А затем появились мусульмане. В 633 г. (всего через год после смерти Пророка) они двинулись из Аравии. Скорость их наступления изумляет. В течение тридцати лет мавры захватили не только Сирию и Палестину, но и значительную территорию Персидской империи, Афганистан и часть Пенджаба. Затем они обратили свое внимание на Запад. Константинополь казался слишком крепким орешком, поэтому арабы повернули налево и устремились вдоль берегов Северной Африки. Там их движение замедлилось; они достигли Атлантики только к концу века, а стали готовы пересечь Гибралтарский пролив, чтобы хлынуть в Испанию, лишь в 711 г. Однако к 732 г. (меньше чем через 100 лет после выхода из родной пустыни) арабы уже перешли Пиренеи и, по преданию, продвинулись до самого Тура, где, всего в 150 милях [ок. 241 км] от Парижа, их наконец в сражении остановил франкский майордом Карл Мартелл. Эта битва вдохновила английского историка XVIII в. Эдварда (Эдуарда) Гиббона на один из его самых знаменитых полетов фантазии:
Победоносное продвижение продлилось на тысячу миль от мыса Гибралтар до берегов Луары. Повторение перехода на такое же расстояние доставило бы сарацин к границам Польши и нагорью Шотландии, а преодолеть Рейн не сложнее, чем Нил или Евфрат, и арабский флот, скорее всего, без морского сражения вошел бы в устье Темзы. Тогда бы, наверное, в школах Оксфорда преподавали толкование Корана, и ученики раскрывали бы окружающим святость и истину Откровений Магомета.
Современные историки быстренько укажут, что о битве при Туре почти не упоминают арабские источники того времени, а если и упоминают, то только как о незначительном эпизоде. Арабские авторы свидетельствуют, что войска, с которыми столкнулся Карл Мартелл, составляли всего лишь передовой отряд и шли, по всей вероятности, в сотне миль впереди основной армии, а так называемая битва была не более чем затянувшейся стычкой. Как было на самом деле, мы никогда не узнаем наверняка. Однако для нас важнее сама фигура Карла Мартелла. В течение VII и VIII вв. короли из рода Меровингов настолько впали в праздность и распутство, что практически прекратили править. Реальная власть теперь возлагалась на старшего сановника дворца – палатного мэра, или майордома. Ко времени, о котором мы говорим, эта должность стала наследственной, и ее занимали члены рода Пипина. Карл Мартелл (его прозвище в переводе с латинского означает «молот») унаследовал отцу в 715 г. и де-факто управлял Францией четверть века, пока ему на смену не пришел его сын Пипин III Короткий, а с ним и конец династии Меровингов. В 751 г. Пипин отправил последнего короля из рода Меровингов Хильдерика III в монастырь, а в следующем году короновался сам при поддержке папы римского. Таким образом он положил начало новой династии на франкском престоле – династии Каролингов, названной так по имени его отца Карла.
Пипин, несомненно, был самым значительным европейским правителем своего времени, однако ему было суждено остаться в тени своего еще более славного сына Карла, известного как Карл Великий. Карл вступил на престол после смерти Пипина в 768 г. Благодаря его могучему телосложению, энергии, здоровью и физической силе (имел пять законных жен и четыре дополнительные супруги), а также непритязательности в быту (обычно носил простую одежду, как у его подданных, – полотняную тунику, красные штаны и обмотки) Карлу Великому предстояло стать поистине легендарной личностью. Его власть распространилась далеко за прежние пределы Франкского государства. В 774 г. Карл захватил Павию и объявил себя королем лангобардов, затем, возвратившись в Германию, подчинил себе язычников-саксов и всех обратил в христианство, прежде чем переходить к завоеванию уже христианской Баварии. Вторжение в Испанию было менее успешным, хотя оно и вдохновило народ на создание первой великой эпической поэмы Западной Европы – «Песни о Роланде», а вот следующая кампания Карла против аваров на территории современных Венгрии и Северной Австрии привела к уничтожению Аварского каганата как независимого государства, и земли перешли под управление Карла. Таким образом, за жизнь всего одного поколения Карл Великий превратил королевство франков из одного из многих «полуплеменных» европейских государств в единое политическое образование огромного размера, не имевшее себе равных со времен Римской империи.
И делал он это (по крайней мере, основное время) при горячей поддержке папства. Прошло почти полстолетия с тех пор, как папа Стефан II перебрался через Альпы, чтобы просить защиты от лангобардов у отца Карла Пипина. Сам Карл совершил государственный визит в Рим в 774 г. Тогда его, молодого человека тридцати двух лет, тепло принял папа Адриан I, и, глубоко впечатленный всем увиденным, Карл подтвердил дарственную своего отца на ту часть территории Центральной Италии, которая составляла ядро Папского государства. А в 800 г. он приехал снова, на этот раз по более серьезному делу. Лев III, сразу после избрания папой римским четырьмя годами ранее, стал жертвой постоянных козней со стороны группы молодых римских дворян, которые были решительно настроены его сместить. 25 апреля на Льва III напали на улице и жестоко избили, только счастливый случай помог друзьям папы спасти его от гибели и доставить для выздоровления ко двору Карла в Падерборн. Несколько месяцев спустя Лев III под защитой франков возвратился в Рим, но тут противники обвинили его в тяжких преступлениях, включая торговлю церковными должностями, лжесвидетельство и прелюбодеяние.
