Дороги оказались отвратительными, сменяясь жалкими проселками. Поэтому с большой скоростью наши мотоциклы ехать не могли. Однако нам все же удавалось двигаться повзводно, и в конце концов мы продвинулись достаточно далеко.
– Мне кажется, что мы обогнали русских, – заметил водитель Рулл, огромная фигура которого заметно возвышалась над мотоциклом.
– Да, и сейчас они начнут стрелять нам в задницу, – бросил Антек, непроизвольно оглядываясь и всматриваясь, не появился ли сзади противник.
– Странная эта война, – подхватил я. – Просто дикость какая-то. Впереди лязгают гусеницами наши танки, а позади русские опять занимают оборону. При такой скорости продвижения наши пешкодралы за нами просто не успевают.
Впереди показалось какое-то село, улицы которого были усеяны людьми, приветливо махавшими нам руками.
– Посмотрите-ка на это! – вскричал Рулл. – В Луцке они глядели на нас исподлобья, а здесь приветствуют, как знаменитых киноактеров.
– Может быть, это немцы, которых мы освободили от русских. В этой местности проживает довольно много фольксдойче[11].
Колонна сделала короткую остановку, и к мотоциклам со всех сторон потянулись гражданские лица. