её закрывала часть стены и валуны.
Тогда сантиец присел на корточки и стал медленно, на корточках, двигаться вперёд, я осторожно двинулся за ним и приготовил свой церемониальный клинок.
Когда я был от врага всего в трёх метрах, благо зловоние, исходящее от него и запахи Хорта, не давали ему возможности унюхать меня, я поднял клинок над головой, нажал на рукоятку и прыгнул ему на спину.
Клинок расцвёл ярко белым светом. Сантиец почуяв неладное, стал в этот момент поворачивать свою уродливую голову, но это уже не могло спасти его от разящего удара.
Луч пробил его спину и как в масло вошел внутрь тела и круша все органы по пути, вышел с другой стороны сквозь бронированную грудину. Я вытащил клинок и нанес второй удар в область живота, где у сантийцев находится сердце. И все равно, он или она, ещё не умер!
Я отскочил в сторону, а туша монстра, волоча за собой одну ногу, медленно стала надвигаться на меня.
Но не зря стилет называют церемониальным. Я остановился и стал ждать. Как на дуэли, на Андарии! Шаг, ещё полшага и я, развернувшись вокруг своей оси, сокрушил его, перерубив обе шейные артерии.
Кровь хлынула из ран двумя могучими струями, выкачиваемая наружу мощным сердечным насосом, залив меня с ног до головы. Она густым соком стекала по моему лицу, заливала глаза и дальше расстекалась по всему телу. А я заорал во весь голос, празднуя победу.
Сантиец рухнул в нескольких сантиметрах от меня, воняя, как тухлое яйцо. Он ещё несколько раз дёрнул конечностями, пытаясь достать до моих ног, а потом затих. Но оставался ещё один. Я каждую секунду борьбы помнил о нем.
Я знал, что он сейчас лежит на том самом пятачке, перед валунами под прицелом Ганки. Я его не видел.
– Убирайся! Твои товарищи мертвы! – крикнул я громко и уверенно на интерлигве. В тоже время, я медленно продвигался вперед. Стену, напротив меня, оплавил разрыв заряда, больно резанув мне руку раскалённым осколком камня. В этот момент я пожалел, что не взял оружие врага, впрочем, оно было слишком тяжёлым для человека, фрикийца или андарийца,
– Как ты андариец? – услышал я задорный голосов Ганки.
– Все хорошо, – успокоил я её. Но умом понимал, все очень даже плохо! Ситуация патовая и нужно было срочно что-то придумывать. Как выманить нашего врага на открытое место.
Наверняка, если он или она, не полный дурак, то уже давно вызвал подмогу. Но в голову, как назло, ничего не приходило.
И тогда я сделал первое, что подсказали мне мои рефлексы. Я схватил большой валун и, с громким криком выскочив из-за угла, запустил им в голову сантийца. Тот или та, от неожиданности вскочил на ноги и, не успев толком прицелиться, пальнул наобум в мою сторону, а сам тут же был разорван в клочья точным выстрелом Ганки.
Я ужасно устал. Прислонился к стене и бессмысленно смотрел перед собой. Первого поцелуя я почти не почувствовал, только вздрогнул от неожиданности. А вот на второй ответил и ощутил, как в моё залитое чужой кровью тело уткнулись два жёстких и тёплых соска Ганки. Жизнь, похоже, продолжалась.
Глава четвертая
1
Запах крови и смерти сильно возбуждает! Особенно крови врага, только что поверженного тобой. Запах твоей победы, твоей славы! Не зря древние устраивали пиры и оргии прямо среди груд ещё не остывших, теплящихся ускользающей жизнью, тел! Вкушая вместе с вином и женщинами, далекий сейчас, но минуту назад такой близкий зов своей кончины. Эта закуска куда ядреней, любого самого изысканного кулинарного блюда.
Вина у нас не было! Зато крови и запаха смерти сколько угодно! Стоило только оглянуться вокруг. Единственное, что победой все это назвать пока можно было лишь с большой натяжкой. Но, то, что мы и в этот раз обманули старушку с косой, давало повод для любви!
Я прислонился к тёплой стене, а Ганка страстно целовала меня в грязные, залитые кровью убитых врагов, губы. Её твердые груди наполненные желанием, давили меня все сильнее и сильнее. И я сдался. Я обхватил её за голые бедра и почувствовал, как жизнь и любовь вливаются в меня с космической силой.
– А ты была хороша! – шепнул я ей на ушко, в тот единственный момент, когда мой рот был свободен от её языка и поцелуев!
– Да и ты неплох! – ответила Ганка мне и ещё более страстно стала целовать меня, опускаясь все ниже…
Я придерживался её голову руками, почти задыхаясь от счастья и разгорающейся страсти. Лаская её грязные, слипшиеся от крови сантийцев волосы, вдыхая исходящий от них, ни с чем несравнимый аромат, женщины.
