В другой раз такая неприятная вещь, как правда, очевидно подпортила бы мой удобный взгляд на мир, но в этот она выполнила функцию некой губки или абсорбента. И стоило ее эффекту, дающему непривычную реалистичность восприятия мира, схлынуть, как на месте прежних вопросов остались только легкость и некая лояльность. Кстати, теперь это касалось не только Вовы, но и всех подобных ему вообще, и мою выгоду от этого переоценить было невозможно.
Оказывается, незаметно для себя самого, я относился и к Вове, и приезжим в общем с высокомерием и неким снисхождением, а теперь, когда этого не стало, попытка взглянуть на меня в прежнем качестве натыкалась на провал. Как же я веселился тогда! Тот первый случай, когда я заметил эту перемену, стал особенно смешным. Это было на уроке химии, и Лилия Абрамовна задала вопрос Вове и, получив ответ, по привычке перекинула свое внимание на меня. Я собственными глазами увидел взгляд в никуда. Она смотрела на меня так, словно пыталась отыскать того, к кому обращалась раньше, но не находила. С подобным сомнением, наверное, рассматривают пустой дверной проем, в котором боковое зрение уловило движение: линию, пятно, вспышку? Но это был никакой ни бобок, а всего лишь я. Оценивая свои ощущения, я уже более или менее почувствовал собственную перемену, хоть и не мог целиком ее объяснить, но память об этом ее взгляде «насквозь», до сих пор не дает забыть о возможности лицезрения себя самого со стороны.
Конечно, нужно сказать и о том, что некоторое время мне пришлось привыкать к этому непонимающему взгляду всех моих знакомых. По сути говоря, в этот период отношения с людьми существенно обострились, кроме того, мою компанию могли терпеть только те, кто уже более или менее разобрался, кто он сам. А те, кто допускал неопределенность, совершенно перестали выносить меня. Моя оценка тех же самых одногруппников претерпела такую же трансформацию, что и отношение общества ко мне. Теперь я безошибочно отличал в нашей лихой ватаге людей со стержнем от других, только подделывающих обладание им. Оказывается, у многих это выходило очень правдоподобно. Хорошо сказал по этому поводу Дэн, хотя он просто наблюдал, и с ним я никакими мыслями по этому поводу не делился: «Ваня, на тебе людей можно проверять – бычьё и слабаки тебя терпеть не могут!»
Эту мою перемену, само собой, не могла не отметить Надя, она же и подсказала мне ответ на текущее положение моей личности. И сделала это так, как могут только женщины: точно, случайно и в вопросительно-утвердительной форме: «Ваня, ты как-то повзрослел!?» Все тут же встало на место и уже не нашло и намека на внутреннее сопротивление, сменив вопросительный знак, застрявший в уме, на точку, с открытым пустым пространством за ней.
Вскоре эти дурацкие соревнования остались позади. К декабрю я попривык к своему новому состоянию и стал считать его нормой. Тогда же крепко задумался, как я могу помнить прежнее состояние и одновременно оценивать текущее, при условии моей перемены? Кто такой тот, который может их помнить и сравнивать? Так словно внутри есть нечто постоянное, которое не подлежит перемене и только и делает, что наблюдает? Но уже наступающий новый двухтысячный год подмял все мои экзистенциальные мысли под свой праздничный каток и размазал по дорожной наледи… и слава богу – им там самое место.
А зима в этом году выдалась по-настоящему снежная и со множеством солнечных дней. Впереди лежали долгожданные каникулы и новогодние праздники, и даже нужда в деньгах не могла омрачить их предвкушение.
