– И вы пытаетесь ее найти? – спрашиваю я Люка, не обращая внимания на подозрительный взгляд, брошенный на меня Шоном.
– Я не думал о ней много лет, – похоже, Люк нервничает, поглядывая на Шона, теперь уже поглощенного разговором с барменшей. – На самом деле, это неправда, – понизив голос, добавляет он. – Месяц назад я расстался со своей подружкой, – делает паузу Люк, но через пару секунд продолжает: – Я не совсем понимаю, зачем вам все это рассказываю. Звучит глупо, но после разрыва я начал искать Фрейю в сети.
– И вовсе это глупо не звучит, – говорю я. Мне нравится Люк, его открытость.
– Мне захотелось вновь встретиться со своим прошлым. Со своим детством. Попытаться вернуть в свою жизнь хоть немного стабильности. Я в последнее время ощущаю себя сорвавшимся с якоря что ли… брошенным на произвол судьбы.
– Мне знакомо это ощущение.
– Конечно. Даже в большей мере, чем мне. Извините. Наверное, такие разговоры не идут вам на пользу…
– Жаль прерывать вашу беседу, – подает голос Тони, вернувшийся к нашей компании, – но викторина начнется с минуты на минуту.
Я прохожу вслед за Тони, Люком и Шоном к большому столу в эркере, возле которого нас со всех сторон оглушают возгласы других посетителей. Это всего лишь добродушное подтрунивание, не более того. И Тони с удовольствием парирует шутки. Но мне уверенности они не прибавляют.
– Местная крикетная команда, – сообщает мне Люк. – Тони за нее играет – по крайней мере, пытается. Его потуги, скорее, напоминают удары по мячу бейсбольного бэттера, чем игру защитника калитки. Но они все время выигрывают с тех пор, как к ним присоединились афганцы.
– Афганцы?
– Да, в деревне поселились два брата-афганца, – подтверждает Люк и берет листок бумаги у администратора паба, расхаживающего вокруг столиков как раздающий листовки политик.
– Сколько тут картинок, – перебивает его Тони, забирая листок у Люка.
– Эти братья-афганцы работают на кухне, – добавляет Люк. – У них получаются лучшие пуштунские карри по эту сторону от Кабула.
– И потрясающие крученые подачи в крикете, – говорит Шон. – Вы бы видели их гугли[7].
Дюк бросает на своего приятеля осуждающий взгляд. Я совершенно не понимаю, о чем они говорят, и пытаюсь подавить вновь возникшее желание уйти из этого заведения, убежать в ночь. Я чувствую себя самозванкой, незваной гостьей, отнимающей время у добрых людей.
– Как вы думаете, что это такое? – спрашивает меня Тони, показывая на одну из картинок. – Здесь изображены дворцы мира.
Я сразу же узнаю белые, похожие на крепостные стены. Какое облегчение! Я ведь так боялась, что от меня на викторине не будет никакой пользы.
– Это дворец Потала в Лхасе, – говорю я. – Жемчужина Тибета.
Тони поворачивается ко мне, сложив губы в одобрительную улыбку:
– Ваша семантическая память работает хорошо.
– А с историей России вы знакомы? – интересуется Люк. – Это тема сегодняшнего бонусного раунда.
– Да помогут нам Иисус, Мария и Иосиф! – восклицает Шон.
– Вы сказали – в Лхасе? – спрашивает Тони. – Потрясающе.
Интересно, что именно его потрясло – способности моей памяти или тибетская архитектура?
К изумлению всех, включая меня саму, мне оказываются известны ответы и на другие вопросы, особенно в финальной части викторины, посвященной России.
– Как это правильно произносится? – уточняет у меня Люк, записывая ответ: «площадь Дзержинского».
Я разглядываю картинку под пристальным взглядом Шона:
– Красивая…
По окончании викторины Люк проверяет наши ответы с Тони и передает их для оценки жюри за другим столиком. Наша команда снова одерживает верх, опередив крикетистов на одно очко.
Люк с Шоном направляются в бар отпраздновать победу, оставляя меня наедине с Тони. Мне приятно его внимание. Только смогу ли я совладать с собой? Мне хочется нравиться Тони, но хрупкое равновесие поддерживать сложно.
– Вы напоминаете мне кого-то, – говорит Тони, глядя мне прямо в глаза. – Только не могу вспомнить, кого именно.
