XXXV
Они хранили в жизни мирной
Привычки милой старины;
У них на масленице жирной
Водились русские блины;
Два раза в год они говели;
Любили круглые качели,
Подблюдны песни, хоровод;
В день Троицын, когда народ
Зевая слушает молебен,
Умильно на пучок зари
Они роняли слезки три;
Им квас как воздух был потребен,
И за столом у них гостям
Носили блюда по чинам.
XXXVI
И так они старели оба.
И отворились наконец
Перед супругом двери гроба,
И новый он приял венец.
Он умер в час перед обедом,
Оплаканный своим соседом,
Детьми и верною женой
Чистосердечней, чем иной.
Он был простой и добрый барин,
И там, где прах его лежит,
Надгробный памятник гласит:
Смиренный грешник, Дмитрий Ларин,
Господний раб и бригадир
Под камнем сим вкушает мир.
XXXV
And they retained in calm and peace
The customs of the ancient time,
And during Russian Shrovetide feast
The oily pancakes used to fry.
Twice yearly fast they used to keep,
The round swings they liked to swing,
Loved to hear singing during lunch
And Whitsun round dances much,
And yawning listened to a prayer;
Compassioned, on a bunch of herb
Three tears by each they used to drop,
And kvass like air was necessary,
And at the table to the guests
The dish(e)s were served complied with ranks.
XXXVI
And that’s how they were growing old.
The husband first reached fatal limit,
Stepped over the Beyond threshold
And left the other world to visit.
He died before the time for lunch,
Was by the neighbors bemoaned much,
By children and his faithful wife,
Who shared with him the happy life.
He was a straight and kind lord,
And at a place his ash was laid
A mournful monument proclaimed:
Here Dmitry Larin – slave of God,
A brigadier and fair landlord,
Enjoys in peace the Great Beyond.
XXXVII
Своим пенатам возвращенный,
Владимир Ленский посетил
Соседа памятник смиренный,
И вздох он пеплу посвятил;
И долго сердцу грустно было.
«Poor Yorick! – молвил он уныло, –
Он на руках меня держал.
Как часто в детстве я играл
Его Очаковской медалью!
Он Ольгу прочил за меня,
Он говорил: дождусь ли дня?..»
И, полный искренней печалью
Владимир тут же начертал
Ему надгробный мадригал.
XXXVIII
И там же надписью печальной
Отца и матери, в слезах,
Почтил он прах патриархальный…
Увы! на жизненных браздах
Мгновенной жатвой поколенья,
По тайной воле провиденья,
Восходят, зреют и падут;
Другие им вослед идут…
Так наше ветреное племя
Растет, волнуется, кипит
И к гробу прадедов теснит.
Придет, придет и наше время,
И наши внуки в добрый час
Из мира вытеснят и нас!
XXXVII
After return to hearth and home,
Vladimir Lensky came to visit
His neighbor’s sorrowful gravestone,
And heaved a sigh, when he did see it.
And for a long time he was sad.
“Poor Yorick – dolefully he said, –
He hold me on his hands sometimes,
I used to play with his war prize –
A medal he got from Suvorov!
Intended Olga he for me,
And used to say: when would it be? ”
And stirred by a sincere sorrow
Vladimir started to inscribe
A madrigal at the graveside.
XXXVIII
And at the same place memorized
His parents by the filial tears
And weepy verses had inscribed
Being embraced by fatal fears.
The generations make a round,
Sprout out, mature and fade down
Controlled by Providence’s will;
Their issue follows same routine…
Thus, we, today in bloom and silly,
Grow up, enjoy, boil up and swing,
The ancestors to coffins bring.
But time for us will come, yes, really,
And the grandsons will oust us
And say politely “Bye, grandpas! ”
XXXIX
Покамест упивайтесь ею,
Сей легкой жизнию, друзья!
Ее ничтожность разумею,
И мало к ней привязан я;
Для призраков закрыл я вежды;
Но отдаленные надежды
Тревожат сердце иногда:
Без неприметного следа
Мне было б грустно мир оставить.
Живу, пишу не для похвал;
Но я бы, кажется, желал
Печальный жребий свой прославить,
Чтоб обо мне, как верный друг,
Напомнил хоть единый звук.
XL
И чье-нибудь он сердце тронет;
И, сохраненная судьбой,
Быть может, в Лете не потонет
Строфа, слагаемая мной;
Быть может (лестная надежда!),
Укажет будущий невежда
На мой прославленный портрет
И молвит: то-то был поэт!
Прими ж мои благодаренья,
Поклонник мирных Аонид,
О ты, чья память сохранит
Мои летучие творенья,
Чья благосклонная рука
Потреплет лавры старика!
XXXIX
So far, do revel your existence
And easy life, my novel’s friend!
I recognize its worthless essence
And am not scared to see the end;
My eyelids for illusions dropped,
But sometimes distant signs of hope
Disturb my heart: I realize
That it’ll be sad not recognized
To leave this world without traces.
I live and write not for a praise,
But, probably, want to amaze
The world and reveal real graces.
I hope the rhymes I’ve left behind
Will of the poet’s life remind.
XL
And they will touch somebody’s heart,
And being cared by lucky fate
The strophes and rhymes, which now I write,
Will not be lost in later date;
And I believe (myself I flatter!)
The issue will retain my letter,
Seeing my portrait, reading name
“He was the Poet! ” they will say.
Thus, please, accept my real thanks
A fan of peaceful Aonides,
I greet the one who’ll recognize
My flying poetry’s attempts,
Whose thankful favorable hand
Will pet the laurels of old man!
Глава III
I
«Куда? Уж эти мне поэты!»
– Прощай, Онегин, мне пора.
«Я не держу тебя; но где ты
Свои проводишь вечера?»
– У Лариных. – «Вот это чудно.
Помилуй! и тебе не трудно
Там каждый вечер убивать?»
– Ни мало. – «Не могу понять.
Отселе вижу, что такое:
Во-первых (слушай, прав ли я?),
Простая, русская семья,
К гостям усердие большое,
Варенье, вечный разговор
Про дождь, про лён, про скотный двор…»
II
– Я тут еще беды не вижу.
«Да, скука, вот беда, мой друг».
– Я модный свет ваш ненавижу;
Милее мне домашний круг,
Где я могу… – «Опять эклога!
Да полно, милый, ради бога.
Ну что ж? ты едешь: очень жаль.
Ах, слушай, Ленской; да нельзя ль
Увидеть мне Филлиду эту,
Предмет и мыслей, и пера,
Примечания
1
At that time Pushkin was in Moldavia exiled from St.-Petersburg by the government
2
Farewell (Latin).
3
i. e. (Latin).
4
Publius Ovidius Nasō – Ancient Roman poet.
5
Hero of French love novel
6
Famous restaurateur
7
Heroine of a Russian tragedy by Ozerov.
8
Initiator of Russian Comedy.
9
Didelot – famous ballet dancer and ballet-master.
10
Pushkin" s friend
11
Tailcoat (French).
12
Waistcoat (German).
13
Doing nothing.
14
River in Crimea