Прощай, мисс Совершенство - Полина Денисова

Сара Барнард

Прощай, мисс Совершенство

Посвящается всем моим школьным подругам из класса «Г», ’99–04,

В память о временах, когда мы все верили в наши ярлыки.

И всем девочкам, которые верят в ярлыки прямо сейчас:

Вы – гораздо больше, чем чужие определения.

Неделей раньше

– Тебе когда-нибудь хотелось просто… просто сбежать? – спросила Бонни.

– От чего сбежать?

– Ну, так. От жизни.

– От жизни не сбежишь, – сказала я, откидываясь на подушки. Мы пытались делать уроки у нее в комнате: я на диване, она на кровати. – Вернешься – а она тебя дожидается.

– А можно и не возвращаться к старой жизни, – сказала Бонни. – Можно начать новую.

Я покачала головой:

– Думаю, заново начать тоже не получится. Это все равно значит бежать от себя. А это невозможно. Ты с собой навеки, навсегда. Куда ни иди.

Тишина.

– А что такое? – спросила я, изогнув шею, чтобы посмотреть на Бонни. Она сидела в противоположном углу комнаты.

Бонни пожала плечами:

– Ну это… Да просто экзамены, знаешь?

Я улыбнулась. Еще как знаю.

– Да, и я бы сбежала от экзаменов. Но только если ты убежишь со мной. И Коннор тоже.

Коннор – это мой парень. Я подумала немного и добавила:

– И Дейзи.

Моя сестренка.

– И чтобы мы успели обратно к Ли-Фесту.

– Это называется не побег, а каникулы, – сказала Бонни.

– Ну и отлично.

Я перелистнула страницу учебника по биологии и вздохнула. Столько всего, что я никогда не узнаю и не пойму! В груди появилось знакомое ощущение – будто что-то сжалось.

– Может, тогда ты сбежишь одна.

– Возможно, – сказала она.

Я расслышала в ее голосе улыбку.

– Только сообщи мне заранее, ладно?

Я пыталась читать главу о кроссинговере, но отвлеклась, потому что подумала про кроссовки. Мне нужны новые кроссовки. Может, купить те, со стразами, которые я видела на рынке?

– СМС отправь. Ну или открытку.

– Ладно, – сказала она.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Суббота

1

Пока я моюсь в душе, приезжает полиция.

Разумеется, я замечаю не сразу: душ в субботу днем для меня – это целый ритуал. Когда полицейские переступают через порог, я, с ног до головы покрытая пеной с ароматом чайного дерева и мяты, во все горло ору песни из «Короля Льва».

Видимо, из-за пения я не слышу, как Кэролин, моя приемная мать, стучит в дверь ванной. И, может, поэтому она решает нарушить самое священное из правил дома МакКинли: заходит внутрь и молотит кулаком в стекло душевой кабинки.

Разумеется, я начинаю вопить.

– Иден! – совершенно некстати кричит она, если учесть, что а) я уже обратила на нее внимание, б) в душе, кроме меня, нет никого. К кому еще ей обращаться?

Должна сказать, что вообще-то это совсем на нее не похоже, и именно из-за этого я выключаю воду и просовываю в дверь голову. С волос капает на пол.

– Чего?!

– Не могла бы ты спуститься вниз, когда закончишь? – спрашивает она своим обычным, спокойным тоном, словно в просьбе нет ничего неожиданного.

– А что такое?

– Приехала полиция, – отвечает она. – Хотят поговорить с тобой.

Глаза у меня чуть не вываливаются из орбит.

– А что такое? – опять спрашиваю я, на сей раз паникуя еще больше.

Ответ Кэролин приводит меня в ужас:

– Я думаю, ты знаешь, в чем дело. Спускайся минут через пять, хорошо?

Я хочу закрыть дверь кабинки – отчасти чтобы побыстрее вымыться, но еще и для того, чтобы Кэролин не прочла того, что было написано у меня на лице. Она протягивает руку, чтобы остановить меня.

– Мама Бонни тоже пришла, – сообщает она и отпускает дверь, которая закрывается прямо перед моим ошеломленным виноватым лицом.

Я и правда знаю, в чем дело.

