Отец работал много. Только вот работать и зарабатывать – разные вещи. Маленькая фирмочка, делающая красивые кованые ограды и неубиваемую садовую мебель, когда-то процветала. Но потом один кризис, другой, и железному кружеву ворот владельцы особняков стали предпочитать две бронированные плиты встык. Время, до того как Севка взял содержание семьи на себя, он даже вспоминать не хотел. И время сразу после – тоже. Отец не принял. Точнее, не так. Совсем не принять он не мог: ему ведь тоже не нравилось выслушивать: «Все сдали, один вы не сдали!», когда в классе – в трёх разных классах! – собирали деньги, и видеть сыновей, донашивающих ботинки за соседскими детьми. Но пережить, что главный добытчик в семье не он, а старший сын – этого отец принять не смог. Баталии, которые гремели вокруг первых Севиных денег, до сих пор ночами снились. Потом всё стихло и установилось что-то вроде нейтралитета. Молчаливо-вооружённого. Сева оплачивал необходимые расходы, отец следил, чтоб дальше необходимого дело не заходило. Поэтому велик и ролики у Славки с Вовкой были одни на двоих, а в отпуск они ехали с байдаркой и палаткой. Хотя Сева ничего не имел против – лодочные походы он любил и всегда был за разумную экономию. Например, манеру семейства Мурки и Кисоньки таскаться на самолётах по пятизвёздочным отелям то в Испании, то во Франции, то как в этом году – на Шри-Ланку Сева считал дурью и расточительством. Он и на Шацких озёрах отдохнёт не хуже. Лишь бы тихо, спокойно и никаких выяснений отношений!
«Поэтому мы не будем сейчас ничего обсуждать!» – Сева выразительно покосился на среднего брата через плечо, очень надеясь, что тот проявит элементарную телепатию – и быстро заткнётся!
Проявил. Насупился и мрачно уставился в окно.
Младший Вовка повертел головой и звонко объявил:
– Писать хочу!
– Потерпи, тебе не пять лет. Скоро приедем.
– Мы едем в лес! – так же звонко отчеканил Вовка. – Тут тоже лес! Какая разница, под какой ёлкой я пописаю?
– Там ещё озеро! – не отрывая взгляда от окна, хмыкнул Славка.
– Да что вы, сговорились спорить со мной? – Отец хлопнул ладонями по рулю… и тут же снова торопливо вцепился в руль и дёрнул машину в сторону. Старая облысевшая резина со скрежетом прошлась по асфальту, выхлопная труба шарахнула клубом чёрного дыма, машину занесло боком, и она остановилась, развернувшись поперёк дороги.
Класс! Отдых начинается, просто зашибись!
– Я ж казав, знак залишити, аж поки всі не пороз’їздяться, а ви що?! Не поліціанти, а бовдури якісь![8] – прокричал громкий мужской голос.
– Пал Андреич! Вы, конечно, человек уважаемый… Но попрошу не орать на представителей власти! Только пришли и сразу…
– Та на вас не орать, вас пороть треба! – Рядом с отцовым окном появилась физиономия, изрезанная морщинами так, что походила на кору старого дуба. Буйная грива тёмных, лишь едва тронутых сединой волос торчала дыбом. Старик заглянул в салон. – Как вы тут? – Увидел вцепившихся друг в друга мелких на заднем сиденье и жалостливо сморщился, так что одна морщина наползла на другую. – Дети в машине! Чуете, идиоты? Чуть дети из-за вас не забились! – проорал он в сторону.
– Ничего, – слабым голосом ответил отец, нашаривая застёжку ремня безопасности. – Обошлось всё. Вовка… Иди куда тебе там надо. Славка, присмотри за ним.
– Он не маленький! Я не маленький! – одновременно выпалили Славка и Вовка: один хмуро, второй возмущённо.
– Я что сказал! – прикрикнул на них отец. – А я пока разберусь, что тут… – И он полез из машины. Сева торопливо выпрыгнул с другой стороны.
На дороге сгрудились автомобили. Собственно, уже не сгрудились, машины уже разъезжались, медленно просачиваясь мимо сдвинутого к обочине… кома железа. Крытый фургончик со здоровенной вмятиной в борту – рваное железо выгибалось острыми краями внутрь. Рядом «БМВ» со смятым в гармошку капотом, казалось, машина недовольно наморщила нос… и поджала хвост, потому что багажник тоже был свернут на сторону. Перекошенный «Форд» завалился на два колеса – и для него удар «БМВ» в зад не прошёл даром. А ещё… Машины… и дорога… и всё вокруг было залито чем-то тёмным… и белым… точно сбившаяся по краям тёмных луж пена…
– Вот и эти так же не слушаются! – глядя вслед несущемуся к деревьям Вовке и хмуро волокущемуся за ним Славке, прокомментировал старик. – Но ваши хоть маленькие, а эти оболтусы здоровые форму понадевали, а знак, что авария, оставить, пока дорога до конца не расчистится, им ну никак!
