Девушки в моем лице давали чуть ли не лично Ему, великому программисту, создавшему все вокруг. Я видел его отражение в их глазах, когда они кончали. Понимал, что, дав мне чуть-чуть посувать, они надеются теперь на тайное покровительство, повышение, богатство или хотя бы прощение грехов. Ведь если она отсосала безопаснику, значит она – настоящий патриот.
Я не расстраивался, ведь к тому времени, с кем бы не трахался, я представлял себе Ту, что отказалась быть со мной. Наверное, девочки видели в моих глазах ее отражение, но и они не обижались. Мир и так создан из тоски, скуки и чуть-чуть горя. Единственный язык, на котором мы общаемся – боль. Так зачем копаться в этих редких секундах радости и удовольствия? Кто кого обманывал, какая теперь разница?
По Джейс было видно сразу, что она не такая. Она ждала трамвая. Поэтому я, не медля, вынул свой трамвай, вывалив его из штанов на стол. Трамвай был из трех вагонов – трех бумажек с портретами зеленого монстра, – 300 кроков, примерно 0,3 золотых в ходовой для этих мест валюте. По ее глазам я понял, что это как раз ее размер. Она рассмеялась. Я представил, что она, сидя перед зеркалом, до моего прихода представляла себе, визуализировала 300 кроков, и теперь они реализовались в моем лице. Представил это и тоже рассмеялся.
Разговор, ненапряжный и простой, пошел сам собой. Джейс сказала, что очень устала в этом турне и давно мечтает об отпуске на курорте – где-нибудь, где теплое море, хорошие отели и только лебеди (На Лебеди лесбос почти основная ориентация, и от мужиков все эти джейс устают как от тяжелой работы – «таскать мешки» они это называют). Мечтая вслух о курорте, она соблазнительно улыбалась и обворожительным движением белокожей узкой ручки, тонкими пальчиками с длинным алыми ногтями, прибрала со стола мой трамвай, и развернулась ко мне лицом вместе с креслом…
Я, теряя дар речи, бросился целовать ее ноги. Крепко вцепившись руками, впивался губами в верх ступни, облизывал языком голень, коленки, ямки за коленками, чмокал выше и выше, пока не уперся головой между ног…
Джейс – это просто сказка, это космос, в хорошем смысле слова. Такие минуты, как будто оправдывают, все эти годы беспонта и холода. Сознание до верху заполнилось ее улыбкой, выражением глаз, жилками на бедрах, волнительными маленькими, почти плоскими белыми сисечками с бледно-розовыми большими сосками… Длинная шея, которую можно целовать до-о-олго, так долго, как хочется, пограничье между гладкой шеей и началом волос, куда можно тихонько подуть, ушки, которые кажутся хрупкими и тонкими, но которые жарко отзываются, если тихонько прикусить зубами их за мочки.
Я не очень люблю тратить время на скучную классику, но тут вдруг вдохновился и вошел в нее с позиции миссионера. Я представлял себе, что я в ее глазах сейчас – Курорт или волшебный конь, на котором он доскачет до курорта. Походу, она представляла что такое же, потому, что схватила меня, как коня, за шею, как за холку, потянула мое лицо к своему и завизжала «Давай, ну!». Я неистово кончил, продолжая вталкивать ее в кровать фрикциями, смотрел в ее глаза, видел там смеющиеся портреты удовлетворенных зеленых монстров, ее довольных лесбо-подружек, счастливых курортских мальчиков-официантов. Я давал ей радость, и не обижался, что радость не во мне, а в зеленых монстрах.
Я слышал, как сейчас на самом деле трое моих монстров трахаются у нее в тумбочке с ее монстрами, лежавшими там еще до меня. Мы с ней – просто необходимое приложение к программе трахающихся зеленых монстров. Это кроки должны были встретиться в этой тумбочке, просто использовав нас, как средство коммуникации. Теперь они всей кучей вцепятся в душу Джейс и заставят отвезти их на курорт, где они трахнутся с миллионом монстров, уже собравшихся там. И так они становятся все сильнее и сильнее, все организованнее, и все смешнее песни людей о свободе – все так или иначе подчиняется воле и тайному замыслу зеленых монстров.