– Похоже, моя болезнь заразна, – отвечаю я, силясь улыбнуться. А потом отворачиваюсь. Я не хочу быть с Тони здесь. В этом пабе. В этой деревне.
– На меня это не похоже, – продолжает он. – Я не забываю лиц. Я вообще ничего не забываю.
С этими словами Тони достает маленький цифровой фотоаппарат, «Canon PowerShot» и снимает меня. Я отшатываюсь во время вспышки. Такого я не ожидала.
– Спросите меня через десять лет об этом снимке, и я смогу живописать вам сегодняшний вечер во всех подробностях: кто тут был, кто выиграл викторину и с какой разницей в счете.
– Я не люблю, когда меня фотографируют, – говорю тихо я, пытаясь сохранить выдержку и спокойствие. А потом вспоминаю рассказ Лауры о страхе Тони перед болезнью Альцгеймера.
– Простите меня, – говорит он, сжимая рукой мое плечо. – Мне удалить это фото?
Я мотаю головой. Теперь уже слишком поздно.
– Надеюсь, вы не жалеете, что пришли сюда, – продолжает Тони, оглядывая бар. – Вам это хоть как-то помогло?
– Это было полезно, – предпочитаю солгать я.
– Опасаетесь, что можете забыть все, что сегодня происходило?
– До ужаса, – Тони даже не представляет себе, до чего я этого боюсь.
– Может быть, вам стоит все записать? Оставить для себя своего рода памятку?
– Я так и собиралась сделать, ночью. На всякий случай, – обвожу я взглядом бар. Администратор паба настраивает микрофон. Отрегулировав уровень его громкости, он вскидывает руку в нашем направлении.
– Ваша минута славы, – говорю я Тони.
Тот кивает и, резко взбодрившись, тянется за футляром с гитарой.
– Слава манит, – срывается с его губ.
10
Лаура поднимается наверх, толкает дверь гостевой спальни и впивается взглядом в чемодан Джеммы. Несколько секунд она раздумывает над тем, чтобы подойти к нему и вывалить на пол все вещи. Но они с Джеммой уже просматривали раньше его содержимое и не нашли ничего подозрительного. Лаура переводит взгляд на постель. На пододеяльнике отпечатался след от тела Джеммы. Должно быть, она прилегла на кровать до ужина. Несчастная женщина, уставшая, измотанная стрессом… А кто бы чувствовал себя иначе после всего, что ей сегодня довелось пережить?
Она, Лаура, просто себя накручивает! Ей следует взять себя в руки, а не разводить паранойю. Джемма нуждается в ее сочувствии, а Сьюзи Паттерсон наверняка ошиблась.
Лаура протягивает руку к одеялу, но прежде чем ее пальцы дотрагиваются до него, внизу раздается какой-то шум. Что это было? Щелчок? Скрип входной двери? Лаура напрягает слух, но ответом ей – мертвая тишина. На лестничной площадке Лаура снова останавливается и прислушивается. Ничего. Она спускается вниз, уже почти убежденная, что звук ей послышался. Но на кухне почему-то прохладнее, как будто в их маленький дом просачивается свежий воздух. Через открытую входную дверь. Или окно… Лаура проходит в гостиную, распахивает переднюю дверь и окидывает взглядом улицу в обоих направлениях. Ничего и никого…
Вернувшись в дом, Лаура снова проходит на кухню, уговаривая себя расслабиться. А затем замирает, уставившись на кленовый держатель для ножей на буфете. В нем недостает одного ножа. Самого большого – «мужского ножа», как его называет Тони. Где он может быть? Лаура поворачивается к деревянной сушилке. Спокойствие, только спокойствие. Она слишком близко приняла к сердцу слова Сьюзи: «Будь осторожней со своей новой приятельницей. Я думаю, что знаю, кто она». Глубоко вдохнув, Лаура делает полный выдох, пытаясь затуманить воображаемое зеркало. Медленное дыхание уджайи – она всегда переходит к этой технике для снятия напряжения и беспокойства; ради нее собственно она и начала заниматься йогой. Лаура поочередно выдвигает кухонные ящики, разыскивая нож с нарастающим отчаянием. Ножа нигде нет. Снова сделав глубокий вдох, Лаура кладет руки на буфет и опускает голову.
– Все нормально? – доносится голос.
Лаура резко оборачивается.
– Господи, как вы меня напугали, – говорит она, глядя на Джемму, вышедшую из ванной комнаты.