За пару недель до праздника поселковая администрация в лице четырех матерщинников в оранжевых жилетах и одного подъемного крана на базе автомобиля МАЗ установила елку на центральной площади. Те же сквернословы нарядили ее игрушками и гирляндами. Часть небольшого стадиона заняли катком, доставку воды для которого обеспечил местный пожарный расчет. А руководитель лыжной секции с помощью старого оранжевого снегохода «Буран» и прицепленного к нему устройства, похожего на облезлые груженые санки, проложил через парк новую лыжню. В местном доме культуры за день до и неделю после праздника афишировалась серия вечеров. В программу входили выступления ансамбля «Ручеек» и детского хора. Кроме того, нескольких одиночных исполнителей. Очень экспрессивной пианистки в толстых как лупы очках. Игрока на домбре в национальном тюркском одеянии. Гармонисте все того же ансамбля «Ручеек», но уже сольно и гитариста Александра Назарова (мой друг Саня полез на большую сцену). К тому же безжалостный и беспощадный к себе креатив представителей местной культуры, в попытке актуализировать мероприятие планировал заканчивать каждый вечер «дискотекой от Морозко!», на что прямо указывала надпись внизу той же афиши.
Что касается моих приготовлений к празднику, то они ограничились только покупкой подарка для Нади и наблюдением за мандариновым дефицитом. В магазинах теперь стояли такие очереди, как будто празднование грядущего Нового года стало сюрпризом для граждан, и ничего подобного прежде не происходило. Отец в этих праздничных гонках и раньше не участвовал, а теперь и вовсе сказал, что обойдется обыкновенным ужином и просмотром традиционно новогодних фильмов. Наде тоже не пришлось толкаться в очередях. Ее мать работала менеджером по закупкам у довольно крупного предпринимателя, часто ездила в город и в одну из командировок заранее позаботилась о покупке всего необходимого для праздника. Кстати, за все время общения с Надей я так и не удосужился познакомиться с ее матерью. Часто ее видел, и она меня, но все как-то на бегу.
Вечером тридцатого декабря, устав от калейдоскопа новогодних программ и фильмов, пользуясь случаем, было взялся тискать Надю, но похоже не вовремя? Она хохотала и отпихивала меня, демонстративно переключая телевизионные каналы, и все твердила о том, что сейчас придет ее мама. Я, само собой, не поддавался на эти уловки и продолжал свой нахрап и, наконец, дорвавшись, совершенно неожиданно схлопотал по морде. Вместе с тем Надя по инерции нажала кнопку на пульте, и опричник зычным голосом проорал с экрана: «Живьем брать демонов!» – и раздался треск замка входной двери.
– Вот видишь, я же говорю – мама должна прийти! – громким шепотом сказала Надя, округлив глаза, я же только уставился на экран телевизора, потирая щеку.
Из прихожей послышались грохот, скрип и тихий шепоток, чуть приправленный матом. После двух последовательных звуков расстегнутой молнии, в комнату решительно ввалилась мама Нади, и Надя, стиснув губы отвела лицо, стараясь сдержать улыбку. Теперь в центре комнаты стояла очень красивая стройная женщина в синем вечернем платье, наполовину снятом пальто и круглой съехавшей на бок шапке из черно-бурой лисы. Она некоторое время смотрела на нас и, предприняв короткий кивок, сказала: – «…Асьте!» – и развернувшись так же бойко, исчезла в проеме двери, при этом громко топоча.
Пока мы старались заглушить свой смех, из коридора доносились скрип, грохот, тихая пьяная болтовня и шум воды из крана.
Минут примерно через десять в комнату вновь вошла мама Нади, но в уже совершенно другом виде. Теперь в ее облике не осталось и намека на опьянение, и я тогда слегка опешил и все думал, как это возможно? Тем временем она уселась в кресло под окном и направила на нас внимательный оценивающий взгляд, а после паузы сказала:
– Вы, значит, Иван?
– Да. – ответил я. – Добрый вечер!
– А я… Марина! – растягивая слова, кивнула она.
– Очень приятно! – сказал я, и отчего-то захотел сесть ровнее, – …а по отчеству?
– Не надо отчества, просто Мария! То есть – Марина.
– Мама! – недовольно влезла Надя. – «Просто Мария» – это сериал! Ваня, не обращай внимания, у них на работе «Ёлка» была… только моего отчества не спрашивай. – добавила уже шепотом, склонившись к моему уху.
