Мы бегом рванули через окно выдачи в посудомоечный блок, а оттуда к котлам кухни. Сзади захлопали очереди из автоматов, вокруг загрохотали котлы, завизжала посуда. Снайпер с простреленной спиной упал в моечной, на него валились битые тарелки, над ним перебило трубу и хлестала вода. Мы ворвались в горячий цех. Пулеметчик лег в сток для воды, шедший вдоль огромных варочных котлов, и тарабанил очередями в сторону мойки, заставив там всех лечь на пол. «Сука ты, Радость», – со злобой сказал я товарищу, не предупредившему о какой-то своей игре, погубившей нас. Мент выглядывал аккуратно, прячась за холодильником, в окно, нет ли каких вариантов. Из окна и прилетело. Кто-то, не парясь, всадил к нам в окно из гранатомета, сделав «горячий цех». Кумулятивная граната – это сильная вспышка, страшный жар, и все тонет в темноте. Меня швырнуло в сторону, обо что-то ударило головой. Краем глаза видел, как Радость бросило о стену и уронило за котел, оставляя на стене кровавый след. Я пару секунд, лежа лицом в кафель на полу, чувствуя невыносимую боль, от которой казалось вылезут глаза, слышал, как жутко орет мент, а пулемет из-под котлов продолжает грохотать.
Дикая тупая боль в боку – походу сломаны кости. Противно почувствовал горячую жижу на животе и в штанах, вылезали кишки или дерьмо. Я заорал от боли и сдох.
Десантник вырвался в коридор за мойкой, добежал до туалетов, и выбив там раскрашенное окно, сиганул в кусты. Мент был еще жив, к нему подходили офицеры. Он трясся, держась руками за кровавый живот, и выл. Офицер забрал у него автомат. Десантник еще мог уйти, но Радость был против, да и мы все. Если он нас тут бросит, денег за убийство босса он от Радости не получит. О чем мы ему и сообщили в чат. Он добрался до тихого места, где, рванув чеку подорвал себя гранатой. Трудней было с ментом, которому нужно было не попасть в плен. Усилиями нашего товарища-взломщика, он закатил глаза и охнул от скачка давления. Офицер дотронулся пальцем до его шеи за воротником и сказал своим друзьям «Сдох».
Мы сидели все вместе в номере у Радости вокруг длинного стола. У меня до сих пор болел бок, кружилась голова, я потрогал бинты на животе, они были мокрые. Пулеметчик жаловался, что ничего не видит. Каждая такая смерть – дорого обходится, мы все-таки не бессмертные… Игра проиграна, из-за наших трупов, попавших в руки охраны босса, заказчику проще признать живым самого босса и согласиться с хозяевами игры отыграть все назад. Теперь босс жив, и всего что произошло сегодня в генеральском зале столовой – не произошло.
«Ты ничего не хочешь объяснить? – спрашивал я у товарища, – мы же все успели по плану, что ты искал там?». Мы все смотрели на Радость, а он, бледный, с синяками по всей морде, клацал пальцами в телефоне. Закончив, посмотрел на нас виновато:
– Я накосячил, не вопрос. Сейчас перевел на ваши счета весь аванс, вам каждому капнул по сто золотых. Это больше, чем вы рассчитывали за одну ходку. На вопрос, что было в рукаве – не отвечу. Сейчас неделю ждем – если заказчик заплатит, а взломщики смогут нас вставить куда-нибудь на нормальную позицию, попробуем еще раз. Вряд ли, конечно, – охрана нас теперь будет ждать везде… Но недельку подождите, не разбегайтесь. Сейчас расходимся, друг друга не ищем, если что я вас всех сам найду. Идите, мне херово…
Радость повалился на диван, держась за бок. Мы встали из-за стола на выход. Радость окликнул меня в дверях, сказав, что я забыл перчатки. Перчатки были не мои, но дружбан твердо тянул их мне в руки, и я взял.
Разошлись в разные стороны. В лифте ехал один и сунул руки в перчатки. В одной из них оказалась симка. На своем этаже подошел к бару и купил новый самый простенький телефон. Вставил симку. Когда уже вошел в номер и улегся на кровать, пришла смс. «2-я палуба, 22-я парковка, транспортник RD-862, спроси у Дорсена через час».
Как-то во время учебы на Хомланде, я попал под разработку контрразведки. Четыре с половиной часа меня били вчетвером, прикованного к стулу, я был тогда на волосок от гибели, мне было 20 лет. Я на всю жизнь запомнил ту щемящую тоску, беззащитность и страх. Это чувство всегда возникало у меня, когда приходилось попадать в переплеты «высокого уровня». И сейчас явно было что-то типа того. Холодок по спине, напряжение в затылке, когда шея сама втягивается, и ждешь очередной удар контрразведчика из-за спины – сильный под основание черепа, когда темнеет в глазах и кажется, что треснет кость, а душа вылетит вверх через эту трещину.
ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх
Радость явно что-то напортачил «за гранями дозволенного». Что ж там было в рукаве у босса? Я спокойным шагом пошел к лифту, спустился к 4-й палубе и по ленте транспортера пошел к своей парковке. Прошел шлюз и взошел на свой корабль. Оставил на столике все свои гаджеты кроме нового телефона, переоделся в робу вроде тех, что носят хозработники и инженерный состав. Открыл холодильник и взял из ящичка баночку с жидкими волосами. Налепил себе бороду, усы, патлы на голову, гелем изменил очертания морщин, нацепил мягкие пластины на зубы, скруглив таким путем щеки, вставил линзы, поменяв цвет глаз на серый.
Вышел из корабля, не проходя через шлюз, уверенно нашел в потолке люк от кабельного контейнера, подтянулся, залез в него и по узкому желобу пополз в сторону вентиляционного хода над палубой. Там спрыгнул в коридор уже далеко от своей парковки и пошел к межпалубному лифту. Грязный железный контейнер меня, вместе с еще десятком рабочих в комбезах, похожих на мой, спустил на 2-ю палубу. По суете и гаму сразу нашел транспортник. Огромная хрень проходила полную зарядку, пополнение запасов и техосмотр. Тут крутилась уйма народу. А внутри транспортников куча пространства, толком не контролируемого охраной станции – поэтому на таких кораблях помимо рабочих торчат бомжи, лица, скрывающиеся от охраны, торгуют наркотой. Понятно, в общем. Один транспортник улетает, прилетает другой. Но такое место на станции всегда в итоге есть.
Я уверенно прошел мимо главного трапа, вышел к приставной лесенке, шедшей в маленький люк под брюхом транспортника. Дорсен? – спросил я мужчину, стоявшего возле лесенки. И что? – спросил меня, видимо, все-таки Дорсен. – У меня встреча сейчас здесь.
Дорсен ткнул пальцем в люк и сказал «прямо и направо». Я поднялся внутрь и пошел по узкому проходу между толстыми кабелями. В конце прохода справа оказалась серверная – там было сухо, тепло, еле-еле светло и мерно шумело электричество.
Радость кивнул мне и сказал кидаться на топчан, сам сидел на железной табуретке за столом. Он откупорил бутыль виски, хлебнул с горла и протянул мне:
– История такая, Бр. Я вляпался по полной. Сваливай быстро и далеко, нигде не вспоминай, что тут было. В игрухе тебя не идентифицируют, не реально. Парни тебя не знают. Если сам не пробрешешься, никто не вчухает. Но на всякий случай ближайшие три месяца будь аккуратен и не доверяй никаким случайным встречам или событиям.
– Не канает, Радость, – я разлегся на топчане, уже согревшись вискарем, – рассказывай, что в рукаве было, чем тебе это грозит, чем я могу тебе помочь. Не корчись – мы с Хомланда, мы джедаи, мы ближе родных. Не бойся, я не герой, если ты на самом деле в жопе, и ничем помочь нельзя, я отвалю и не буду мешать тебе сдохнуть. Но молча сваливать ты не имеешь права. Обидно даже – не уважаешь что ли?
Я изо всех сил надеялся, что Радость отшутится и пошлет меня. Я понимал, точнее чувствовал, что он краю бездны, и, что тут врать, – я хотел в тот миг, чтоб он шагнул туда один и желательно молча. Я просто должен вести себя как джедай, поэтому и предлагал помощь…
– Там коды программы оболочки Play Galaxy, – сказал Радость.
