– Вот жопа, – разгорячился Макс.
– Может быть, – ответил наставник. – А может быть – и нет.
– Вальтер, а это правда? Так могло быть? – спросил парень в пиджаке, видимо принимая всерьез всю эту, как мне тогда казалось, ересь.
Наставник хлопнул в ладоши, и в этот самый момент я, наверное, впервые в жизни ощутил такое яркое дежавю, словно уже видел всю эту ситуацию в этом кабинете. То есть – не какую-то схожую, а именно эту. Что-то со мной действительно было не так.
– Давид, ты что, тупой? – Я же тебе черным по белому говорю, что может быть, мать твою, все так и было…
– Сэмпай, все-таки, простите, что перебиваю, – ответил он, – но вот по факту, одно исключает другое. Если правы материалисты, и все, что мы ощущаем – биохимия, тогда о каком при этом посмертном существовании вообще может идти речь?
Давид звал наставника модным словечком «сэмпай» (кажется, так на востоке называют альфа-самцов). Разговаривал он с каким-то слабодушным подобострастием – видимо наставник для него все-таки был огромным авторитетом.
– А с чего ты, вдруг взял, что одно исключает другое? Я ж те говорю – все может быть. Все – значит все. И все при этом будут правы, и бесстыдно уверены в своей правоте.
– Ясно, – сказал Давид. – Философия какая-то.
– Это у тебя, брат, в голове – философия. Вот посмотри на руку свою – пять пальцев, да? А могла быть – клешня, черпалка дырявая, или десница королевская… Мог быть эротический сувенир вместо руки! Представляешь? – И Вальтер изобразил удивление, будто рассказывал о каких-то «заморских» чудесах, а Давид глупо захихикал.
– Все могло быть! Ясно? – прикрикнул Вальтер, и Давид кивнул.
– Может быть, – продолжил наставник, – вечности и бесконечности не существует, и все сводится к точке ума, за пределами которой ничего нет. А может быть, однажды вы попросили древнего мудреца поведать о том, что такое сны разума и жизнь человека. Тогда, вся ваша жизнь – всего лишь искусная речь этого мудреца. И когда он завершит свой рассказ, вы обнаружите себя там, где и были всегда.
– А это где? – спросил Давид.
– Сказал бы я где…
– Так скажите!
– А нигде!
Давид поежился, но ничего не ответил.
– Может быть, ты, – указал наставник на Макса, и еще двое, или трое твоих друзей – боги вечности. И все, что ты ощущаешь, находясь в теле человека – ваша игра. Может быть, один из твоих друзей начал догадываться о том, кто он. Может быть, и ты вот-вот вспомнишь. Может быть, наша вселенная – лишь один из многих миллиардов атомов твоего тела.
– Мне такой чести – даром не надо, – небрежно ответил Макс. Он сидел, оперев голову на руку.
– Ты движешься сам в себе, будучи сознанием вселенной. Одно биение сердца, мгновение твоего ока – и целые цивилизации сменяют друг друга. Исчезают короли, президенты, начальники и директора, банкротится Microsoft, Газпром поглощает Exxon Mobile, все цели и достижения, чувства, тревоги, радости и сожаления исчезают без следов в одно мгновение ока.
– Про Газпром, это точная информация? – спросил молчавший до этого сутулый ботаник, приподняв проекционные очки.
– Может быть, – ответил наставник, и с придурковатым выражением на лице поднял указательный палец.
– С-сука, – процедил сквозь зубы Макс.
– Может быть, все книги, фильмы, все речи, слова и символы говорят лишь об одном. Может быть, жизнь это и есть ты…
Вальтер глянул на часы и неожиданно сообщил, что на этом занятие окончено. Все, как по команде начали вставать и выдвигаться из комнаты. А моя пытливость заставила подойти меня с вопросом к наставнику. Увидев, что я приближаюсь, Вальтер кивнул, как бы спрашивая: «чего тебе?»
– У меня во время занятия дежавю случилось. Это переживание с точки зрения психологии имеет какое-то истолкование?
Наставник посмотрел на меня как на идиота и сказал:
– И что ты будешь делать с этим своим истолкованием?
– Уже и спросить нельзя?
– Отчего же. Спрашивай.
– Что такое дежавю?
