– Тренируйся, а ночью поможешь замкнуть Защитный круг. Пей настой – тебе нужно очищение. Не думай про сопротивляющийся песок, представляй себе ласковую воду, – тетя улыбается на прощание и легкой бабочкой улетает к выходу.
– То есть пирожков сегодня не ожидается? – с прежним успехом я загоняю пальцы в кадушку и поднимаю глаза.
– Пока не заслужил! – отрезает тетя.
Опять в гудящей тишине скалятся чучела, поскрипывает качающаяся груша.
Так! Представил себе теплую воду, мягкую, ласковую, что жарким летним днем облизывала разгоряченный песок пляжа. Представил и вонзил…
Ё-моё, больно-то как!
До вечера я пытаюсь пронзить твердые слои, горки песка осыпают кадушку. Подушечки немеют, то и дело приходится растирать пальцы, края ногтей синеют от прилившей крови до цвета спелых слив. Хочется бросить всё и растянуться на скамейке, но лишь взгляд падает на стоящие чучела, как я вновь начинаю взрыхлять песок.
Травяной настой ополовинен, жутко хочется в туалет, но не в угол же идти, потом самому же придется нюхать. Наконец дверь открывается. На этот раз я услышал легкий стук – сиденье в глухом помещении все-таки обостряет чувства.
– Ну что, Монте-Кристо, выходь на свободу. К окнам не приближайся! – тетино лицо опять превращается в сморщенное яблочко.
– Пусти в туалет, злая надзирательница! Даже у Монте-Кристо были удобства! – отвечаю в той же манере.
– Шуруй, страдалец! Про туалет-то я и забыла, зато потренировал терпение, – доносится вслед. – Тебе ещё много чего придется тренировать, чтобы сопротивляться оборотням…
Длинный коридор кажется бесконечным, пока я лечу на выход. Луч фонаря мотается по земляным стенам, деревянным стуком отзываются лежащие доски.
Осенняя ночь радует прохладой и свежим ветерком. В городе не замечаешь огромного пространства над головой, зато в деревне очень хорошо видно раскинувшийся черный купол с поблескивающими вкраплениями ярких точек и крадущимся серебряным диском.
Тётя Маша встречает меня в дверях. На плечах серый плащ, резиновые сапоги, к спине прижимается холщовый рюкзак – она явно приготовилась к походу.
– Быстренько одевайся и пошли. Надень куртку с капюшоном, для всех ты ещё в бегах. Ко мне и так сегодня приезжала милиция. Помыкались-поспрашивали, да и уехали ни с чем, но днем кто-то ошивался возле села. Непонятный какой-то, злой. Не смогла почуять, если перевертыш – то очень сильный. Хотя последнего оборотня такой силы уничтожил твой отец, – тетя говорит задумчиво, словно беседует сама с собой.
Я накидываю куртку, по ноздрям бьет чем-то резким, пряным. Не могу удержаться и чихаю, потом пытаюсь утереться рукавом.
– Не смей! Твой запах не должен оставаться на одежде! – дергает за руку тетя.
– Ладно-ладно. А что за оборотни "такой силы"? – спрашиваю я, пока натягивал кроссовки.
– Первые из клана оборотней, они обучали и руководили своими стаями. Первые, старые, древние. После уничтожения самого главного, – на этом месте тетка вновь спотыкается, – твой отец отошел от охоты. Оборотни на время притихли, пока год назад не появился кто-то ещё. Тогда и начали пропадать охотники, кого-то находили разорванным, другие исчезали без следа. Ну, оделся? Пойдем.
– Куда же смотрят власти, если такое творится у них под носом?
– А с чего ты взял, что у власти нет перевертней? Или не ты недавно попал «случайно» в камеру с перевертнем? Замалчивают и всё. Эх, нам бы успеть круг замкнуть, – тетя поправляет темную косынку.
– Тетя, а что за круг мы идем замыкать? – спрашиваю я возле калитки.
Тетя развязывает хитрый узел на веревке с мешочками. Веревка опоясывает забор по периметру, как меловой круг в гоголевском «Вие».
– Круг защиты. Пока ты не научился защищаться, он куполом закроет нас от проникновения оборотней. Недавно почуяла твой запах, вместе с запахом берендея, но увидела лишь, как проехала разбитая в хлам машина. За рулем сидел берулька, подопечный Иваныча, позже видела, как он отправился обратно. Через полчаса за машиной промчались перевертни. Тогда я поняла, что на тебя началась охота. Приехала в Медвежье, но там меня встретил тот самый заспанный шофер разбитой машины, Федька-берендей. Как раз появился Иваныч с другим учеником, пообещали тебя доставить, я им и назвала этот адрес. На Южу я не смогла бы сделать круг, поэтому и решила отправиться сюда, в село,– тетя распутывает узел.
– Федор больничный халат утопил с моим запахом. Помогли тогда ребята здорово! – мы выходим в черноту улицы.
– Я давно договорилась с Иванычем о подобной «помощи», и, если бы меня не оказалось рядом, то тебя доставили бы сюда. Так и получилось. Взамен я задолжала ему услугу, а это очень плохо – быть должником у оборотня. Никогда не делай этого, – тетя закрывает калитку и завязывает веревку.
– Почему?
– В этом случае оборотень может потребовать у охотника простить ему убийство, и охотник не откажет. Вот почему никогда нельзя так делать. Мы с Иванычем давно знакомы и наши одолжения исключают одно другое. То я ему помогу, то он мне поможет. Про тебя оговорено давно, когда ещё в школу пошел. Я не знала – войдешь ли ты в игру, но на всякий случай сделала оговорку…
Так на меня договор составлен между оборотнем и охотником? Вот это да. Чего я ещё не знаю? Судя по хитрому прищуру теткиных глаз, мне предстояло узнать ещё немало интересных историй.
В некоторых домах всполохами телевизора отсвечивают окна. В селе ловило всего три канала, однако люди собирались перед вечерними новостями, чтобы утром можно было обсудить случившееся в стране и мире. Деревянные дома с небольшими огородами утопают в яблоневых, сливовых или вишневых деревьях, которые почти потеряли рыжую листву. В воздухе витает дымок от печей – ночи становятся холоднее.
У приземистого клуба, под качающимся фонарем, скопилась местная молодежь. Слышатся аккорды гитары, взвизги девчонок, смех парней – эх, мне бы сейчас туда. Мы обходим компанию по широкой дуге, стараясь не показываться на глаза редким прохожим. Негромко переговариваясь, мы выходим далеко за край села.
– Вот тут и остановимся, – тетя сдергивает с плеча рюкзак.
– Что делать нужно? Командуй! – я всем видом показываю готовность помогать. Да и пальцы немного отпустило от боли.
– Буду заговаривать Защитный круг, ты же вбивай иглы в дорогу, – тетя протягивает пучок блеснувших в лунном свете длинных тонких стержней.
Я осматриваю иглы – заостренные с одной стороны, с другой же небольшие утолщения. Больше похожи на гвозди, но иглы так иглы. На протянутом молотке привлекла внимание необычная вязь на рукоятке – древнеславянские руны вырезаны умелой рукой, никогда раньше не видел подобного рисунка. Или нет, я их видел совсем недавно, во сне, на «медных яблочках»…
– Как только кивну, сразу же вбей иглу в дорожку. Поглядывай по сторонам, пока я заговариваю – могу и пропустить что-либо, – тетя рассыпает поперек дороги темный порошок из газетного кулька.
Шум деревьев, качающиеся кроны, закрывающие луну тучи – вот что составляло компанию двум путникам. Знакомое и почти что привычное чувство опасности царит в воздухе. Чей-то ненавидящий взгляд скребет кожу. Хотя я периодически оглядываюсь, но чувство не пропадает. Словно я вновь оказался у черного джипа, и сквозь затемненные окна в меня целится зрачок пистолета.
Запах сырой листвы, будоражащие скрипы сухостоин, далекое брехание собак сопровождают наши действия. Далеко просматривается пустынная дорога – укатанная грейдером полоса земли, кусты по краям, высокие деревья и облачное небо.
Тетя начинает речитативом нашептывать какие-то малопонятные слова, я же останавливаюсь я у небольшой лужи, слегка утопив острие иглы в землю. Рукоять молотка удобно располагается в руке.