– Пал Андреич, хватит уже! – бросил пробегающий мимо полицейский.
– Ничего не хватит! – крикнул ему вслед старик. – Вам того, что уже есть, мало, ещё захотелось?
Тёмное на дороге была кровь – Сева вдруг понял это ясно и отчетливо.
– Э, хлопче, ты чего сбледнул? Куры то! Куры! – На плечо Севе легла морщинистая, но очень даже крепкая рука. – Бачишь, перья! – Старик принялся тыкать пальцем в то, что Сева принял за пену. – Фургон курей вёз, вот они и того… пострадали. А люди живые! Тут хоть и трасса, а деревня рядом, вот и подтормаживают, ну и подушки безопасности сработали, хиба що водителя «БМВ» стеклом посекло, но докторша со «Скорой» сказала, обойдётся всё. Хотя, я тебе скажу, курей тоже жалко. Не заслуживает порядна кура, чтоб её колесами давили из-за всякой мрази… извиняйте, конечно, пане, що я при хлопчике…
– Пал Андреич! – Рядом остановился молодой парень в полицейской форме. – Прекратите немедленно! Выбалтывать на дороге тайну следствия…
– Тайна, яку вся деревня знает! – фыркнул старик.
– А… что тут произошло? – наконец сумел вклиниться отец.
– Та че ж – тайна следствия! – снова фыркнул старик. – Один товарищ… который нам совсем не товарищ… дорогу удачно перебежал. Для него удачно, а другим-прочим, как видите, не свезло, – он кивнул на разбитые машины. – Павел Андреевич, будем знакомы! – Старик протянул пятерню.
– Алексей Степанович! – Отец ответил на рукопожатие. – Сын мой, старший – Всеволод. А… – он огляделся, – …где-то там, в кустах, ещё Святослав и Владимир.
– Хорошие имена! – одобрил старик. – А мама ваша где?
– Умерла наша мама, – ответил отец, и старик сразу посерьёзнел:
– Извините. Сдуру ляпнул, не подумал.
– Ничего… Давно уже…
– Ну да… А сюда? Отдыхать? – нарочито весёлым тоном подхватил Пал Андреич. – Так, може, к нам? Внучка базу отдыха держит, комнаты на любой кошелёк: двухместные, трёхместные, с душем и без, кухонька отдельная имеется, или можно в кафе питаться – тоже наше, всё вкусное, свежее…
А ещё говорят, что Севкино поколение поведённое на деньгах, а древние люди вроде этого дедка думали исключительно об идеалах. Хотя, может, для деда идеал – годовая выручка его базы отдыха? Сева хихикнул.
Отец одарил его хмурым взглядом и покачал головой:
– Спасибо, но мы с палаткой.
– А вот это зря. – Физиономия старика мгновенно посерьёзнела. – Во-первых, дожди. Каждое утро льёт, климат такой. Палатку подмочит, дети попростуживаются… та шо там дожди – у нас тут и справжние ураганы бывают, деревья выворачивает, электроопоры сносит, прям как партизаны в войну! Вижу, не верите, пане, а напрасно, я тут змалычку живу, и мамця тут жила… – Он вдруг мимолётно помрачнел – точно тучка пробежала и тут же исчезла. – Спать ляжете, а посреди ночи сорвёт палатку, да и очутитесь под ливнем, да гром, да молнии… А поставите вы её где? – не желал сдаваться Пал Андреич. – Почвы болотистые, под ногой качаются, чисто водяной матрас.
На края джинсов у старика и впрямь налипли зелёно-коричневые комья то ли земли, то ли грязи, а может, и болотной жижи.
– Как с вечера ляжете, так и подтапливать начнёт: к утру лужи на одеяле, пиявки в спальных мешках! А где не болота, так там мы, извиняйте, сами свои дома ставим, для палаток места нет. Хиба шо прямо на автостоянке? – Старик усмехнулся.
– Разберёмся, – мотнул головой отец, поглядывая на последние машины из перекрывшей шоссе пробки, пробирающиеся мимо полицейского заграждения. – Ну где эти двое? Ехать пора, а то темнеет.