– Каждый имеет право на отдых! – собравшись с мыслями выдохнул я.
– А у нее нет отчества! – все же расслышав выдала Марина, с возвратившейся к ней поддатой интонацией. – Нет отца – нет и отчества! …У нее только матчество, она Надежда Мариновна!
– Мама, хватит, ты же пьяная – иди спать! – недовольно сказала Надя.
– А что хватит! Да выпили… по поводу. Может, я хочу поговорить с молодым человеком? Спать! – становясь все пьянее, возражала Марина.
– Мама! – нетерпеливо прикрикнула Надя.
– Надя, все хорошо, это Новый год, – по-третейски отстраненно сказал я.
– Правильно – Новый год! – подтвердила Мария. – А вы, вообще, что здесь делаете? – и не дожидаясь ничьего ответа уставилась в экран телевизора. Князь Милославский предлагал Феде прекратить падать на колени, который в свою очередь не уставал восклицать сакраментальное «не вели казнить!». – Ой! – склонившись вперед шепнула Марина. – Смотрят «Иван Васильевич меняет профессию», какие милашки – не шалят, не пьют – фильм смотрят! – и неожиданно, как случается у пьяных, стала собранной и сделав строгий вид, спросила со всей серьезностью, и тут же после вопроса ее потеряла. – Ребятки, а вы предохраняетесь?
– Мама, фу-у-у! – вскрикнула Надя, одновременно лупя меня по ноге за мой бесконтрольный смех.
– Фу или нет, а предохраняться надо! – кивая, сказала Марина. – А если фу – тем более надо! – тут же раскачавшись в кресле, она поднялась на ноги и быстро вышла из комнаты со словами, – Всё, я спать!
– Ушла красиво… – обиженно шепнула Надя и, вздохнув, улыбнулась.
Весь остаток вечера Надя время от времени повторяла, точнее требовала, чтобы я собрался с силами и не считал это полноценным знакомством. Хотя я сам по этому поводу не делал никаких выводов, да и как их делать – маловато оснований. Но даже если бы их было достаточно – на трезвую голову это будет другой человек, и с ним опять придется знакомиться. В общем-то, так и получилось. На следующий день я отметил Новый год с отцом и сразу пошел к Наде. Здесь сегодня было полно гостей. Большую часть людей вокруг я не знал, в том числе, как выяснилось, хозяйку дома Марину – тоже. Вот и знакомился.
Основная масса гостей, по словам Нади, была партнерами ее матери по работе. А прежде, чем это услышать, невольно размышлял, что это за непривычный лоск исходил от окружающих? Честно говоря, я уже замечал прежде, что те, кто с успехом занимаются предпринимательством, имеют особый блеск. И вообще, эти самые бизнесмены, что попадались тогда на глаза, в какой-то момент начинали походить на домашних котов. Может быть, это печать пересечения некой черты, где благополучие имеет иное качество? Кстати, жены таких «котов» как правило походили на неких «птиц». Странно, конечно, но стоило только посмотреть на них, и сумбур моего бессознательного в ту же секунду выдавал именно эти ассоциации. Если при взгляде на даже постороннего человека проскальзывало нечто подобное, то как пить дать, предприниматель с женой. Или, на крайний случай, чиновник, но у этих улавливаемые мной черты были более размыты.
На фоне остальной компании Марина выделялась особенно. Она, несмотря на род занятий не вписывалась в те определения, чертами которых отличались остальные. Теперь я видел в ней нечто высокое, и ее физическая красота это и подтверждала, и не оспаривала. Сегодня ее повадка была умеренно-участливой, и если это была игра, то это получалось очень естественно. А если верить книгам разного рода романтиков, мне думается, именно таких женщин часто идеализируют. За такими возвышенно-не нуждающимися тянутся рыцари и принцы, их называют звездами и богинями. В них есть та притягательная отрешенность, которую так старательно воспроизводят прочие женщины, дабы стать объектом поклонения. Но оставь их одних, и они растеряются и начнут кричать в старании привлечь взгляды воздыхателей. А перестань обращать внимания на такую как Марина она не сделает ничего и просто продолжит смотреть на только ее собственное звездное небо, чем и занималась всегда. И оброненные ей платки не жест признательности или выбора – это просто платки, которые она не смогла удержать в руках.