Я не расстраивался. В этот раз я даже не вспомнил Ту, это значит, что мне было по-настоящему классно. Джейс лежала, раскинув руки, на спине и шла большими красными пятнами по белому телу, смотрела в потолок и тяжело дышала. Я потрогал ее потные маленькие ягодицы. Пот быстро испарялся и кожа казалась прохладной.
Я заглянул ей в лицо и понял, что мне лучше уйти, не портить впечатление и не надоедать. Жаль, я же хотел пробыть с ней весь месяц, как это было бы классно! По крайней мере, могло бы быть классно. Радость – чертов сука, гребанный революционер… Понимает этот рыжий мудак, что он у меня отнял?
Я оделся, потрогал ее пяточку и слегка почесал отвердевшую кожу. Она улыбнулась, и сказала «все, иди». Мы сговорились, что увидимся завтра вечером, после концерта я зайду и, может, еще и сходим куда-нибудь, посидим…
Я вышел по пустому темному коридору в темный провал зрительного зала. Посветил фонариком. Вверху на куполе в чудесном танце кружились греческие боги и богини, какие-то птицы и звери, белели руины парфенонов. Они были бесконечно прекрасны. У меня как-то непротиворечиво вдруг уложились одновременно чувство тонкости и уязвимости красоты и ее вечности, непреложности. Я, которого воспитали наши преподы в Академии быть защитником Красоты, быть готовым спасти и сберечь Это, теперь казался себе случайным набором частиц, мимолетным облаком пыли, беззащитным и смертным рядом с Красотой, которая безусловна, непреложна и вечна. Мое облачко пыли рассеется, а красота останется жить, она заложена в самом движении пыли, в самом механизме взаимодействия материй, энергий, пространств и времен. Она – главная формула этой жизни, в которой мы все -только миллионы переменных.
Все вокруг – это огромный зрительный зал, в котором, отыграв свое, исчезают, актеры, декорации, даже зеленые монстры исчезают, сменившись другими бумажками с другими рылами, десятки творческих коллективов вспыхивают звездами, занимают все внимание и потом исчезают. Все артисты, примы и второстепенные персонажи, солисты и подпевалы, короли и шуты, деньги, оружие, горе и радость уходят согласно великому сценарию, меняя друг друга. Только этот зрительный зал, этот купол, эта сцена остаются.
Я шел между рядами зрительских мест, по огромной бархатисто-красной координатной сетке кресел-ячеек, ступал по мягкому черному ковру и представлял себе, что Джейс уже наверное спит, а, может, пересчитывает монстров, листая хрустящие бумажки своими длинными пальчиками с красными коготками, и думает, сколько еще тяжелых мешков перетаскает, прежде чем доскачет на них, как на волшебных конях, до берега своей мечты, до прекрасного теплого моря, увидит мягкий золотой песок, белые колоннады отеля, пойдет с подругами на дискотеку, где будут веселиться и танцевать тысячи радостных огней.
Я выбрался из концертного зала, умиротворенно брел по опустевшим коридорам и холлам 45-й, ехал на тихом лифте, пока не оказался у себя в номере и не уснул счастливым сном ребенка.
хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх
Проснулся на следующий день с трудом только около 11 часов (здесь на 45-й для удобства людей в сутках 24 часа). Продрал глаза и пошел бриться, умываться… Голова болела от киношников, все мышцы и кости болели от Джейс. Это была приятная боль, как звезда посреди сонных и нудных месяцев сенсорной депривации в космосе.
Раздавил бутылочку светлого пива, перекусил красной рыбой с хлебом и маслом. «Ведь хорошо же живу, жаль, что это не надолго», – лениво скользили мысли в голове джедая. К двенадцати добрался до шлюз-парковки к своему кораблю, у створок шлюза уже ждал доставщик с тележками. 15 соединенных паровозиком тележек со жратвой мы с ним вместе вкатили в шлюз и подогнали к главной («человеческой двери») моего корабля. (В разных частях еще были люки, в которые я лазил, когда становился собственным рабочим или техником).
