Хозяйка лабиринта - Боровикова Татьяна В.

Кейт Аткинсон;Пер. САнгл. Т. Боровиковой

Хозяйка лабиринта. роман

Kate Atkinson

TRANSCRIPTION

Copyright © 2018 by Kate Costello Ltd.

All rights reserved

© Т. П. Боровикова, перевод, 2019

© Издание на русском языке, оформление

* * *

Марианне Вельманс

В военное время правда столь драгоценна, что ее должны охранять караулы лжи.

Уинстон Черчилль

Первый совет директоров вещания, возглавляемый сэром Джоном Рейсом, в 1931 году посвящает сей храм Искусств и Муз Всевышнему Богу. Мы молимся о том, чтобы посеянные добрые семена принесли добрый урожай, чтобы ничто враждебное миру и чистоте не обитало в этом доме и чтобы люди, склоняя слух к прекрасному, честному и благому, шли по пути мудрости и добродетели.

Перевод латинской надписи в вестибюле Британского дома вещания

«Ч» – утра час, что обязательно настанет,

И старая Британия умрет, а новая восстанет.

Из военного алфавита «Правого клуба»

1981

Детский час

– Мисс Армстронг! Мисс Армстронг, вы меня слышите?

Она слышала, но ответить, похоже, не могла. Сильные повреждения. Переломы. Попала под машину. Возможно, сама виновата – отвлеклась. Она так долго прожила за границей, что, видимо, смотрела не в ту сторону, переходя Уигмор-стрит в летних сумерках. «Меж тьмою и светом дня»[1].

– Мисс Армстронг!

Полицейский? Или врач «скорой помощи». Официальное лицо. Наверно, заглянул к ней в сумочку и нашел какую-нибудь бумажку с ее именем. Она шла с концерта. Шостакович, струнные квартеты, все пятнадцать, порциями по три. В Уигмор-Холле. Сегодня среда – Седьмой, Восьмой и Девятый квартеты. Видимо, на остальные она уже не попадет.

– Мисс Армстронг!

В июне 1942 года она была в Королевском Альберт-Холле на концерте, премьере Седьмой, Ленинградской симфонии. Билет достала через знакомого. Зал был забит, атмосфера наэлектризована так, что дух захватывало, – слушателям казалось, что они сами переживают блокаду вместе с жителями города. И вместе с Шостаковичем. Волнением единого сердца. Так давно. И так – теперь – бессмысленно.

Русские когда-то были врагами, потом союзниками, потом опять врагами. То же и с немцами – главный враг, хуже не бывает, а потом вдруг союзник, оплот Европы. Все это пустое сотрясение воздуха. Война и мир. Мир и война. Так и будет идти до скончания веков.

– Мисс Армстронг, я сейчас надену вам шейный ортез.

Джульетта поняла, что думает о своем сыне, Маттео. Ему двадцать шесть. Плод краткой связи с итальянским музыкантом. Она много лет прожила в Италии. Любовь Джульетты к Маттео была одним из главных чудес в ее жизни. Она беспокоилась за него – он жил в Милане с девушкой и был с ней несчастен, и Джульетта как раз погрузилась в переживания по этому поводу, когда ее сбила машина. Лежа на мостовой Уигмор-стрит в окружении сочувствующих прохожих, Джульетта поняла, что из этого положения выхода уже не будет. Ей всего шестьдесят, хотя это, вероятно, немало. Но прошедшие годы внезапно показались ей иллюзией, сном, случившимся не с ней. Все-таки жизнь – ужасно странная штука.

В королевской семье намечалась свадьба. Даже сейчас, пока Джульетта лежала на лондонской мостовой в кругу милосердных незнакомцев, где-то готовили деву к ритуальному жертвоприношению, чтобы утолить страсть публики к пышным зрелищам. Все кругом было увешано британскими флагами. Она точно дома, не перепутаешь. Наконец-то.

– «Эта Англия»[2], – пробормотала она.

1950

Мистер Тоби! Мистер Тоби!

Джульетта вышла из метро и начала пробираться по Грейт-Портленд-стрит. Она взглянула на часы и поняла, что удивительно сильно опаздывает на работу. Она проспала – вчера засиделась в ресторане «Белль Мёньер» на Шарлотт-стрит с мужчиной, который с каждой минутой становился ей все менее интересен. По инерции – или от нечего делать – она, однако, оставалась за столом. Вероятно, этому способствовали также фирменные блюда ресторана – говядина «а-ля Дианн» и блинчики «сюзетт».