– Извините меня, я не хотела. Тони дал мне ключ, чтобы я зашла в дом; он сказал, что вы уже могли заснуть.
– Заснуть? – повторяет Лаура, не в силах подавить сухой смешок. У нее даже в мыслях ничего подобного не было.
– Вы что-то потеряли? – спрашивает Джемма.
– Я всего лишь убирала мытую посуду, – говорит Лаура, вставая спиной к буфету. Она наблюдает за тем, как Джемма заходит на кухню. Движения женщины медлительные, неуверенные. Лауре видны обе ее руки, но ведь Джемма могла спрятать нож. Инстинктивно Лаура бросает взгляд на держатель ножей – вдруг ей придется защищаться другим ножом.
– Вы в порядке? – интересуется Джемма.
В ее глазах Лаура подмечает выражение, уже виденное ею раньше. Холодную отрешенность, как будто Джемма не отдает себе отчета в том, что делает. Может быть, попробовать ее разоблачить? Спросить напрямик?
– Мне и впрямь не по себе, – говорит Лаура, все еще глядя на Джемму как ястреб.
– Что такое?
– Джемма Хаиш, – произносит Лаура.
– Джемма Хаиш? – повторяет вслед за ней Джемма.
– Это вы?
– Я не знаю, Лаура. Я не уверена даже в том, что меня зовут Джеммой.
– Сьюзи, доктор Паттерсон, считает, что вы – Джемма Хаиш.
– И что, если это так?
– Джемма Хаиш жила в этом доме. Очень давно.
Джемма медленно кивает. Она что-то вспомнила? Память к ней вернулась?
– Вы можете себе представить, каково это, – говорит Джемма, – не знать, кто ты такая? Чего я только не наслушалась сегодня. Один классный парень по имени Люк, с которым мы повстречались в больнице, сказал, что я похожа на Фрейю Лал, его пропавшую школьную подружку. Тони говорит, что я напоминаю ему кого-то. Только вот кого именно – он не может понять. Теперь вы утверждаете, что я могу быть Джеммой Хаиш, а я этого имени никогда прежде не слышала. И даже не знаю, действительно ли меня зовут Джеммой. Я не имею ни малейшего представления обо всех этих женщинах, Лаура.
Джемма смотрит нерешительно на свои ноги, опускается на стул возле кухонного стола и обхватывает руками голову:
– Извините меня за то, что я заявилась сюда сегодня, за то, что вот так ворвалась в вашу жизнь, в ваш дом… И простите меня, если я чем-то расстроила вас сегодня вечером.
– Это мне следует извиниться перед вами, – говорит Лаура, заметив пропавший нож на другом буфете, в котором хранятся письма. Какая же она дура! Тони, наверное, вскрывал им утреннюю почту.
Лаура снова косится на Джемму, ее покрасневшие, воспаленные глаза. И, поддавшись внезапному порыву, подходит к ней и обвивает рукой за плечи. Она ничего не может с собой поделать, невзирая на предостережение Сьюзи, невзирая на то, что прочитала сегодня вечером о Джемме Хаиш. Слишком легко она поддается состраданию. Не этим ли ее все время попрекает Тони?
– Я оставила для вас полотенце, – говорит Лаура, неловко отступая немного назад. – В ванной комнате – вы знаете, где она.
Лаура вымучивает из себя улыбку, побуждая Джемму слегка улыбнуться ей в ответ:
– Спасибо.
– Как прошла викторина? – спрашивает Лаура.
– Мы выиграли.
– Ура! – тихо восклицает Лаура, поднимая оба кулачка с наигранной радостью. Никого из них она не убеждает. – Вы смогли ответить на какие-нибудь вопросы?
Джемма кивает, вытирая нос:
– Похоже, я многое знаю о России.
– А кто еще был в пабе? Люк? Шон?
– И тот, и другой. Шон всегда так пристально смотрит?
– Всегда. Он чудной, но невредный. Оценивает людей, подыскивая персонажей для своего очередного сценария.
– Могу я попросить вас об одолжении? Еще одном?
– Пожалуйста, – отвечает Лаура, заинтригованная тем, что ей предстоит услышать: «Я люблю спать с ножом под подушкой».
– У вас есть бумага? – спрашивает Джемма. – Тони порекомендовал мне записать все, что происходило сегодня. Понимаете…
– Конечно. Бумага лежит вот здесь, – кивает Лаура на маленький буфет, в котором у полки для писем лежит линованный блокнот, и тут же сожалеет об этом.