– А ты я смотрю упорный, а?
– А вы – упертый, – я начал хмуриться.
– Дежавю – сложная тема. Тебе пока не надо знать.
– А переживать надо?
– Поживем – увидим.
С самого начала я Вальтеру не понравился. Возможно, все дело было в моем статусе – будучи сыном программного архитектора, я официально числился как более «ценный гражданин». И видимо сам факт существования такого эпитета, наставника трогал за живое. Он то и дело бессовестно при всяком удобном случае ехидничал, намекая на мою никчемность в самых разных вопросах. Однако передавать меня другому наставнику Вальтер не спешил, за что я испытывал к нему благодарность.
Два года пролетели как мираж в мареве, без особых приключений. Казусов с памятью больше не происходило. И я бы позабыл об этом эпизоде, как забываются любые чудеса, бледнея в потоке времени, если бы не последующие события.
Мне нравилось учиться. Наставник мастерски вгрызался в мудреные темы, терпеливо отвечал на глупые вопросы Давида, выпады Макса и препирательства Анны. Сутулый Тим, как и все талантливые программисты, был похож на робота, которого сам же где-то внутри себя безвылазно программировал. Разговаривал он очень редко и только по делу. Загадочная брюнетка по имени Хлоя говорила и того реже. За целых два года я о ней так толком ничего и не узнал. Казалось, она не испытывала к занятиям никакого интереса, и посещала их для какой-то своей загадочной «галочки».
Я подружился с Максом. Иногда мы вместе зависали в сети, играя в командные шутеры и гоночные ралли. Макс был профессионалом, и даже зарабатывал небольшие деньги, участвуя в виртуальных чемпионатах.
Занятия с Вальтером по-настоящему учили. Они придавали гибкости уму, и незаметно готовили к событиям, которым я и планировал посвятить этот текст. Я постарался сократить описания встреч с наставником до минимальных размеров, и пересказать ключевые аспекты, которые наилучшим образом объясняют случившееся… То же самое касается изложения будничной части моей жизни, которая на поверку является вполне себе заурядной, за исключением нижеописанных событий.
Искусственный разум
За пятьдесят три дня до озарения
Отец уже месяц как безвылазно пропадал на работе в лаборатории, а возвращался какой-то сдержанно возбужденный и взволнованный. Сознаваться ни в чем не хотел, и все разговоры сводил к обсуждению моей учебы в пси-корпусе. Меня эта эмоциональная конфиденциальность с его стороны, вконец достала, и я решил докопаться за ужином.
– Давай рассказывай!
– Чего рассказывать? – опешил он. – Хочешь сказку на ночь?
– Хватит ерничать. Думаешь, не вижу? Мне ж интересно, что там с тобой такое… Роман завел? С киборгом? Ты же любишь киборгов, я знаю.
– Разбирать-то люблю. Потом из моноблоков можно назад собрать много интересного. С человеком так не получится… – сказал он с сожалением в голосе.
– Да ладно, мне-то можешь сказать. Ты же любишь их. Ну, признайся, – тебе легче станет… – убеждал я его.
– Ладно, – сдался он, – если я тебе сейчас не расскажу, ты мне потом не простишь…
Я был уверен, что он продолжает отшучиваться, но ошибался.
– Мы смогли, – произнес он, поглядев на меня внимательно, как бы проверяя мою реакцию. Две секунды я соображал, затем по моей спине пробежал холодок.
– Да, Тэо, у нас получилось.
– Погоди-ка… – попросил я, пытаясь переварить услышанное. – Не верю!
Лаборатория, где работает мой отец, представляет собой высококлассный правительственный бункер, который может выдержать любой катаклизм, и даже (об этом я слышал в каких-то военных хрониках) может дрейфовать в космосе в случае разлома коры самой планеты. В этом скопище мозгов заперты сотни лучших инженеров и ученых со всего мира.
Я имел представление о работе отца. В нашем обществе, имитирующих человеческий характер консервных жестянок – больше, чем самих людей. Наверное, у каждого в городе есть персональный слуга. Я знаю людей, у которых по пять слуг – для самых разных целей. Андроиды – повсюду. Хвала Google Inc! Но ни одна машина доселе не обладала способностью к всестороннему саморазвитию. Все они выдавали заранее запрограммированные реакции. Иными словами, полноценный искусственный интеллект до сих пор не был изобретен. Никто толком и не знал, что это такое, и к чему может привести, но всем было дико интересно! Даже пустоголовые политики ежедневно читали новости Hi-tech, смотрели CyberSport, и посещали ежеквартальные выставки Les Terminators.