Но кто, однако, мог вершить суд над папой римским? Кто имел право осудить наместника Христа на земле? В обычных обстоятельствах можно было бы сказать, что это император Константинополя, но трон Восточной Римской империи в тот момент занимала женщина, императрица Ирина. Тот факт, что Ирина ослепила и лишила жизни собственного сына, мало значил и для Льва, и для Карла – было достаточно того, что она женщина. Женский род считался неспособным править, и древняя салическая традиция не допускала подобного. Таким образом, для Западной Европы императорский трон оставался свободным.
Двигаясь в Рим в конце 800 г., Карл прекрасно понимал, что выступать судьей в базилике Святого Петра полномочий у него не больше, чем у Ирины, но он также осознавал, что, пока несправедливость обвинений против Льва III остается недоказанной, у христианского мира нет не только императора, но и папы, и решил предпринять все возможное, чтобы защитить честное имя Льва. Насколько искренним был Лев III, мы можем только предполагать, но 23 декабря он на главном престоле принес торжественную клятву на Евангелии, что не виновен в приписываемых ему преступлениях, – и Синод принял его слово. Через два дня, когда Карл поднялся с колен после завершения рождественской литургии, Лев III возложил на его голову императорскую корону под шумные приветствия прихожан. Враги Карла не замедлили указать, что он получил только титул: корона не принесла ни единого нового подданного или солдата, ни одного дополнительного акра территории. Однако этот титул имел больше смысла, чем целый ряд территориальных завоеваний: он означал, что почти через пятьсот лет в Западной Европе снова появился император.
Историки давно обсуждают, была ли императорская коронация совместно спланирована Львом и Карлом или явилась для короля франков неожиданностью. Из этих двух вариантов второй представляется значительно более вероятным. Карл никогда не выказывал стремления утверждать свой статус и всю оставшуюся жизнь продолжал величать себя королем франков и лангобардов. А еще больше он не хотел иметь никаких обязательств перед папой, поэтому есть все основания верить, что Карл действительно пришел в ярость, когда оказалось, что его сделали ответственным и за церковь. Лев же, напротив, создавал ключевой прецедент. Короновав Карла, он акцентировал, что и империя, и император Карл являются его созданием. Мир не мог ошибиться: именно папе, и только папе, император обязан своим титулом.
Хотя Карл Великий известен как творец Каролингского возрождения, значительно увеличивший количество школ и скрипториев при монастырях в подвластных ему землях, сам он почти наверняка оставался неграмотным. Есть предположение, что он немного умел читать, но его биограф Эйнхард трогательно описывал попытки императора научиться писать, рассказывая о дощечках для письма, которые Карл держал под подушкой, чтобы практиковаться, когда ему не спалось. Он упорно старался, но, как писал Эйнхард, «труд его, слишком поздно начатый, не принес большого успеха». По словам сэра Кеннета Кларка, он просто не мог взять в толк, как это делается. Однако сей факт вряд ли имеет большое значение: этот потрясающий человек (больше чем наполовину варвар) объединял свою недавно созданную империю только силой собственной личности. После его кончины в 814 г. империя неуклонно угасала, сначала вследствие распрей между наследниками, затем из-за разделения, и наконец полностью распалась после прекращения его линии в 888 г. Наверное, это было неизбежно: как в конечном итоге и римская предшественница, империя Каролингов несла в себе зерно самоуничтожения. Она попросту стала слишком огромной: было невозможно обеспечить необходимую связь по всей длине и ширине такого пространства.
От своего единственного сына Людовика I Благочестивого Карл Великий имел трех внуков, которые после длительной вражды в 843 г. собрались в городке Верден и заключили договор о разделении территории. Карл II Лысый получил западную часть империи (очень приблизительно всю современную Францию западнее Рейна и Соны), Людовику II Немецкому отошла восточная (основная часть Северо-Восточной Франции, Бельгия и Западная Германия, а также Бавария, Швабия и Саксония того времени), а самому молодому Лотарю пришлось довольствоваться длинной полоской земли посередине (между частями Карла и Людовика), которая шла от Северного моря по долинам рек Маас, Рейн и Рона на юг через Италию в Калабрию. Именно разделение империи Каролингов в Вердене оформило в общем и целом современные Францию и Германию, а также создало область между ними – Эльзас и Лотарингию, что с тех самых пор отравляет отношения этих стран.