По одной я вкатывал по помосту тележки на борт, пересчитывал и сверял с накладной содержимое. 115 позиций в накладной – мой набор продуктов на полгода, а, может, больше. Пересчитав одну тележку, я толчком вкатывал ее в салон и брался за следующую, доставщик спокойно ждал. На все ушел час, наконец, я расписался в накладной, спустился к доставщику и в его ручном кассовом аппарате произвел оплату своей картой. Вместе с доставкой, ровно 5 золотых.
Доставщик ушел, а я взялся рассовывать хавчик по холодильникам. Основная часть (мясо, сыры, фрукты, консервы) в трюмный большой холодный бокс. Овощи, крупы и макароны – в сухой отсек. Спиртное в большой бокс-бар. Все это занимало много места, почти ровно столько же, сколько вся моя остальная обитаемая часть корабля вместе с санузлом, но приходилось с этим мириться. Всего по чуть-чуть отобрал и положил в холодильник, стоявший в салоне. Туда же загрузил пиво, а виски, водку и вино вставил в мой любимый бар, вмонтированный в корпус корабля под главным плазмой-экраном. Бар умел светиться разными огнями, отражать в зеркальных поверхностях калейдоскопами сторонние и свои собственные огни, имел тяжелые полупрозрачные затемненные створки-дверцы. В общем, выглядел величественно, таинственно и притягательно.
В чате по обмену б/у деталями и всякой мелочевкой для корабельных конструкции, раздался клик, и я включился в сеть. Профиль под ником «Все б/у для электромеханики» прислал мне сообщение: «Лечу на базу 239, тебе что взять?»
Это был Радость, мы с ним условились здесь общаться под видом покупки деталей и даже чуть смухлевав, слепили почти годовую историю этого чата и как бы моих покупок. Его месседж надо было понимать просто – он вылетел, по оговоренному курсу, все идет как сговорились. Я послал ему вдогон: «Навскидку ничего не надо, подумаю – напишу, будь на связи». От него пришла фотка кабель-разъема с вопросом – этого не надо? Я скачал фотку, и загрузил ее в программу сканирования пространства. В фотке был зашифрован сигнал с маяка его корабля. Фото из чата «нечаянно» удалилось, но я написал, что мне все равно не надо разъемов.
Теперь сканер видел удалявшийся маяк Радости. Я закрепил в программу задачу слежения за маяком. Загрузил с купленного «серого» диска карту Альдебарана и всего пространства по траектории от нас до него. Привязал сигнал маяка и к этой программе тоже. Чат с Радостью на всякий случай задублировал себе на телефон и успокоился, что все сделал. Остальное, когда отстыкуюсь от станции, завтра.
Раздался звон сигнала и загорелся желтый фонарик над створками шлюза. Уже 17-00, прибыл доставщик с химией. Я разрешил открыть створки и спустился из корабля вниз. Рабочие вкатывали шесть тележек с большими в человеческий рост баллонами. Два баллона химсостава для воды, два баллона химсостава для воздуха, баллон с реагентом-поглотителем пыли и «лишних газов», производимых телом джедая, баллон с реагентом-поглотителем биоотходов. Эти поглотители позволяли дольше использовать воду и воздух в системе. В седьмой тележке было несколько коробок с разной бытовой химией – очистители, средства для мытья, средства гигиены, стиральные порошки, всего по-немножку. А также химия для обработки деталей корабля, кабелей и электроники. Наконец, в восьмой тележке девять баллончиков с корабельным маслом.
В отличие от хавки, химпродукты лучше проверять досконально, с ними часто накалывают. Я внимательно сверял наименования на этикетках со своим заказом, потом сканировал штрих-коды, потом собственным газоанализатором, хотя бы через обшивку баллона, проверял содержимое на приблизительный химический состав. Один баллон с химсоставом для воды стоит почти золотой – будет обидно узнать потом в космосе, что там вместо дорогого товара закачана какая-нибудь лажа. И заменить там это нечем, будешь пить, что есть.