– Да, – сказал отец, не отрывая от меня смешливого взгляда, – мы его создали.
– Двести лет ученые бились над этой задачей, и вот сейчас ты мне тут заявляешь, что у вас получилось…
– На самом деле мы уже два года тестируем копию, а сейчас подобрались к важной вехе…
– Два года?! И ты молчал?! Какой вехе?
– Адаптация к реальности.
– А как? Как вы это сделали? – спросил я видимо обо всем сразу.
– Как бы тебе так ответить, чтобы не обидеть твой скудный рассудок… – заморгал отец, как бы защищаясь от моих вопросов.
– Ты, главное, рассказывай! – не обижался я.
Он немного подумал и заговорил.
– Тэо, понимаешь, человек все видит в очень узком срезе. Мы, как и десяток поколений ученых до нас полагали, что реальность – это привычная для нас жизнь. Но на самом деле мы совершенно не знаем, что такое реальность. Когда мы начинали работу, то думали, что искусственный интеллект – это такой типа компьютер, который обладает логическим мышлением, и понимает наш язык… – отец пожал плечами и покрутил головой, как бы удивляясь своей тогдашней глупости. – Так вот, это – полнейшая чепуха! – продолжил он. – Годы исследований были необходимы только для того, чтобы мы изменили свои убеждения, и нашли это…
– Это? Что конкретно? – я ощущал нетерпение.
– Ну, эта… – отец сделал серьезное лицо, – как бы… И типа, в общем…. А потом! У-у-у! Что было… – придуривался он, – я тебе потом расскажу.
– Да пошел ты! – я начинал злиться.
– Какая же я сволочь, Тэо… – злорадствовал отец, поджав нижнюю губу.
– Это точно.
– Как плохо я тебя воспитал! Ай-яй-яй! Невротика вырастил… ты же вот-вот обидишься и хлопнешь дверью с той стороны, – заявил он с надеждой.
Отец любил строить из себя дурачка. «С дураков – спрос меньше, – говорил он».
– Не дождешься, – не отпускал я его. – Ты мне сегодня все расскажешь. Ты должен!
– Сотни лет прогресса… Человек освободил себя от рабского труда, подчинил природу, открыл искусственный матричный мир, изобрел модулятор разума, пережил упадок и деградацию, осознал необходимость труда, наконец, закрыл искусственный мир. А вопрос уважительного отношения к родителям, так и остается насущной проблемой…
– Тебе мало? Тебя итак все уважают. Хочешь преклонений и простираний? Давай рассказывай! Может, я тогда снизойду… до лести.
– Ты уж постарайся! Чтобы я поверил. Зря что ли тебя психологии учат? Хоть какой-то прок выйдет…
Я молча кивнул, и выжидающе уставился на него.
– В общем, ты же знаешь, где-то лет сто назад ученые открыли три первичные силы. Так вот, основная программа основывается на их взаимодействии.
Мой отец, Михаил Ботов располагался в кресле в центре гостиной со стеклянным куполом, сквозь который прорывался свет тысяч мерцающих огней города. Взгляд его стал серьезным, спина выпрямилась, выглядел он статно. Его локти упирались в шелк подлокотников, а ладони плавно жестикулировали. Казалось, в его руках вращается какая-то древняя сила… Я не склонен к патетике, но высокая спинка кресла, осанка говорившего, эпохальная обстановка и значение темы создавали ощущение чего-то неуловимо судьбоносного.
Я, будучи учеником пси-корпуса, хоть и понимал весьма поверхностно структуру работы отца, но отчетливо осознавал, насколько она важна. Веками люди пытались создать подобное, истинно разумное искусственное начало, а не жалкую имитацию – суррогат, заполнивший нашу жизнь своей мертвой механичностью.
– Три силы, – продолжал отец, – это основа – кирпичики в теле нашего детища. Первая сила – движение, вторая сила – фундамент и третья – сила равенства. Их взаимодействие мы установили на тончайшем уровне. Раньше мы могли пользоваться только следствиями законов квантовой механики, сейчас мы способны этими силами управлять. Мы нашли инструменты, которые работают с причиной.
