Конопля развязала Штурманн-Тейлору язык.
– Угу, – равнодушно ответил Бабах, отодвинув книгу. Книги были не по его части.
Штурманн-Тейлор хохотнул – самовлюбленно, гортанно, заразительно; услышав этот звук, многие начинали улыбаться. Еще раз глубоко затянулся, закрыв глаза, стараясь как можно дольше задержать дым в легких. Расслабленно выдохнул.
– Точно не хочешь? – поинтересовался он, протянув косяк Бабаху.
– Не люблю дыма в легких с тех пор, как завязал с героином.
Штурманн-Тейлор посерьезнел. Несколько секунд смотрел Бабаху прямо в глаза. Огонь разгорался, бревна тлели, приятно потрескивая.
– Да, мне нравится, – сказал он наконец, – напоминает времена, когда я преподавал. Все лучшие девчонки были мои. Хочешь еще кофе?
Бабах посмотрел в окно. Носильщики уже закончили разгружать вещи.
– Мне надо до темноты успеть еще в одно место. До Йеллоунайфа и обратно. И завтра тоже. Надеюсь, успею до того, как начнутся бури. Уверен, мы тут застрянем на неделю, а то и две.
– Надо поговорить, – сказал Штурманн-Тейлор, закручивая докуренный косяк. Его голос изменился. Теперь это был деловой человек. – Мне может понадобиться перевезти… скажем так, вещество поделикатнее.
Бабах почувствовал, как участился его пульс, но постарался сохранять внешнее спокойствие.
– Не вопрос. Когда будешь готов, ты знаешь, где меня искать. – Он поставил на поднос чашку и блюдце, побрел к двери. Штурманн-Тейлор хотел было его проводить, но Бабах его остановил:
– Не волнуйся. Я знаю дорогу.
Тем не менее из темноты за дверью выскочил «дворецкий» и дошел с ним до выхода. Потом он долго смотрел, как Бабах идет по заснеженной лужайке к самолету. Как-то Бабах зашел в тренажерный зал в лагере и увидел «дворецкого», колотившего грушу. Отрабатывает крав-мага[7], подумал он.
Бабах завел самолет, доехал до края взлетной полосы. Когда «Зверюга» затряслась мелкой дрожью, он увидел, как Штурманн-Тейлор наблюдает за ним из окна библиотеки. Им овладело холодное спокойствие.
Придется совершить еще несколько полетов, прежде чем он сможет войти в высшее общество Штурманн-Тейлора. Но он уже сейчас чувствовал – победа близко.
И если он прав, главной наградой станут сырые алмазы, которые направятся на обработку в ВестМин, как только откроется шахта.
Глава 8
Проверив диктофон, Тана прикрепила микрофон к воротнику. Было проще давать показания устно, чем пытаться набросать их замерзшими пальцами. Потом все запишет. Было всего восемь пятнадцать утра, и солнце, как бледный лимон, накрытый стеклянной крышкой, пыталось пробиться из-за горизонта. Высоко подняться оно не смогло бы. Все сужаясь и сужаясь, арка к концу декабря становилась едва заметной.
Холодный ветер кружил по долине, скрипя и свистя в ледяных кристаллах, за ночь наросших на снегу. Бриз разогнал облака, и Тане удалось дозвониться по спутнику. Ей сообщили, что следователь вылетел несколько часов назад. Теперь нужно было записать показания.
Оставив Ван Блика ждать ее на утесе, она забралась на соседний. Отсюда место происшествия было видно как с высоты птичьего полета. В блеклом утреннем свете оно казалось сюрреальным.
Напротив нее, над головой Ван Блика, стоял инукшук. Эти каменные фигуры часто можно было увидеть в тундре. Одну руку ему обычно делали длиннее другой, и это подсказывало путешественникам, куда двигаться дальше, чтобы найти воду или горную тропу. Ничего странного. Тем не менее она решила его сфотографировать, просто на всякий случай. Потом сделала еще несколько снимков утеса, места происшествия сверху. Волки лежали в море красно-розового снега, по которому были разбросаны клочья мяса, кишок, одежды. Голова Селены.