Все вроде било с накладной, вроде все ок. Я расписался в бумажках, произвел оплату и стал разбираться со всем этим хозяйством. С большими баллонами все просто – их надо вкатить и вставить в их рабочие ячейки, подсоединив каждый к своей системе. Бытовую химию я отволок в ванную, расставив по местам и полочкам. А с корабельными маслами и реагентами придется повозиться. Их лучше сразу и залить, каждый в свою систему. Я брал по очереди то баллончик, то баночку, то коробку с порошком, то тюбик, и шел с ним или лез к разным агрегатам. Смазывал, капал, сыпал, заливал, подсоединял. Иногда, спускаясь опять в салон, чтобы сделать несколько глотков холодного пива, снова лез в узкие железные щели и дыры, в темные углы и тихие ниши. Отворачивал кранчики, открывал крышечки, нажимал кнопочки. Заодно, раз все равно лазил по всей машине, менял, где надо, лампочки, муфточки… Кое-где что-то менял из деталей, если протерлось, проплавилось, или прикручивал потуже, если разболталось. Программа проверки корабля видит только уже случившиеся косяки, а предотвратить уже почти назревшие можно только вручную – вот таким обходом, все осмотрев и пощупав. Вокруг ходовой части и силовой установки в полете и особенно на старте, посадке и на разгоне – сильные вибрации, тут все постепенно откручивается, отсоединяется, раздавливается. Вокруг аккумуляторных батарей соответственно – разряды высокого напряжения, всегда что-то расплавляется, перегревается, отваливается. Чем ближе к обшивке – тем чаще здесь что-то сгорает от сильного облучения или высоких температур.
Я любил свою машинку. Очень. Иногда со всеми этими виртуальными играми, кажется, что уже все вокруг виртуально, что все – игра. Но моя машинка – настоящая, железочка моя милая… Тут все твердое, четкое, находится строго на своем месте, тут все любит точность до сотых долей миллиметра, до сотых долей градуса… Говорят, что люди – глупые и примитивные, тупые… А ведь создают такое совершенство. Вот, у меня, например, очень умная машинка, при этом красивая…
Я сидел на условной крыше корабля, проливая маслом соединения слоев стабилизаторов. Трогал теплый гладкий металл, гладил его, похлопывал по-дружески. Казалось, я чувствую живое тело, сложноустроенное, с собственным нравом, а может, и убеждениями и ценностями…
Вспомнил вчерашний зрительный зал, понял, что мой корабль – тоже часть красоты. Я фантазировал, какая муза вдохновила дизайнера нарисовать на чертеже будущей моей машины именно такие обводы, именно такие формы… Как у конструктора в результате причудливой игры случая, невообразимых законов взаимодействия разных полей с его нервной системой, возник именно такой проект корабля?
Я растянулся на спине, довольный, что с кораблем все хорошо, что я уже все сделал. Прикоснулся затылком к теплой обшивке – твердой, надежной, могучей…
Вспомнил про Джейс, написал ей в инсту, как на счет встретиться, например сразу после концерта в гримерке, а потом пойти в казино или в парк, или остаться у нее…
Лежал, смотрел в терявшиеся вверху темные своды шлюза, чувствовал затылком и спиной корабль, ждал ответа Джейс. Это ли не счастье?
Джейс ответила, что сегодня никак, прям совсем никак, давай, мол, завтра. Я напомнил, что завтра улетаю, «говорил же».
«Ах, прости, забыла. Ну тогда ладно. Пока-пока, потом встретимся, может быть»
Ясно, подумал я, пересела на другой трамвай. Что ж поделать, мечты должны сбываться, ей надо доехать до своего курорта. Я не расстраивался и мысленно желал ей счастливо добраться. Металл родного корабля за спиной придавал мне стойкости и каких-то мужественных фатализма, спокойствия и великодушия. Но мне очень хотелось, чтоб она не бросала чат – вот так, а прислала мне хотя бы смайлик. Прошли минуты, и вдруг ччччпок, и выскочило от нее сердечко. Я улыбался, отправил ей цветочек и два слова «доброго пути!»