– Медью кровавой, зверобоем-отравой,
Печатаю жилище свое охотничьей справой.
Жизни люде и разум свой иглой охраняю,
Добро и зло на две стороны разделяю.
На последнем слоге тетя кивает и с одного удара игла уходит в землю, едва успеваю отдернуть пальцы. Легко взвивается облачко просыпанного порошка. Рядом тут же устанавливаю другую иглу.
Воины ратью встанут на мой порог,
Не протиснется сквозь них пыль дорог.
Скроют против оборота дыры и щели.
Крепостною стеной завалят окна и двери…
Кивок – удар, кивок – удар, кивок – удар. С неба начинает капать редкий дождик.
Далеко впереди показывается одинокий пешеход с фонариком. Мужчина идет, слегка пошатываясь, похоже, что возвращается с гулянки из соседней деревни.
– Теть Маш, глянь, кто-то идет! – я застываю с поднятым молотком.
– Быстро в кусты, и не высовывайся, чтобы не произошло! – тихо говорит тетя и сует руку в карман.
– Я тебя одну не оставлю!
– Быстро! Я справлюсь сама, не вылезай!
Я боком сползаю в придорожную канаву. Холодная вода тут же заливается в кроссовки. Брр, какая мерзость. Почти слышу, как раздается скрип, когда я шевелю пальцами в мокром носке. Я затаиваюсь, стараясь не дышать. Фигура невысокого худощавого мужчины медленно приближается. Порывы ветра толкают его в спину, отчего мужчина иногда подергивается.
– Зачем ты сюда пришел? Его здесь нет, ваши проверяли! Кто тебя послал? – громко спрашивает тетя, не вынимая руки из кармана.
– Не противься, охотник! Меня послали следить за твоим домом, чтобы сообщить, когда он вернется! – хрипит мужчина.
Он озирается по сторонам, слабый луч фонарика скользит по облетевшим кустам. Я вжимаюсь в землю, ощущая на губах песок, по щеке елозит мокрая трава. В ладонь больно впивается осколок бутылочного стекла, но я боюсь пошевелиться, чтобы не выдать себя.
– Его здесь нет. Так и передай тому, кто послал! Иначе я сама тебя сейчас пошлю!
– Ты обманываешь! Не мешай и проживешь ещё немного!
– Ступай прочь, создание зла! Ты слишком слаб, чтобы тягаться со мной!
– За мной придут другие! Я ощущаю здесь запах молодого охотника!
Нога соскальзывает в небольшую ямку, всплеск воды грохочет выстрелом. Я чертыхаюсь про себя, но поздно, голова мужчины поворачивается в мою сторону, и уголки губ ползут вверх, обнажая острые зубы.
Лицо мужчины вытягивается вперед, в свете упавшего фонаря на бледной коже блестят крупные капли пота, удлиняются волосатые уши. Мужчина вскидывает руки к черному небу, куртка на плечах трещит – по ткани ползут прорехи, показывая ватную подкладку. Руки утолщаются в размерах, кожа темнеет, на глазах вырастает густая шерсть. Треснувшие губы разъезжаются в жутком оскале, и вперед выступают клыки. Судорогой мужчину сгибает пополам, и лопнувшая куртка показывает крупные выпирающие позвонки, обтянутые темной кожей.
Штаны разъезжаются по швам, из сапог вырываются острые когти. Несколько мгновений спустя над тетей возвышается огромный получеловек-полуволк. С мощного тела сползают обрывки одежды. Тетя взирает на превращение спокойно, как на продавщицу, которая отсчитывает в магазине сдачу за покупку.
– Ещё не поздно уйти! Сгинь, нечисть! – повышает голос тетя, поднимая над головой блеснувший в лунном свете кругляшок.
Оборотень огрызается на нее и прыгает в мою сторону. Я инстинктивно жмурюсь, почти физически ощутив, как шею пронзают клыки.
Уползай, малыш, уползай!
Раздаются два шлепка и следом жалобный скулеж. Я открываю глаза и слегка высовываюсь над канавой.
Между мной и оборотнем находится тетя. Впервые вижу такую странную стойку, в которой стояла тетя Маша. Втянутая в плечи голова, слегка расставленные ноги, левая рука у подбородка, в откинутой правой покачивается на цепочке восьмиугольная звезда. Звездочка походит на те, какие с ребятами делали в юношестве, насмотревшись фильмов про ниндзя. Оборотень сидит на задних лапах в трех шагах от тети, широкий язык зализывает глубокую рану на предплечье. Ненавидящие глаза светятся в темноте ярко-красными прожекторами.
– Последний раз прошу – уйди и останешься жив!
– Нет! Он должен умеррреть! – рычит перевертень и молнией бросается к тете.
Тетя Маша, всегда такая добрая и понимающая, дожидается приближения летящего зверя, и на мгновение её фигура вновь смазывается. Лапы оборотня хватают воздух… Если можно на морде собаки заметить недоумение, то именно такое выражение застывает у перевертня.
Неожиданно время замедляет ход, медленно падают капли, разбиваясь в круглые кляксы, маленькие прозрачные дробинки слегка приподнимаются над поверхностью лужи и растворяются в мириадах себе подобных. Тетя присаживается под пролетающим шерстистым телом. Рука со звездочкой почти ласково проводит по поджарому телу… Танцевальным пируэтом пожилая охотница уходит из-под медленно двигающегося оборотня. Даже в замедленном времени, она двигается очень быстро. Неудивительно, что я не мог прикоснуться к ней на кухне.
Вдох!
Время возвращается к обычному течению. Приземлившись на четыре лапы, всего в полуметре от меня, оборотень радостно щерится. Мускулистая лапа взлетает для удара.
Я опять инстинктивно зажмуриваюсь, но преодолеваю себя и открываю глаза, устыдившись собственной слабости.
Огорчение и обида появляются на лохматой морде. Когтистые лапы подгибаются, и оборотень тяжело падает. Ощутимо вздрагивает земля, принимая в свои объятия увесистую тушу, взлетают вверх брызги небольшой лужи.
Я вижу два красных огонька перед собой. Горящие ненавистью глаза медленно затухают, как у робота из фильма «Терминатор». Поднятая лапа бессильно падает, в последний раз проходятся по грязи острые когти.
От черных ноздрей идет рябь по луже – оборотень ещё жив!
От лохматого подбородка до паха протянулась ровная линия разреза. Из неё вырываются струйки черной крови, виднеются белеющие кости, выползают дымящиеся мотки кишок.
– Саша, теперь выходи! Впредь постарайся вести себя тише! – окрикивает тетя.
Стряхнув кровь с краев звезды, женщина нажимает на центр и острия втягиваются в круглую сердцевину. Теперь на цепочке висит обычный медальон. Интересно, у меня такой же? Я украдкой нажимаю на свой, но ничего не происходит. Значит не такой…
Аккуратно огибая тело оборотня, я замечаю, что оно начало съеживаться, уменьшаться в объемах. Втягиваются когти, лицо приобретает вполне человеческие черты. Вскоре на сырой земле, в луже черной крови, остается лежать обычный мужчина. Словно уснул летом на нудистском пляже. Но сейчас далеко не лето, пляжем тут не пахнет. А ужасная рана, в которую вывалились сизые кишки, говорит только о вечном сне.
– Вбей ему иглу в сердце, в лоб и по одной в каждую глазницу. Не кривись, чистюля! Так надо, иначе он восстановится, – тетя протягивает упавший молоток.
Предательски дрожат руки, когда подношу иглы к бледной коже человека. Грудная клетка чуть-чуть приподнимается, кажется, что мужчина загулял и уснул на дороге, если бы не вылезшие на землю внутренности. Меня мутит, выпитый ранее настой подскакивает к горлу.
– Бей! Иначе он это сделает! – глядя на мои колебания, командует тетя.
Ненавижу! Уничтожить!
Под иглой проседает натянутая кожа. Я опускаю молоток. Одна игла есть. Тело оборотня пронзает мелкой дрожью, человеческие глаза умоляюще смотрят на меня, окровавленные губы что-то шепчут. Прислоняю следующую иглу к морщинке на испачканной землей коже лба, туда, где спутанные волосы слиплись в грязный вихор…
– Тетя, Слава с Федей говорили, что есть какой-то настой от укусов. Может, получится вылечить этого бедолагу? – я с надеждой гляжу на тетю.