Я приподнял Ганку и опрокинул её на спину, прямо на грязный пол тоннеля, залитый ещё тёплой кровью врага. И уже теперь сам ласкал губами разбухшие от животного желания, коричневые соски её грудей. Ганка вцепилась мне ногтями в спину, но я не чувствовал боли, только наслаждение её прекрасным телом.
И, наконец, я вошёл в неё, нежно, страстно и сильно. Она вскрикнула так, словно одержала ещё одну победу, выгнулась, как кошка и начался наш любовный танец!
Сколько он продлился? Убей, не знаю! Может час, а может минуту. Но это были самые красивые, самые наполненные, самые счастливые мгновения моей не такой уж и долгой жизни.
А потом, после этого упоения победой, пришло неминуемое облегчение. Когда отдав все, до последней капли, до последнего вздоха, до последнего поцелуя, до последнего объятия мы с Ганкой лежали прижавшись друг к другу и смотрели друг другу в глаза.
2
Наконец, я очнулся. Вскочил на ноги и огляделся. Ганка спала. Прямо в луже густой, зелёной крови убитых сантийцев. Тут же, в пяти метрах от неё, лежал распотрошенный моим церемониальным кинжалом сантиец. На языке все время вертелось – сантийка, но как я уже говорил, эта раса не различает себя по половому признаку.
– Ганка! – я осторожно тронул фрикийку за плечо. Она вздрогнула и открыла глаза. Потом приподнялась на локте, и с омерзением огляделась вокруг.
– И вот в этом мы с тобой занимались любовью? – Ганка поднялась и сплюнула с презрением в сторону трупа сантийца.
– Это называется упоение победой, когда страх смерти мгновенно исчезает и возникает эйфория, почти наркотическое возбуждение. Мозг воспринимает все ирреально, и любое действие считает нормальным.
Ели же когда-то воины сердце или печень поверженного ими врага!? Пили кровь, бьющюю из только что перерезанных артерий!? Танцевали на телах убитых!? Вот и мы с тобой, Ганка только что станцуевали свой танец на костях!
Я подошёл к ней и обнял ее, и поцеловал, и погладил по голове, и прижал к себе. Ганка уткнулась в мою грудь лицом, и я прочувствовать, как из её глаз потекли горячие слёзы, которые смешивались на моем теле с кровью сантийцев.
Маленькая, несчастная девчонка, обнимая Ганку, думал я, волею судеб и людей, брошенная в самое пекло чужой войны. Став своеобразным призом для обеих противоборствующих сторон.
Каждый хотел заполучить то, что покровители фрикийки внедрили в её тело. Тело, которое было создано не для войны, а для любви.
Ганка шмыгнула носом и посмотрела своими бездомными глазами прямо мне в душу. Я отвернулся:
– Обойдемся без твоих чар, фрикийка. Надо подумать, что делать дальше, а не залезать в мой истощённый разум. А сделаем мы это по дороге в ближайший Торх. Где ты снова будешь соблазнять меня своим роскошным телом, плескаясь в кертском колодце!
–Я хотела спеть тебе песнь смерти, андарианец! Чтобы помянуть погибших, и помочь их душам найти покой в царстве мёртвых! Мы достаточно поглумились над ними.
– Ты уверена, что у них есть душа?
– Душа есть у любого живого существа, и она достойна, чтобы её проводили с честью!
– Извини! Делай, как считаешь правильным!
Ганка снова прижалась ко мне, и моя душа утонула в её душе. А потом из нескольких разрозненных звуков родилась трагичная песнь, разорвавшая мой мир на маленькие калейдоскопические кусочки. Которые долго не хотели собираться вместе, кружась в непонятном мне потустороннем мире. Когда же они соединились, я почувствовал, что моё сердце плачет кровью и вот-вот разорвался от вселенского горя. Ганка закончила петь. Ее голос оборвался так неожиданно, что мои ноги подогнулись и я схватился рукой за стену, чтобы не упасть.
– Все, мы попрощались с ними. – Просто сказала Ганка и взяла меня за руку. – Пошли!
3
Я прислушался к своему седьмому чувству – « ментальной дедукции», она мне упорно утвердила, что погони за нами пока не было. Я очень надеялся, что такое ментальное спокойствие не проделки магии фрикийки. После «песни мертвым», она удивительным образом изменилась, словно повзрослела.
Мы так и шли нога в ногу, держась за руки, наверное, боялись потерять друг друга в каменных коридорах нижнего города. Нет, конечно, ничего мы теперь не боялись! Просто было приятно ощущать тепло и энергию идущего рядом человека. Мне – Ганки, Ганке – мою. Мы стали друг для друга аккумуляторами, дающими силу.
Мы снова были без одежды, свою, грязную, омытую кровью врага, мы бросили на месте сражения.
Но это уже не так смущало и возбуждало меня. Может и я повзрослел за этот день? Или это просто усталость? Или я настолько привык к телу Ганки, что мог спокойно смотреть на её подпрыгивающие в такт шагам груди и упругие ягодицы?