Тела Аподаки и Санджита под брезентом, огороженные электрической изгородью, отсюда казались просто холмами. Она сфотографировала все это, проверила часы, настроила микрофон. Зафиксировала время и погодные условия, тот факт, что она здесь с Маркусом Ван Бликом. Кратко обрисовала, как они прибыли сюда, как убили волков, какие меры были приняты, чтобы защитить тела.
– Здесь пятеро мертвых волков, – сказала она. – Пятерых убили мы с Ван Бликом примерно в 11.40 вечера в воскресенье, четвертого ноября. Четверо, по словам Ван Блика, убиты им и наемным рабочим ВестМина по имени Тивак Кино днем в субботу. Когда я вечером субботы приехала в лагерь ВестМина, Кино на месте не было. Пилот компании «Арктический ветер» Хизер Макалистер обнаружила четырех волков, пожирающих жертвы, когда прибыла сюда в воскресенье около часа дня. Она предположила, что те же волки двигались на север вдоль побережья озера в пятницу утром, где их с самолета заметила команда.
Тана помолчала, затем добавила уже для себя:
– Макалистер также заметила красный вертолет «Аэростар» на другой стороне утеса в пятницу около полудня, до того, как началась буря. Она предположила, что он принадлежал пилоту Кэмерону О’Халлорану по прозвищу Бабах. – Она напомнила себе вернуться к этому вопросу. Потом некоторое время изучала место происшествия, пытаясь нарисовать картину произошедшего.
Она представила, как биологов высадили недалеко отсюда. Представила, как они идут в эту долину, как навстречу им движутся туман и снег. Отметила, что они не поставили палатку. Вновь включила микрофон.
– Нет никаких доказательств того, что жертвы готовились здесь заночевать. Это может означать, что нападение произошло днем в пятницу, второго ноября. Здесь много хищников, и они вполне могли появиться в светлое время суток.
Она сделала еще снимок, потом медленно спустилась с утеса. Остановилась у цепочки медвежьих следов, чуть присыпанных слоем свежевыпавшего снега. Большой медведь. Когти длиной с ее средний палец. Отпечатки вели непосредственно к месту убийства. Несколько следов шли поверх волчьих, другие перекрывались собачьими. Тана вряд ли смогла бы сказать, какие животные пришли сюда первыми, тем более что слой снега запорошил тропу. Она измерила следы небольшой рулеткой, сфотографировала, как и отпечатки ботинок.
Сосредоточившись на работе, старательно фотографируя и записывая на диктофон все, что видит, она постепенно пробиралась к телам. Что-то заставило ее поднять глаза – чувство, будто за ней внимательно следят голодные глаза. Она перевела взгляд на утес, на Ван Блика.
Он смотрел на нее. Неподвижный, как каменная статуя. Волосы у нее на шее встали дыбом.
Он ее пугал. На примитивном, первобытном уровне. Несмотря на то, что она была благодарна ему за помощь. Без него она не добралась бы сюда. От бедных ребят не осталось бы вообще ничего.
Тана подошла ближе к телам, к тому месту, где ее стошнило. Ее захлестнула волна стыда. Это надо же так – оставить здесь свою ДНК. Сглотнув, она с отвращением сфотографировала все, что наделала, вспомнив слова инструктора – фотографируй все, я имею в виду, вообще все, какие бы чувства у тебя оно ни вызывало. Что-нибудь совершенно незначительное может в итоге стать очень важным. В суде, например. Юристы зацепятся…
Каркнул ворон. Тана подняла глаза вверх. Большая блестящая черная птица уселась на вытянутую руку инукшука, из клюва свисало что-то длинное. Тана достала из-за пояса бинокль, навела на птицу. Это оказалась бледная полоска мяса. Пока она пыталась рассмотреть птицу, воздух над долиной прорезал выстрел. Тана замерла от неожиданности. Птица взорвалась облаком перьев, мертвое тело упало на землю.
Тана опустила бинокль, сердце бешено колотилось. Ван Блик стоял у утеса, вскинув ружье.
– На хрена ты это сделал? – закричала она. Ван Блик медленно опустил винтовку, сел на скалу и уставился на Тану.