– Во-во, и где вы в темноте ту палатку поставите? – не сдавался Пал Андреич.
– Схожу посмотрю, где они там застряли, – буркнул Сева. С братцев станется, сделав дело, подобраться к изломанным в аварии машинам и засесть там, подглядывая за суетящимися полицейскими. Да и наблюдать, как дедок пытается завербовать отца в клиенты, а тот не сдаётся, прям как пионер-герой в войну, ему совершенно не хотелось. Плата за комнату в отцовский бюджет не вписывалась, а заплатить самому… Сева ещё не сошёл с ума! В лодочных походах командовал отец, это было время его полной власти, полной ответственности и возвращения к роли главы семьи. А Севе на каникулах хотелось только одного – спокойствия. Когда весь рабочий год в тебя то стреляют, то взорвать пытаются, на отдыхе хочется спать, есть и ни за что не отвечать. Он так устал, что даже по ребятам скучать не будет: ни по Кисоньке, ни по Катьке… Хотя при чём тут Катька, вот глупости, скучать по этой мелкой, он Вадьку имел в виду, просто случайно так подумалось.
Заложив широкий круг, Сева обошёл разбитые машины и даже в кустах около них пошарил.
– Парень! Что ты тут делаешь? – Всё тот же строгий молодой полицейский смотрел на него, придерживая рукой расстёгнутую кобуру, точно готовясь выхватить пистолет.
«Да я опасен!» – мысленно сам собой восхитился Сева, а вслух буркнул:
– Братьев ищу.
– Ищи там, где ты их потерял, – отрезал полицейский. – А тут нечего любопытствовать.
«Мог бы и помочь», – опять же мысленно проворчал Сева. Хотя любопытные местных полицейских, наверное, совсем достали: вон дедок Пал Андреич на ментов орёт, будто он тут и мэр, и шеф местной полиции разом. Но где же всё-таки мелкие? Кажется, в лес они заходили здесь… А потом штанами за ёлку зацепились, никак отцепиться не могут? Сева нырнул под сосновые лапы, шаг – и на него разом, точно плотная ткань на голову, обрушился сумрак. Стволы, толстые и тонкие, напоминали беспорядочную решётку, то проступающую сквозь темень, то снова растворяющуюся в ней. Пара шагов назад, и он снова на шоссе, но казалось, что стволы сосен плотно сомкнулись за спиной: «Не выпусссстим! Не уйдёшшшь!» Ветки качнулись с тихим шелестом, осыпав его каплями, оставшимися от утреннего дождя. Севу передёрнуло: от холода, только от холода, неприятно, когда ледяная капля падает за шиворот и катится по позвоночнику, как по дорожке. А бояться тут нечего. Он сделал неловкий шажок вперёд. И правда, земля под ногами качается, как водный матрас – хлюп-хлюп! Ещё шаг… Ничего не видно, так и на сук напороться можно.
– «Сынок, где твой глазик?» – спросит папа… – нашаривая мобилку в кармане ветровки, пробормотал он и писклявым детским голосочком сам себе ответил: – На веточку наделся, висит там и моргает! – Провёл по сенсору – яркий луч фонарика метнулся меж ветвей.
Скрюченный, как лапа монстра, и острый, как копьё, сучок торчал в миллиметре от Севкиного глаза!
– Всё-таки есть у меня чутьё… какое-никакое… – Замерев и почти не дыша, парень моргнул раз… другой… и аккуратно-аккуратно отвёл голову в сторону. Опустил луч фонарика вниз…
– Глазик моргает… Ну и воображение у тебя, Севка! – прохрипел распростёртый на земле Славка. – На голову мне не наступи, пожалуйста… – Он сплюнул лезущую в рот тину. И ещё глубже ушёл в полужидкую землю.
Его вытянутые вдоль собственных ушей руки уходили в затянутое слоем ряски болотное «оконце» меж стволами деревьев, а пальцы намертво вцепились в капюшон Вовкиной ветровки, удерживая младшего брата над чёрно-зелёной жижей.
– Так получилось, – прошептал Вовка, испуганно глядя на Севу.
Мгновение Сева глядел на них… и сделал шаг назад. И второй. Увидел, как в одинаковом ужасе глаза братьев распахиваются широко-широко…
«Вот дурачки!» – подумал он, цепляясь ногой за ствол сосенки… и рывком выдергивая широкий кожаный ремень из джинсов.