А вот это нет! Как только я об этом подумал, низ живота сжался от сладостной истомы ожидания женщины. И я сразу переключил своё внимание на стенки тоннеля исписанные кертскими символами.
Так молча, в размышлениях, мы прошли примерно семь километров. О чем думала Ганка, я не знаю, а свои мысли я рассказал. Но руку мою она не отпускала, и я тешил себя надеждой, что хоть несколько её дум были обо мне.
Очередной поворот, очередная линия факелов, развешанных по стенам, не могу понять, как обычный факел может гореть вечно! А ведь их никто не меняет, никто не подливает в них масло или жир, или от чего они там горят? Во всяком случае, я не видел ничего подобного ни разу. Хотя, надо быть справедливыми, в хорте мы провели меньше суток, а на самой планете двое.
Начинались третьи… Впереди проход расширился и мы оказались в небольшом Торхе. Как и в прошлый раз карты выскочили нас встречать, хватали за руки и целовали ноги. Отбиваться сейчас от рабов просто не было сил, и мы с Ганкой пустили это безобразие на самотёк, ведь ни ей, фрикийке, ни мне, андорианцу, такое выражение жертвенной преданности ни к чему.
– Мы хотим омыть тела. – Обратился я к старику-керту, находящемуся рядом со мной.– Отведи нас к колодцу.
И он, склонившись почти до земли, почтительно взял меня за руку и повёл в центр поселения.
– Ух! – облегчённо вздохнула девчонка, когда старик привёл нас к воде. – Ещё час и я обмылась бы твоей мочой! Уж лучше пахнуть тобой, чем кровью сантийцев!
Она рыбкой нырнула в колодец, на секунду открыв все свои прелести. Я вздрогнул и отправился в колодец вслед за Ганкой. Сил веселиться и прыгать в воде, у фрикийки не было, и она умывалась медленно, размеренно, подчеркивая каждую деталь. Вот она взяла рукой одну грудь, а второй долго полоскала её водой, словно хотела вместе с кровью стереть и все воспоминания. Потом ту же процедуру Ганка проделала со второй грудью. Потом долго отмывала свой плоский живот и промежность, осматривая чуть ли не каждый волосок. При этом на её лице не дрогнул ни один мускул.
Я стоял как завороженный. Я забыл, зачем я здесь, в воде, я смотрел только на фрикийку. Вот она подняла ногу на невысокий бортик колодца, моё сердце замерло, а живот занемел от искуса.
– Андарианец! Прикрой рот! – Ганка рассеялась задорно и звонко, словно и не была секунду назад, задумчива как Сократ. – Видел бы ты себя сейчас со стороны! Помой мне спину, да смотри не шали своим попрыгунчиком.
– Извини! – непонятно за что извинился я и принялся усердно тереть Ганкину спину. Стараясь не думать о том, как она прекрасна. Я дошёл до её попки и стал нежно маскировать ягодицы, иногда попадая пальцами в ее спелый абрикос. Тогда она изгибалась и вздыхала.
– Все, хватит! – Ганка резко повернулась ко мне лицом. Как всегда уткнувшись сосками в мою грудь. – Давай я помою тебя, андарианец!
Я только пожал плечами. Ганка набрала в руки воды и вылила ее мне на голову, пальцами рук разминая волосы. Потом перешла на моё лицо, шею грудь и живот. Все это сопровождалось нежными, размеренными массажными движениями, я даже чуть не заснул, пока она не взялась руками за мой пенис и два орешка свисающих чуть ниже.
Я открыл рот и не мог выговорить ни слова. А фрикийка массировала моё достоинство с тем же усердием, как до этого грудь и живот. У меня стало темно в глазах, когда она перекатывала мои орешки и теребила ствол. Своего она добилась, семя вырвалось наружу и оросило воду.
– Ой, извини! – Ганка невинной девочкой посмотрела на плывущие по воде белые пятна, – я случайно. И снова звонко рассмеялась.
– Что-то много извинений на одну минуту в квадрате. – Я перелез через колодец и протянул руку Ганке. – Если так продолжится быть нам с тобой битыми. Есть такая древняя примета на прародине.
Зверски хотелось кушать и пить, но ещё больше – спать! Старик, приведший нас к колодцу, и все время, склонив голову стоявший тут же, отвел нас в большой барак, вырезанный прямо в красном песчанике. Оказалось, что там накрыт небольшой стол с какой-то пищей и питьём.
– Не бойтеся, – впервые услышал я его трескучий голос, – еда бут польза вашему организму. Он склонил голову и вышел.
На столе лежала буханка местного хлеба, называемого «бухртью», из злака напоминающего рис и большая тарелка корнеплодов «адака», что-то вроде картофеля, ну и кувшин с местным вином. Не богато, но от души.