Пот ручьями побежал по ее телу. Она посмотрела на часы в надежде, что вот-вот услышит звук приближающегося самолета.
Перестань… он не собирался стрелять в полицейского… ты просто параноишь… Тана вновь занялась работой. Сфотографировала разорванную на куски шерстяную голубую шапочку с прилипшим к ткани зрачком, склонилась, чтобы разглядеть получше. К шерсти прилипли клочки кожи и длинные светло-рыжие пряди. Глаз и волосы Селены Аподаки. Тана обвела взглядом следы и отпечатки, которые казались разветвленной магистралью, дошла до холма под синим брезентом. Рядом с ним в красном снегу лежало ружье среди обрывков рюкзака, окровавленный ботинок, клочья одежды, пластик, отпугиватель медведей. Две разбитые канистры, измазанные черной жидкостью, разбрызганной по снегу.
Что с тобой случилось, девочка? Кто на тебя напал? Медведь? Или волки окружили тебя и рвали, когда ты пыталась их отпугнуть? Ты была еще жива, твое сердце колотилось, когда кровь окрашивала снег. Неужели они разрывали тебя, растаскивали твое тело, дрались за твою плоть, пока ты еще цеплялась за жизнь?
Тана сфотографировала ружье, потом внимательно рассмотрела. «Моссберг 500A» двенадцатого калибра. Один патрон в патроннике, два в магазине. Никаких признаков, что из ружья стреляли. Тана вспомнила прошлую ночь, оранжевые глаза, смотревшие на нее из тумана. Учитывая расстояние между ними и высоту, с которой на нее смотрели эти глаза, она была уверена, что перед ней был большой медведь. Если бы он решил броситься в атаку, она, вероятнее всего, не выжила бы, но перед смертью успела бы выстрелить. Так что же случилось здесь? Кто-то внезапно напал на биологов? Если бы сначала напали на безоружного, второй успел бы выстрелить, по крайней мере, в воздух. Может быть, на биолога, у которого было оружие, напали первым. Может быть, их парализовал страх.
Тана медленно повернулась, в душу просачивалось мрачное чувство. Волчьи следы в окровавленном снегу повсюду пересекались с отпечатками лап большого бурого медведя. И обуви. Нужно было сфотографировать подошвы ботинок Ван Блика и Кино. И своих. И Аподаки. И Санджита.
Она повернулась к оторванной голове. На секунду закрыла глаза, постаралась справиться с собой. Сфотографировала голову, прежде чем изучить более досконально. Чуть выпрямилась, чтобы бронежилет под курткой не так сильно давил на живот.
Вновь включив микрофон, откашлялась и сказала:
– Голова изжевана, оторвана от тела жертвы. Она лежит в трех метрах от туловища. Лицом вниз. Шейный платок изорван, судя по всему, часть позвоночника вырвана, – она вновь прокашлялась, – часть кожи с затылка содрана, виден значительный перелом черепа. Длинные волосы все в крови и, судя по всему, кусках внутренних органов. Волосы светло-рыжие, сильно вьются. – Тана повернула голову Селены рукой в перчатке и чуть не отскочила. Дыхание участилось. – По щеке вниз идут четыре глубоких симметричных разрыва или царапины. Похоже на следы когтей. Правая щека… съедена, левая скула сворочена. Правая… – Она осеклась, вытерла лоб тыльной стороной рукава. Зубы скалились, как гримаса скелета, в которой не было ничего живого, человеческого. – Правая надбровная дуга вмята, оба глаза отсутствуют.
Только черные, кровавые глазницы.
Тана смотрела на то, что совсем недавно было головой Селены, а теперь безо всякого выражения уставилось в перламутровое небо. Это пугало. Мы запрограммированы природой, чтобы наше лицо реагировало на эмоции другого, думала Тана. Улыбка должна быть заразительной. Печаль в глазах собеседника мы ощущаем физически. Видя, как кто-то плачет, можем расплакаться сами. Без мягких губ, без выражения глаз, без выражения лица то, что делало Селену Аподака человеком, исчезло. Тана подумала о родителях жертвы. О семье. Друзьях. Все лицо напряглось. Она отвернулась и глубоко втянула воздух, радуясь резкому ветру, позволявшему дышать, не вдыхая запах мяса.