Ее скучноватый собеседник, архитектор, заявил, что отстраивает Лондон после войны. «Что, прямо в одиночку?» – немилосердно прокомментировала она. И когда он сажал ее в такси, позволила ему краткий поцелуй. Из вежливости, а не потому, что ее влекло к этому человеку. В конце концов, он ведь заплатил за ужин, а она весь вечер подпускала ему шпильки без всякой причины, хотя он, кажется, не замечал. В целом от этого вечера у нее осталось неприятное послевкусие. Я сама себя разочаровываю, подумала она, когда вдали показался Дом вещания.

Джульетта была продюсером в редакции программ для школьников. Подходя к Портленд-Плейс, она чувствовала, как падает духом в предвидении грядущего дня – скучное совещание сотрудников отдела во главе с Прендергастом, а потом запись «Прошлых жизней», серии передач, за которой Джульетта присматривала вместо Джоан Тимпсон, пока та лежала на операции. («Несущественная мелочь, дорогая».)

Редакция программ для школьников недавно переехала из подвала Дома кино на Уордор-стрит, и Джульетта скучала по ярким лохмотьям Сохо. В самом здании Би-би-си места для редакции не нашлось, и ее устроили через дорогу, в доме номер 1 по Портленд-Плейс. Сотрудники не без зависти взирали на материнский корабль – огромный, светлый многопалубный лайнер Дома вещания: он уже сбросил маскировочный камуфляж военной поры и устремлялся, взрезая носом волны времени, в новое десятилетие и неизведанное будущее.

Когда Джульетта вошла, в редакции было тихо – разительный контраст с постоянной суетой в здании через дорогу. Вчера они с архитектором усидели на двоих графин красного вина, и сегодня Джульетта едва соображала – хорошо, что не надо здороваться с кучей народу. При появлении Джульетты секретарша выразительно взглянула на часы. Она спала с продюсером из отдела Всемирной службы и считала, что это дает ей особые права. Секретарши на ресепшен в редакции школьных программ сменяли друг друга с удивительной быстротой. Джульетте нравилось воображать, что их пожирает некое чудовище – может быть, Минотавр, живущий в лабиринте коридоров. Хотя на самом деле они просто переводились в более гламурные отделы, в основное здание.

– На кольцевой поезда встали, – сказала Джульетта, хотя и не считала, что обязана давать этой девице какие-то объяснения, правдивые или ложные.

– Опять?

– Да, на этой линии вечно проблемы.

– Да уж похоже. – (Вот ведь нахалка!) – Совещание мистера Прендергаста проходит на первом этаже. Полагаю, оно уже началось.

– Видимо, да.

– Один день из жизни человека труда, – серьезно произнес Прендергаст, обращаясь к немногочисленной аудитории; Джульетта заметила, что несколько человек просто не явились: совещания Прендергаста требовали определенной выносливости. – Мисс Армстронг, вот и вы! – воскликнул Прендергаст при виде ее. – Я уж начал думать, что мы вас потеряли.

– Потеряна и вновь обретена[3], – ответила Джульетта.

– Я собираю новые идеи для программ. Например, визит в кузницу к кузнецу. Детям это будет интересно.

Джульетта не помнила, чтобы в детстве испытывала какой-либо интерес к кузнецам. Во взрослом возрасте, впрочем, тоже.

– Или прогулки с пастухом, – не сдавался Прендергаст. – Возможно, в период окота. Все дети любят ягнят.

– Мне кажется, тема животноводства у нас достаточно хорошо освещена в передачах для сельских школ, – сказал Чарльз Лофтхаус.

Он «топтал театральные подмостки», пока не потерял ногу во время бомбежки в «Кафе де Пари» в сорок первом. Теперь у него была искусственная нога, совершенно непохожая на настоящую. И все старались относиться к нему бережно, непонятно почему – он был язвителен, и потеря ноги этого никак не исправила. Он занимал должность продюсера программы «Клуб путешественников». Джульетта считала, что он просто на редкость неподходящий человек для этого.