Не потому, что я ждала полицию, и не потому, что я совершила какое-то преступление. Сегодня утром я получила сообщение от моей лучшей подруги Бонни: «Я решилась! Мы с Джеком сбегаем. ЙЕЕЕЕ!!!! Никому не говори! Потом позвоню! Ххх». Говоря «сегодня утром», я имею в виду 4.17 утра.

Признаю: вне контекста это звучит немного пугающе – особенно со всей этой полицией у дверей. Однако когда я прочла сообщение несколько часов назад, в полудреме, едва соображая, что там написано, – мне не стало страшно. Я даже немного разозлилась: мы с Бонни собирались сегодня в Кентербери, и ее внезапный отъезд означал, что теперь мне нечего делать целый день. Мы договорились, что не будем сегодня ничего зубрить к экзаменам и расслабимся: единственный раз, когда она отступила от своего дико строгого графика, которому следовала с самого апреля. В среду у нас первый экзамен: биология. Еще пять дней.

Я ответила единственным допустимым образом: «Э?»

«Не могу сейчас говорить! Позвоню потом! Если будут спрашивать, скажи, что я тебе ничего не говорила! У меня ПРИКЛЮЧЕНИЕ! ‹3 xx»

Я ни на секунду не поверила, что Бонни всерьез решила сбежать: во-первых, это совсем не в ее духе, а во-вторых, с чего бы ей вообще убегать. Наверное, она преувеличивает. Осталась на ночь у своего тайного бойфренда (подробнее о нем позже) и не сказала маме. Решив больше об этом не думать, я бросила все силы на спасение своего выходного.

И поэтому, когда в субботу днем ее мама позвонила Кэролин спросить, не писала ли мне Бонни, я, как и обещала, ответила отрицательно.

– У вас разве не было на сегодня планов? – спросила Кэролин, прижав трубку к груди.

– Были, но Бонни вчера вечером их отменила. Не знаю почему.

– Вчера вечером? – повторила Кэролин.

– Угу.

– И с тех пор вы не разговаривали?

– Не-а.

Я совершенно за нее не беспокоилась: Бонни попросила меня молчать, ну я и молчала, а остальное уже было ее личным делом. Обещание – это обещание, и лучшая подруга – это лучшая подруга. Но, чтобы отвести от себя подозрения и сделать историю правдоподобнее, я добавила:

– Я бы на вашем месте не волновалась. Скорее всего она у Джека.

Кэролин вскинула брови:

– Кто такой Джек?

– Ее парень.

Я решила: раз уж Бонни сбежала с Джеком, то вряд ли рассчитывает, что его существование останется в тайне.

– Думаю, она у него. И скоро вернется.

Больше, честное слово, мне ничего о нем не известно: только имя – и то, что его существование является тайной для окружающих. До этого дня я всерьез подозревала, что он скорее воображаемый, чем тайный – тем более что Бонни нас так и не познакомила. Даже фотографий Джека я не видела. Однако, видимо, он все-таки был настоящим.

От этой мысли мне почему-то стало не по себе, и я попыталась позвонить Бонни, расспросить ее про весь этот побег, но она не ответила. Я отправила сообщение: «С тобой все хорошо, да»? Она ответила через пару минут: «Со мной все отлично. Не волнуйся! Хх».

Я успокоилась: Бонни я доверяю больше, чем самой себе, и, если она говорит, что все в порядке, значит, так и есть.

Итак, теперь мне известно, что родители Бонни заметили ее исчезновение. Даже тогда я подумала, что это как-то странно: она ведь только-только сбежала, а они уже так волнуются, что позвонили Кэролин. Откуда им вообще знать, что что-то не так? Однако я не стала долго об этом задумываться. Потому что, как я уже сказала, Бонни – это Бонни, и она никогда не попадает в неприятности. Во всяком случае, в серьезные неприятности.

И это не мое личное мнение, это непреложная истина. Вот вам несколько фактов о Бонни Уистон-Стэнли:

♦ ей пятнадцать лет и три четверти;

♦ она любит крошить шоколад с карамелью в ванильное мороженое;

♦ она изучает все школьные предметы по углубленной программе – и даже в классе отличников учится лучше всех;

♦ она сейчас староста класса, а в следующем году наверняка станет президентом старшей школы;

♦ она играет на флейте, и не потому, что ее заставляют родители. Играет по-настоящему, с оценками и уроками и всем таким;

♦ она носит очки в тонкой коричневой оправе;

♦ у нее веснушки. Бонни терпеть их не может, но я считаю, что они ей идут;

♦ она никогда не красилась и начала буквально пару месяцев назад;

♦ она – самый лучший, самый надежный, самый верный друг в мире.