Собравшись с духом, Тана подошла к электроизгороди у тела Раджа Санджита. Сфотографировав покрытый снегом брезент, отключила генератор и перелезла через изгородь. Откинула брезент, и ее снова захлестнул ужас.
Голод
На бесплодной земле души чудовища требуют жертв…
Окровавленными пальцами Читатель гладит, так нежно, напечатанные на бумаге слова стихотворения, открывающего «Голод». Ночь. Свечи горят по обеим сторонам новой банки, где в красной жидкости плавает свежий глаз. Это был такой прекрасный глаз, когда еще был живым. Болотно-зеленый.
Огонь пылает в печи. Комната – как пещера, темная парна́я. Жаркая.
Читатель обнажен. Читатель сыт.
В животе Читателя жареное сердце. Лакомство.
Сегодня день рождения Читателя, второе ноября. Время радовать себя. Время соблазнов. Когда наступает зима… как прекрасно, что Боги Природы в этот самый день решили начать новый сезон. Обычно это случалось приблизительно в то время. Около того дня, когда Читатель был рожден, вырван из материнской матки, уничтожив то, что его породило. Жизнь и смерть. Рука об руку. Инь и Ян…
Глава 9
Затуманенные глаза Раджа Санджита рассеянно смотрели на Тану. Половина его лица была съедена, как и часть руки. Возле бедра лежал кусок левой ладони. Клочья одежды пополам с лоскутами кожи валялись рядом. Один ботинок пропал. Мягкие и питательные внутренние органы сожрали животные. Тана окинула взглядом петлю кишок, сбегавшую вдоль тела. Она знала – в дикой природе, особенно на летней жаре, труп дольше сохраняется, если падальщики съедят кишки и желудок. Именно там в первую очередь поселяются бактерии.
Симметричные разрывы, похожие на следы когтей, шли по затылку и вдоль бедер Санджита. Тана включила микрофон.
– Хищники сильно обглодали тела жертв, – сказала она, – и на основании этого можно предположить, что биологи были убиты в пятницу днем. Очевидно, кто-то достаточно долго поедал их.
Она описала все, что видит, сделала еще несколько фотографий, заметила следы черной субстанции на теле. Направилась к канистрам, желая рассмотреть, и едва успела зажать рукой нос и рот, как ее вновь стошнило. Субстанция оказалась приманкой для животных, воняющей тухлой рыбой и неизвестно чем еще.
Тана вновь попыталась представить себе сцену нападения. Эти двое работали с вонючей гадостью, судя по всему, приманивали ею медведей. Возможно, привлекли внимание гризли, который на них напал. А может быть, волков, привыкших ассоциировать людей с пищей.
Волки могли осмелеть… сами выйти на биологов…
Прежде чем подойти к обезглавленному телу Аподаки, Тана как следует изучила содержимое рюкзаков. Между ними лежала палатка и пачки, разорванные в поисках орехов и мюсли. В них – одежда. Бутылки из-под воды. Маленькая портативная пропановая горелка с кастрюлей. Две кружки. Несколько блюд быстрого приготовления. Ноутбуки, GPS-навигатор, спутниковый коммуникатор. Радио. Бальзам для губ розового цвета. Тана вздохнула при мысли о юной девушке, взявшей его с собой в дикую природу. Нашлись и отпугиватель медведей, и ракетницы. Но ничего не помогло.
Возле рюкзаков Тана обнаружила скрученную колючую проволоку и мешки, как оказалось, с медвежьей шерстью, на которых было написано место нахождения.
Сфотографировав все это, Тана направилась к телу Селены Аподаки, накрытому брезентом.
Первые лучи осветили утес. Они не принесли тепла, но солнцу Тана обрадовалась куда больше, чем ожидала.
Перешагнув электрическую проволоку, она сфотографировала тело. Из-под брезента торчала рука. На запястье блестел серебряный браслет, украшенный орлом из нефрита.