Глава 2
В лесах под Ковелем, но раньше
– Блуп! – Чёрный пузырь выдулся над жижей и лопнул у самого уха, и даже бульканье его звучало издевательски. Вроде как «держитесь, цепляйтесь, всё едино мои будете!».
– Т… товарищ комиссар! – прозвенел отчаянный детский голосок, и на словно плавающем в болотной жиже лице распахнулись полные ужаса глаза. – Вы должны меня бросить! Вы наш командир, ваша жизнь гораздо ценнее…
– Молчать, боец, блуп! Замри! – простонали в ответ – казалось, что отвечает соседняя кочка. Только если очень внимательно присмотреться, можно было различить, что никакая то не кочка, а ещё одно лицо: над чёрной поверхностью трясины виднелась запрокинутая голова – болотная жижа уже подступила к самому рту, – да ещё держащаяся за жердь рука. Вторая рука вцепилась в скользкий от тины ворот, удерживая над болотом второго человека – поменьше и полегче. Может, только поэтому они оба ещё оставались на поверхности. А может, потому, что старшего и более крупного тоже держали. Протянутые руки третьего были полностью залиты болотной жижей, но ясно, что он успел ухватить тонущего под мышки. И теперь отчаянно держит, не в силах сдвинуться ни туда, ни сюда – поросшая травой земля оказалась коварной и проседала под распростёртым на ней телом, с довольным чавканьем втягивая его в себя. Медленно, вкрадчиво. Трясина не торопилась.
– Чуешь, пионерия, не агитируй в болоте за советскую власть! – поворачивая голову, чтоб жидкая земля не лезла в рот, проворчал этот третий.
– Если сейчас скажешь, что бога нет, я тебя сам утоплю! – злобно простонал ещё один голос. Четвёртый в безумной людской цепочке тоже лежал на животе – единственный, кто и впрямь остался на твёрдой земле и даже в относительно устойчивой позиции: ноги его обхватили тонкий ствол растущей на кочке сосенки, а пальцы намертво, до белизны вцепились в щиколотки товарища. Рядом валялась брошенная жердь.
Глаза первого, мелкого, утопленника сверкнули непримиримым огнём… но он промолчал. Топь булькнула предвкушающе.
Понять, что тут случилось, было несложно: четверо след в след шли по болоту, прощупывая жердями себе путь, пока один злым случаем не соступил с тропы, тут же ухнув в трясину по самую маковку. Сдаётся, тот, кого назвали «товарищем комиссаром», попытался поймать его за ворот, но ненадёжная тропа под двойной тяжестью подалась… и в болоте оказались двое. Бросившиеся на помощь товарищи успели удержать этих двоих над трясиной… но и только.
– Так, панове, а что это мы разлеглись?! – пробормотал третий. – Я понимаю, что за грязевые ванны в Баден-Бадене анемичные панны великие гроши плотют, но так то же не та грязь, а вы не те панны! Гей, хлопче… – Он дёрнул ногой, показывая, к кому обращается. – А отпусти-ка ты меня…
Вместо ответа пальцы на его щиколотке только сжались крепче.
– Не крои з себя дурныка! – на этот молчаливый ответ фыркнул он – от фырканья из-под носа вылетел фонтанчик мокрой земли. – Сразу не потону, да и этих двух шлимазлов удержу, а ты давай с жердинами туда – пионерию вытащишь, комиссара вместе как-нибудь…
– Понял, дядь Йосип! – Пальцы на щиколотках медленно, с усилием разжались. Цепляясь за сосенку, четвёртый поднялся. Вымазан он был меньше напарников, можно было понять, что это паренёк лет пятнадцати или даже постарше, просто изрядно поголодавший, а потому тощий. Облепленная грязью и тиной одежда с чужого плеча болталась на нем, как на пугале. На носу криво сидели покорёженные очки с битым стёклышком. Парень провёл по ним рукавом, пытаясь отчистить, только растёр грязь, плюнул, подхватил сразу две жердины – и запрыгал. Прыжок – перемахнуть через обманчиво-зелёную «лужайку», ухватиться за деревце, прижаться к нему всем телом, переждать, пока перестанет качаться потревоженная земля, и снова – прыжок! Лишь бы жерди не уронить. Не уронил. Уже за третье деревце он снова уцепился ногами и аккуратно улёгся поверх коварной зелени. Земля под ним качнулась – туда-сюда, будто люлька младенца. В груди полыхнуло ужасом – точно сразу и жаром, и холодом обдало, а в руки и ноги словно что-то толкнуло: вскочить, бежать, не оглядываясь! Он не может помочь, только сам пропадёт!