Меня переполняли вопросы, но я боялся прервать отца, боялся упустить что-нибудь существенное. К тому же я был уверен – отец расскажет все, что я должен знать. Он – гений, программный архитектор – один из немногих, кто стоит у штурвала современного мира технологий, граничащих с запредельностью. Я же, хоть и учился, как примерный троечник пси-корпуса, в теме, которая наполняла вечер, был и вправду, как дитя.
– Тебе, наверное, интересно знать, как это произошло? В какой момент мы поняли, что у нас получилось? Мне сложно это описывать, прости. Я там не один работаю, – он улыбнулся. – Но я попробую рассказать.
Я одобрительно закивал.
– Если упрощенно, – продолжил он, – то мы создали такой алгоритм, при котором сила равенства всегда уравновешивает силу движения и фундамент – силу покоя. Я понимаю, как туманно это звучит, но вряд ли ты поймешь больше, если я начну использовать технический язык.
– Так нормально. Продолжай.
– Мы научились влиять на силу покоя – изменять ее, придавая необходимую для нас форму. Я не стану вдаваться в подробности. Возможно, ты уже понимаешь, к чему я веду?
– Сила покоя – это… как своеобразный вопрос? Как направление для трансформации? – предположил я интуитивно.
– Молодчина! – похвалил отец. – Я серьезно. Уравновешивающая сила – наиболее тонкая и существенная из трех. Ее изучение – это три четверти всей нашей работы. Мы просчитали миллионы вариантов равенства на квантовом уровне, затем разработали технологию разветвления и взаимодополнения этих функций. Мы создали такой алгоритм равенства, который отвечает за всю сеть программных решений.
Отец уловил мое недоумение.
– Если все упростить, Тэо, – в его голосе прозвучали нотки снисходительности, – третья сила – безупречна в своем устремлении уравновесить силу движения и силу покоя. Это ее цель – ее основное, и, пожалуй, единственное свойство. Благодаря этому третья сила создает «решение» – выбор оптимального пути к равновесию. Мы создаем, как ты сказал «вопрос» из силы покоя, затем уравновешивающая сила преобразует его в ответ. Она как бы выравнивает наш вопрос своим ответом…
В это время по нашей комнате поползли яркие огни – высоко над прозрачным куполом потолка проплывал грузовой корабль.
– И поверь, – продолжал отец, – мы уже заготовили для нашего детища все самые главные вопросы жизни!
– Эта сила что, создает «ответ» буквально из пустоты? Но как такое возможно? – удивлялся я.
– Я не в силах тебе это объяснить. Даже если бы ты прошел курс высшего программирования, это изменило бы немногое в нашей беседе. Я и сам понимаю крупицу. Мы, ученые, сейчас оперируем материями, которые запредельны математической логике. В нашей вселенной дважды два может равняться четырем. Но если ты поставишь, на первый взгляд, невозможное равенство между двойкой и тройкой, эта невероятная сила его осуществит. Процесс может оказаться длительным, но все получится… Сама жизнь – тому подтверждение! – сказал он и легонько, будто был разновидностью осторожных смутьянов, хлопнул кулаком по столу. – Мы работаем во вселенной, которую априори не способны понять! Мы делаем первые шаги. Это – эксперимент. Мы нашли определенные закономерности опытным путем, и теперь смотрим на результат, который превосходит все, что мы способны понять своим логическим умом.
– Что я слышу? – сказал я подозрительно. – Ты – сторонник школы разума, а говоришь как метафизик…
– Да, пупсик, прошло много времени, мои взгляды растут, и сейчас я вижу, что как школа ортодоксальных метафизиков, так и школа разума – одинаково беспомощны перед фактами, которые нам открылись.
Отец взял бокал виски, сделал глоток и прикрыл глаза. Казалось, он посмотрел куда-то вглубь себя, и, удовлетворившись увиденным, снова заговорил:
– Искусственный интеллект – это не просто программа. Это новый мир – среда со своими законами. То, что мы ощущаем, как два начальных измерения пространства и времени, там может быть лишь частью картины. Мы можем судить об этом по косвенным данным.