Я тогда смотрел на Надю и завидовал самому себе – она была очень похожа на мать, но на мое «пиратское» счастье, пока этого не понимала.
Еще из интересных заметок: в этой качественно совсем непривычной для меня компании особенно выделялся очень плохой юмор. Эти люди так же хорошо выглажено выглядели, как и очень плохо шутили. А тот факт, что окружающие смеялись истошно и с огоньком, говорил и о них как лишенных этого дара. Я, конечно, позволял себе смех из вежливости и не «отсвечивал» презрительно-каменным лицом, дабы указать им на юмористическую никчемность – это дорога в никуда. Но уж, наверное, не хохотал как некоторые, особенно старательно. Кроме того, у этих самых «котов», когда они подпили, оказалось полно детских комплексов, и некоторые из них довольно быстро скатились в плоскость «ты меня уважаешь?!». Даже для моих неполных восемнадцати лет это было чересчур, но, когда директор «чего-то там инвест» и владелец сети кафе «У Аркаши», сняли пиджаки и начали «давиться на руках», я понял – нет, нормально. Их жены «птицы» тем временем без споров раздвинули в стороны посуду, а сами уселись на диван. Взялись спокойно трещать: о детях, школах и прочих ветрянках, и ресницах, не обращая внимания на красные покрывшиеся испариной лица армрестлеров. В общем от простого привычного мне «пролетарского» этот праздник отличало только более обстоятельное вступление, дороговизна одежды и подарков. И даже в мои походы на перекур в компании этих самых «котов» все скатывалось к стандартным вопросам: пропаганде собственных ценностей и конечно угрозам (куда без них). «У вас с Надей серьезно?», «Учишься? Нет, не тому учишься! Учись торговать – в экономике всё!» и мое любимое «Если Надю обидишь – пеняй на себя!». Я в тот вечер по настоянию Марины практически не пил. Оттого на вопросы отвечал легко и находил в себе силы понимающе кивать. Словом, делал всё чтобы лишний раз не волновать своих новых толстошеих знакомых.
Первая волна застолья обозначилась экспрессивными выпадами и обсуждениями некоторых рабочих процессов, в которых непосвященный не сможет ни черта разобрать. Ей на смену пришли сентиментальные высказывания и ностальгические юношеские воспоминания. Мужчины рассказывали преувеличенные истории, а их жены кивали и время от времени вставляли ремарки и романтические уточнения. Здесь мы с Надей стали недовольно переглядываться, а когда назрела опасность участия в застольной песне, решили отправиться на прогулку.
Пока Надя пошла переодеваться, я надел куртку, обулся и уже нетерпеливо топтался в прихожей, когда из гостиной вышла Марина и закрыла за собой дверь.
– Вы надолго? – громким шепотом спросила она.
– Не знаю, но думаю, что нет – холодно, – ответил я.
– Ваня… – покачивая указательным пальцем начала она, – ты мне понравился. Осталось только с вопросом перспектив определиться, а в целом понравился, – вздохнула Марина и отвела лицо. – Вчера немного неудобно получилось, но такой неприглядной я бываю крайне редко, учти это!
– Вы тоже.
– Что тоже? – насторожилась она.
– Вы тоже мне понравились, – стараясь выглядеть уверенней, сказал я.
– Хм, хорошо… – измерив меня взглядом улыбнулась она. – Молодец, наглый – далеко пойдешь! – и указывая на дверь в комнату Нади, добавила, прежде чем вернуться в гостиную, – аккуратней гуляйте!