У меня внутри все упало, я понял, что уже стою рядом с ним у края пропасти. Play Galaxy – программная оболочка не только большинства игр, это оболочка в которой созданы почти все программы, что нас окружают. Все карты Галактики MAP Galaxy, большинство СМИ и социальных сетей в MEDIA Galaxy, да много чего. Браузеры тоже к ней привязаны, а еще банки, биржи… не перечислишь. Но ведь я знал Радость – ему не банки нужны и биржи…
– В рукаве у босса флэшка, в ней коды, пароли, логины, закрытая часть. Программеры видели, что я знаю об этом и видели, что я пытался ее взять. Программеры считают, что джедаи не имеют права лезть в это. Это приговор, – разъяснил он мне обстановку.
Я начал понимать, за чем на самом деле хакеры (а хакерами считаются программеры, которые хотят считаться хакерами, если им так удобно), за чем хакеры-программеры на самом деле вставляли нашу зондер-команду в игру. Ясно, что им нужен не какой-то вшивый босс, за которого заказчик-лох платил тысячу золотом. Босс полез не туда куда следовало. Возможно, восстание против него началось из-за этого. Но теперь полез куда не следовало рыжий психонавт. Да, нас с юности воспитывали, что программеры нам не указ, что мы свободны и галактика свободна… Программеры – обслуга и т.п. Но жизнь сложилась так, что галактика как тазом накрыта программными оболочками, а значит программеры правят этим миром. Это, конечно, не афишируется, но все, кто в курсе, смирились. Мы, джедаи, – теперь просто что-то между гороховыми шутами и безбашенными наемниками. Дон-кихоты, раздолбаи, вечные побродяги Вселенной. Мы давно не совесть мира и не духовный ориентир…
Значит, Радость хотел стырить у богов их небо… Я смотрел на бледного напуганного друга, сосавшего виски с горла, в дыму недогашенной в банке сигареты, и меня щемила тоска.
В первое лето обучения в Хомланде, в первый лагерный сбор в лесной крепости, когда мы только узнавали друг друга, познавали дисциплину и азы военного дела… Бесконечные часы строевой на огромном плацу, под круглосуточную барабанную дробь… Физо до изнеможения и очень скудный паек – туалеты сверкали белизной хлорки, так как мы никто ни разу не срали весь месяц этого сбора. Бессонные ночи в караулах, дозорах или на кухне… Постоянные вопли командиров и наказания, наказания…
Как-то в самом начале сбора наш генерал, проходя перед строем и рассыпаясь ругательствами и угрозами проорал: «И чтобы никаких самоволок, никакого бухла, никакого острова пасхи! Сгноблю, если узнаю, что опять! Отчислю сразу – в солдаты, на космобазу! В черные дыры, бл…!»
Конечно, мы обязаны были узнать, что за чертов остров пасхи такой. И узнали…
В паре километров от лагеря длинный относительно крутой, как стена, обрыв холма, не видный из лагеря, зато очень заметный со стороны реки Чаки. В этот обрыв, как в стену были вбиты целой галереей вытесанные из могучих бревен фаллосы. Любовно отшкуренные до нежной бархатистости, ярко покрашенные бежевой краской, а где надо алой или пурпурной. Яйцами, как основаниями они крепились в грунте обрыва холма. Гордо и неукротимо глядя красными макушками в небо. Под каждым этим произведением искусства были вбиты таблички с годами, когда были установлены каждый из фаллосов – от года основания Академии, исключая только два года Галактической войны, – до наших дней. Последний был обозначен прошлым годом – его вбивали наши второкурсники, а тогда такие же как мы перепуганные новенькие на первом лагере. Дальше в бесконечность шло пустое пространство. Мы (нас там было сначала пятеро) поняли, что обязаны создать нечто подобное, вбить рядом и проставить свой год.