Может, обо мне вы тоже хотите что-то узнать? Что бы такого рассказать… Ну, меня зовут Иден. Иден Роуз МакКинли. Мне нравятся растения и цветы и все, что можно вырастить своими руками. Меня удочерили, когда мне было девять. Я живу в Кенте. У меня есть бойфренд, его зовут Коннор. Меня однажды оставили в школе после уроков, потому что во время учебной пожарной тревоги я подрисовывала усы на портретах школьной администрации в холле. Когда учителя в хорошем настроении, они говорят, что я «бойкая девчушка»; когда не в духе, называют хулиганкой. Я хочу сделать татуировку одуванчика на плече. В детстве мне часто снилось, что меня носит в клюве пеликан. Больше всего на свете я люблю канноли. Я не очень вежливая, но работаю над этим.

Ну вот. Теперь вы знаете нас обеих.

Так или иначе, да, я догадываюсь, почему к нам приехала полиция, – но подробности мне неизвестны. Во-первых, непонятно, почему вообще в это дело вмешалась полиция – и тем более почему они решили поговорить со мной. Зачем полицейским заниматься такими мелочами? Ну сбежала какая-то девчонка с бойфрендом, не сообщив маме. Разве это преступление?

Черт. Наверное, не надо было мне упоминать Джека. Может, в этом все дело. Но я так привыкла считать его выдумкой, что, даже сказав его имя вслух, не почувствовала, что он настоящий. Бонни никогда не рассказывала мне про него ничего конкретного – и фотографий я тоже не видела. А те крупицы сведений, которыми она все-таки делилась, звучали как плохо продуманная ложь. Сколько ему лет? Он старше меня. Как вы познакомились? На флейте. Я решила, что она просто завидует тому, что у меня есть Коннор, и придумала себе парня. Ну и ладно, зачем разрушать ее иллюзию!

Знаю, что звучит это странно, но у Бонни всегда было богатое воображение – особенно в том, что касалось мальчиков. Она слишком любила мечтать и читала слишком много фанфиков. Когда нам было по четырнадцать, она вернулась из летнего лагеря и стала взахлеб мне рассказывать про своего нового парня по имени Фредди. И я ей поверила, потому что с чего бы мне ей было не верить. Лишь через полгода до меня дошло, что Фредди был плодом ее фантазии: вернее, такой мальчик и правда существовал. Бонни была в него влюблена, и в последнюю ночь перед отъездом они поцеловались. Но вот, собственно, и все.

Так что теперь вы понимаете, что «Джек» казался мне либо полностью вымышленным, либо просто другом Бонни из оркестра, с которым она бы хотела встречаться. Иначе почему бы ей не познакомить меня с ним?

Я выхожу из душа и иду в комнату, пытаясь собраться с мыслями. Сейчас около четырех, а значит, прошло часов двенадцать с первого сообщения Бонни – и шесть с первого звонка ее матери. Неужели за это время она так напугалась, что вызвала полицию? Хотя откуда мне знать, может, у родителей мозги работают по-другому.

Я вытираюсь, пытаясь решить, нужно ли мне спешить вниз (как и было велено) или затянуть приготовления как можно дольше. Пока сушу волосы, вспоминаю, что делала в последние двенадцать часов – так, на всякий случай, вдруг они спросят. Да ничего особенного я и не делала. С утра приготовила гренки для Дейзи, моей младшей сестренки. Ее наказали за то, что она хулиганила в школе, и мне стало ее жаль. Потом Кэролин начала допрашивать меня насчет Бонни, и я подумала, что надо бы смыться из дома. И пошла в гости к бойфренду. Моему чудесному и совершенно нетайному бойфренду по имени Коннор.

Я набрала его, чтобы предупредить, что скоро приду, но он не ответил. Поэтому я отправила ему СМС. Для нас такое в порядке вещей, поэтому я знала, что он не будет возражать. Путь до его дома занял у меня минут пятнадцать: мы оба живем в городке под названием Ларкинг (захудалый поселок в графстве Кент). Когда я добралась, он уже ждал в дверях. Он не успел привести себя в порядок: волосы торчали во все стороны, без рубашки, из-под джинсов выглядывала резинка синих трусов. Однако он все равно улыбался, просто светился улыбкой – как и всякий раз при виде меня. Когда я входила в дверь, он наклонился и чмокнул меня в губы. У поцелуя был вкус арахисового масла.