Джемма подходит к буфету и вырывает из блокнота две страницы с жутким, скрипучим шумом, разливающимся по всей кухне. А положив блокнот на место, переводит взгляд на нож, берет его и оборачивается. Лаура смотрит на нее широко распахнутыми глазами.
– Вы его искали, когда я зашла? – спрашивает Джемма.
У Лауры перехватывает дыхание, она не может вымолвить ни слова. Вид Джеммы со сверкающим лезвием будто загипнотизировал ее. В голове проносится только одно – присланная Сьюзи ссылка на сайт, снимок Джеммы Хаиш и ее отсутствующий взгляд.
– Его место вон там, – наконец, выдавливает из себя Лаура. Она быстро забирает у Джеммы нож и с отвратительным стуком вонзает его в держатель. – А ручка у вас есть? – спрашивает она гостью нарочито равнодушным голосом.
Джемма кивает.
Лаура отворачивается, чтобы достать пару тарелок из сушилки. Ей нужно чем-то себя занять, перевести дыхание, отвлечься от навязчивых мыслей.
– Я поднимусь через минуту, – говорит Лаура. – Спокойной ночи.
Но когда она снова оборачивается, Джеммы на кухне не застает. Гостья уже наверху. И Лауре остается только молить бога о том, чтобы Тони вернулся домой поскорей.
11
Постель у меня чудесная – белые простыни на ощупь как дорогой египетский хлопок. А на крашеную прикроватную тумбочку Лаура положила горстку свежесобранных диких цветов в миниатюрной бутылочке из-под молока. Вот она – доброта незнакомцев! Сама комната выглядит в точности так, как я ранее описала ее Лауре и Тони, – идеальная для ребенка, хотя цвета могли бы быть чуть более приглушенными.
Взяв за исходный эпизод свое прибытие в аэропорт, я начинаю записывать все события уходящего дня: свою попытку заявить о пропаже сумки, путешествие сюда на поезде, встречу с Лаурой и Тони, посещение больницы, вечерний поход в паб на викторину. Я ни о ком не пишу ничего личного – ведь я уже ощущаю себя «общественным достоянием» и нисколько не сомневаюсь в том, что все записанное мною будет прочитано другими: врачами, полицейскими, специалистами в области психического здоровья. Уверена, у них у всех самые добрые намерения. Но мне необходимо соблюдать осторожность. И на верху бумажного листка я записываю: «Прочитай это, когда проснешься».
Лаура все еще внизу. Она ведет себя со мной довольно странно. То держится подозрительно и опасливо, то вдруг проявляет участие и теплоту, приобнимает и пытается утешить. Мы обе видели реакцию доктора Паттерсон в самом конце нашей консультации в больнице. Не заметить ее потрясения было невозможно. Как и потрясения Лауры после получения за ужином эсэмэски. Речь в ней шла не о йоге. Кто же, черт побери, эта Джемма Хаиш?
Я пока еще не слышала, чтобы Тони вернулся из паба. Он велел мне положить ключ под цветочный горшок у входной двери. Меня подмывало остаться в пабе – посмотреть, действительно ли он так плохо поет, как утверждает Лаура. Но моя усталость оказалась сильнее любопытства.
И сейчас мне ужасно хочется спать. Но я переживаю за завтрашнее утро. Что оно мне принесет? Не будет ли оно еще хуже сегодняшнего? Еще более стрессовым? Я должна двигаться дальше, но чувствую себя во власти других людей, зависимой от мнения докторши, от своей собственной памяти. Образы Флер продолжают всплывать перед моими глазами. Но стоит мне ее увидеть, как Флер мгновенно исчезает.
Вот я закрываю глаза, и она опять появляется откуда-то из темноты. Она здесь – сидит на кровати в своей квартире, а ее лицо скрывает книга, которую она читает: еще одно описание берлинского андеграунда техно-музыки. «Флер», – шепчу я, и мои глаза увлажняются слезами. Она опускает книгу, и я громко охаю: ее лицо искажено, рот распахнут в ужасающем крике.
Мозг – сложнейший, но пугающий механизм, способный помнить многое из того, что мы бы хотели забыть, и забывающий ту единственную вещь, которую нам бы больше всего хотелось запомнить. А потом, с течением времени, он вдруг начинает работать избирательно, словно в автономном нейронном режиме, вызывая ночные кошмары из-за кордона бесплодной пустоты амнезии.