Подключались еще ребята. По ночам, скрытно пробирались сюда, тихо (представляете, как это медленно) пилили высокую сосну. Решили голосованием, что «наш» будет тонким и длинным, и в дело пошла колючая красавица. Отпиливали ветки, ровняли рашпилем, потом шкурили, долотом выдалбливали рельеф. Как начинало светать, прятали изделие в кустах, и ползли в казарму. Лишь бы успеть раздеться и лечь в постель, чтоб на подъеме вскочить со всеми.
Очень аккуратно подтягивали к делу сообщников. Командиры что-то чухали, за нами подглядывали стукачи и их надо было обманывать. Потом наших стали ловить и допрашивать. Когда меня поймали, я сказал, что выходил в ночь из казармы курить, был приговорен к трем суткам в наряде. Одного из нас схватили сержанты в лесу и били, но пацан не сознался. Мы видели, как его увозили утром медики в лазарет. Через допросы начали таскать весь курс – кто что слышал-видел. «Отчисление», «дисбат», – потоянно слышалось из-за двери канцелярии ротного командира. Каждый раз, когда я перся в лес к нашему «Хрену Павловичу» (в честь нашего генерала Антона Павловича), трясся, если вдруг треснула ветка, или внезапно полетела сумасшедшая встревоженная птица.
Когда Палыч был готов, мы с Радостью должны были «родить» краску. Лунная ночь была некстати, но ждать часа по-темней было некогда. Мы пробрались к окнам склада, прячась от патруля. Тем самым движением Радость отжал штык-ножом штапики с окон, аккуратно, приняв на себя стекла. Мы влезли внутрь, светя фонариками, сыскали нужные цвета. Выключили фонарики и легли, пока проходил недалеко патруль. Потом вылезли с банками краски наружу. Веничком подмели за собой и на складе, и на окне, и на карнизе. Приставили стекло в окно и тихонько рукояткой штык-ножа прибили обратно штапики. Подмели за собой на асфальте под окном. Это кража, за нее реально дисбат, с этим не шутят.
Я помню- до сих пор лицо Радости в тот момент, когда мы с банками краски и веником в руках, вжимались в землю под кустами, когда мимо, совсем рядом, в пяти шагах, опять шел офицерский патруль. Бледный, испуганный, упертый, готовый, что сейчас ему хана, но не готовый отступить, уверенный, что «так надо». Мы не могли оставить после себя «пусто место» там – на острове пасхи. Мы не могли допустить, чтобы прервалась линия времени…
Вот такое лицо сейчас было у Радости, как будто не прошло с той ночи столько эпох… Я думал, сейчас пущу слезу, так щемило внутри. Потом, через много-много времени, мы узнали, что остров пасхи – педагогическая игра, что отчисленные после лагеря 30 человек – как раз те, кто раскололись и предали нас. Что офицеры знали каждый наш шаг и старательно вписывали в личные дела… На другом берегу реки Чаки была дача Антона Павловича. И когда мы, наконец, забили Х… куда надо, генерал и старшие офицеры любовались в окно с дачи и распивали водку. Но то были наши офицеры – старые боевые джедаи. А Play Galaxy – чужая свора, мы для них враги, это не игра… Радость стоял перед лицом смерти.
Радость, бл…, что ж ты наделал, – сказал я, взяв его за плечо. Он все улыбался своей широкой лыбой, не говорил ничего, понимая, что я понимаю, что он прав.
хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх
Мы решили, что он снимается с якоря и летит в Альдебаран – система, нам более-менее знакомая. Я аккуратно и незаметно лечу следом за ним на дистанции. Он будет чем-то вроде наживки, – а я ловцом. Я буду смотреть за всем необычном, что его встретит. И либо вмешаюсь, когда на него нападут и спасу, либо хотя бы увижу концы – программеров, их схемы, может, возьму языка… Потом подключу или подключим надежных наших, и размотаем клубок. Мы, джедаи, не претендуем на галактическую власть, но заставим считаться с нами. Радость вылетает завтра, а я значит послезавтра.
Я теми же окольными путями вернулся к себе на корабль, удостоверился, что батареи полностью заряжены, на счет капнули 100 золотых за ходку к боссу и еще 300 золотых – все деньги Радости, которые я обязался потратить на его спасение или на расследование его гибели. Хранить деньги на своей учетной записи Радость считал теперь уже легкомысленным.