– Эй, ты что, только что встал?

На Коннора это совсем не похоже: обычно в семь утра он уже на ногах.

Он пожал плечами:

– Я лег только под утро.

– Ох, черт. Прости.

– Все уже хорошо, не переживай.

– А что случилось?

Я не знала, стоит ли вообще спрашивать. Однако Коннор совсем не разозлился:

– Мама упала.

– Черт, – повторила я.

У мамы Коннора ревматоидный артрит, и Коннор ухаживает за ней с восьми лет. С ними живет его бабушка и приглядывает за ними обоими, хотя ей уже за семьдесят и теперь помощь ей нужна куда больше, чем самому Коннору.

– С ней все хорошо, – добавил он. – Ну, вернее, не все. Но более-менее. Пришлось свозить ее в больницу, но все обошлось. Всего пара переломов.

– Пара?! – в ужасе повторила я.

Я попыталась напомнить себе, что в доме у Коннора это считается за «все обошлось». Но все равно подумала, каково было бы мне, если бы Кэролин провела полночи в больнице. Да я бы потом неделями об этом не затыкалась. Однако для Коннора это столь обычное дело, что он даже СМС мне не написал.

Он улыбнулся:

– Да, всего пара. Она сейчас спит, и бабушка тоже.

– Ты тоже иди, – поспешно ответила я. – Я пойду.

Он потряс головой:

– Вот уж нет. Оставайся, конечно.

Он снова наклонился, чтобы поцеловать меня: ему приходится нагибаться для поцелуев, но я от этого в полном восторге. Мы простояли так пару минут, и из моей головы выветрились все мысли о сломанных костях и сбежавших подругах.

На первый взгляд из нас с Коннором не должно было получиться хорошей пары: стеснительный рыжий парень и школьная оторва. На самом деле Коннор совсем не стеснительный – а я совсем не оторва. Правда-правда. Порой находятся люди, которые способны увидеть за вашей репутацией настоящего человека.

Вот вам несколько факторов про Коннора Эллиота:

♦ ему шестнадцать лет и полгода;

♦ над ним издевались в школе с седьмого по девятый классы, но он никогда об этом не рассказывает;

♦ он любит птиц и хочет стать орнитологом, и он ужасно горд своим увлечением, совсем его не стесняется, хотя одноклассники делают все, чтобы ему стало неловко;

♦ он может распознать птицу по чириканью;

♦ он хорошо готовит;

♦ у него дислексия, как и у меня, но он старается хорошо учиться и любит читать;

♦ у него голубые глаза и волосы цвета паприки;

♦ когда ему было девять, он сломал нос, и теперь у него на носу горбинка;

♦ его мама с бабушкой говорят, что он лучший мальчик в мире;

♦ я с ними согласна.

Все думали, что у нас ничего не получится, и если мы и начнем встречаться, то наши отношения долго не продлятся. Но мы вместе уже больше года и очень счастливы. Эдакие ветераны, выжившие в окопах подростковой любви.

Я не задержалась у Коннора надолго: он изо всех сил пытался это скрыть, но мне-то было очевидно, что он до смерти устал. Мы пару часов провели у него в комнате: смотрели телик, целовались и играли в «Портал» – единственную компьютерную игру, в которую я согласна играть, хотя Коннор настаивает, что она устарела и мне надо попробовать что-нибудь поновее. Время от времени он уходил насыпать нам чипсов и проверить, как там мама с бабушкой. Они все еще спали, утомленные ночными переживаниями.

– Мне пора, – сказала я наконец, когда он во второй раз задремал на моем плече.

– Не, оставайся, – начал было он, но не договорил и зевнул во весь рот, а потом рассмеялся: – Ну ладно, может, я немного устал. Но все равно не уходи.

– Я приду завтра. Когда ты немножко оклемаешься.

Он состроил гримасу, как малыш, который не желает отрываться от мультиков и идти спать.

– Но ведь ты уже здесь! Это неразумное расходование времени с Иден.

Я закатила глаза:

– Хватит уже, дурачина. Иди спать.