Кроме того, пусть империя Карла Великого и канула в вечность, его идеи сохранились. Теперь западные европейцы могли почти не вспоминать о Константинополе. До 800 г. в христианском мире существовала только одна империя – империя Августа, Траяна и Адриана, и она ни на йоту не стала менее римской, когда ее столицу перенесли на берега Босфора. Однако Босфор был далеко, от Парижа почти 1500 миль [свыше 2400 км], а Запад теперь имел собственного императора. И этого императора короновал папа в Риме. Во времена династии Меровингов большинство королей мало отличались от главарей банд головорезов, а Каролинги и их преемники будут помазанниками Божьими. Император и папа станут править сообща, рука об руку – первый физически защищать второго, а второй обеспечивать не только духовное, но и культурное процветание своей паствы. Конечно, в последующие столетия эта система будет нарушаться, и не раз, однако общая идея устоит. После Карла Великого Европа уже никогда не станет прежней.
2. Их саморазрушение неизбежно. 843–1151
Если Господь призвал маленьких червей, как вы, на защиту Своего наследия, то не думайте, что Его рука стала короче или Его длань потеряла силу… Что это, если не самое истинное и прямое указание Всевышнего, что он допускает убийц, воров, прелюбодеев и других преступников Себе на службу ради их же спасения?
Св. Бернард Клервоский, письмо к церкви в Германии (из «Писем св. Бернарда Клервоского»)
В самом начале X в. белокурый молодой викинг по имени Роллон повел свои лодки вверх по Сене, а в 911 г. король династии Каролингов Карл III Простоватый пожаловал ему основную часть восточной половины современной Нормандии. Роллон не был первым из норманнских завоевателей, они набегали из скандинавских лесов и фьордов уже полстолетия, а в 885 г. даже пытались осадить Париж. С тех пор миграция с севера не прекращалась, но именно Роллон сфокусировал усилия и устремления своих соплеменников на путь интеграции с новой родиной. Уже в 912 г. он и многие его сподвижники приняли крещение. (Некоторые, как пишет Гиббон, «крестились по десять-двенадцать раз ради белых одежд, которые обычно выдавали на церемонии крещения».) Но за одно-два поколения норманны стали французами. То же самое можно сказать и об их языке. К 940 г. на древнескандинавском если и говорили еще в Байё и на побережье (где его, по-видимому, поддерживали недавно прибывшие), то в Руане уже нет, а к концу X в. он был забыт совершенно, остались лишь некоторые следы.
Роллон и его друзья отлично подходили, чтобы пробудить Францию от летаргического сна и положить конец беспорядку, в котором она погрязла. Последние короли из династии Каролингов мало отличались в лучшую сторону от своих предшественников из рода Меровингов, к тому же их ослабляли грозные соперники, члены дома Роберта Сильного, графа Анжу и Блуа, одного из самых богатых людей страны. Династия Робертинов (впоследствии известная как Капетинги) давала выборных королей[10], которые нередко чередовались с Каролингами. Но поскольку границы страны оставались нечеткими, а дорожная инфраструктура была слаборазвита (все было в этом отношении намного хуже, чем во времена Римской империи), власть была в основном местной и сосредотачивалась в руках более решительных, более богатых землевладельцев, тех самых, которые впоследствии превратятся в аристократию, соберут вокруг себя людей и постепенно создадут систему, теперь известную нам под названием феодализм. Феодал будет строить себе замок, вокруг него разместится деревня, и селяне в случае опасности станут укрываться за стенами замка. Каждому жителю придется давать своему сеньору присягу на верность и сражаться за него, когда призовут. Как система феодализм, наверное, далек от совершенства, но куда лучше, чем анархия.
Династия Каролингов протянула до мая 987 г., когда в результате несчастного случая на охоте в лесу Санлиса умер Людовик V Ленивый, или, как называют его французы (если вообще вспоминают), le Fainéant (бездельник). Поскольку он не оставил законного наследника, знать собралась на Ассамблею, чтобы избрать его преемника. На корону претендовали двое. Первым кандидатом был Карл из рода Каролингов, герцог Нижней Лотарингии, вторым – Гуго Капет[11], правнук Роберта Сильного. По праву наследования Карл, конечно, имел больше шансов на избрание, но в самом начале процедуры архиепископ Руана ясно обозначил свою позицию. «Трон, – громогласно заявил он, – не получают по наследству, тот, кого избирают на престол, должен отличаться не только благородством происхождения, но и мудростью». Слова священника приняли во внимание, и корону Франции присудили Гуго Капету.
Победная чаша была с ядом, и он, должно быть, прекрасно это знал. Его окружало большое количество крупных феодалов (герцоги Аквитанский и Нормандский, графы Анжу, Фландрии и Блуа), которые за прошедшее столетие поднялись и считали себя не менее достойными высшей власти, чем новый король. Если бы они объединились против него, Гуго не смог бы и пальцем пошевелить в свою защиту. На юге королевскую власть вообще не признавали, там графа Тулузы уважали больше, чем любого короля. Подданные Гуго даже не имели общего языка: в Бретани общались на кельтском, у восточных границ – на немецком, на севере царил фламандский, в Провансе и Аквитании – langue d’oc – провансальский, не говоря уже о дюжине разных диалектов по всей стране.