– Но ягнят любят все, не только деревенские дети, – возразил Прендергаст.

Он был генеральным менеджером программ, а значит, видимо, все сотрудники редакции так или иначе входили в его паству. Говоря, Прендергаст глядел куда-то в направлении коротко стриженной макушки Георгины Гиббс. У него было плохое зрение – отравлен газом в Первую мировую, – и при разговоре он почти никогда не смотрел собеседнику в глаза. Усердный член Методистской церкви, мирянин-проповедник, он имел призвание к пастырской стезе, о чем сам поведал Джульетте за омерзительно слабым чаем в редакционной столовой полгода назад, когда она вернулась в Лондон из Манчестера, переведясь сюда из тамошней программы «Детский час».

– Надеюсь, мисс Армстронг, вам известно, что такое зов сердца.

– Да, мистер Прендергаст, – ответила Джульетта, зная по опыту, что это гораздо проще, чем ответить «нет».

Она попыталась понять, на какую собаку он похож. Может быть, на боксера. Или английского бульдога. Потрепанного, с унылой мордой. Интересно, сколько ему лет? Он работал в Би-би-си с незапамятных времен, пришел в Корпорацию вещания еще в пору ее младенчества, при лорде Рейсе, когда все было впервые и вновь, а Корпорация располагалась в Савой-Хилле. Все, что относилось к редакции школьных программ, было для Прендергаста свято – дети, ягнята и тому подобное.

– Конечно, у Рейса была проблема: он на самом деле не хотел, чтобы люди получали удовольствие от радио, – сказал Прендергаст. – Он был ужасный пуританин. Люди должны радоваться жизни, вы согласны? Мы все должны жить в радости.

Прендергаст погрузился в раздумья – видимо, о радости, точнее, об отсутствии таковой, – но через несколько секунд встряхнулся и, кажется, пришел в себя. Бульдог, а не боксер, решила Джульетта. Интересно, он одинокий? Семейное положение Прендергаста было никому не известно и, кажется, никого не волновало настолько, чтобы спросить его об этом.

– Радость жизни – прекрасная цель, – заметила Джульетта. – Совершенно недостижимая, конечно.

– Ай-яй-яй. Такая молодая – и такая циничная.

Прендергаст был симпатичен Джульетте, но, похоже, только ей одной. К ней вообще тянулись мужчины постарше, определенного типа. Они явно хотели ее каким-то образом улучшить. Джульетта в свои почти тридцать лет считала, что не нуждается в дальнейшем улучшении. Над ней уже поработала война.

– В море с рыболовным траулером, – предложил кто-то.

Лестер Пеллинг. Он напоминал Джульетте злополучную юную устрицу Кэрролла – из тех, что «со всех ног» бежали за Плотником и Моржом. «Младший инженер звукозаписи» – ему семнадцать лет, голос еще ломается. Зачем Пеллинга пригласили на это совещание?

– Очень хорошо, – благосклонно кивнул Прендергаст.

– Мой отец был… – начал Лестер Пеллинг, но Прендергаст прервал его еще одним добродушным «очень хорошо», воздев руку жестом, более подобающим римскому папе, чем последователю Джона Уэсли[4]. Джульетта поняла, что, скорее всего, они так и не узнают, кто был отец Лестера Пеллинга. Рыболов на траулере? Герой военных времен? Безумец? Богач, бедняк, нищий, вор?

– Будни простых сельских жителей, в этом духе, – сказал Прендергаст. Знает ли он, что Бизли в редакции Би-би-си срединных графств работает над концепцией именно такой программы? Всякие сведения о сельском хозяйстве, замаскированные под беллетристику. «Дик Бартон[5] на ферме», как выразился однажды кто-то. Джульетте стало слегка любопытно: не ворует ли Прендергаст чужие идеи?

– Работа на ткацкой фабрике, – предложила Георгина Гиббс.

Она взглянула на Джульетту и улыбнулась. Георгина была новой младшей ассистенткой по программам – свежая выпускница Кембриджа, явно более способная, чем требовалось на ее должности. В ней была какая-то загадка, которую Джульетте еще только предстояло разгадать. Как и у Джульетты, у Георгины не было педагогического образования. («Это не проблема! – заверил ее Прендергаст. – Ни в коем случае! Скорее наоборот, преимущество».)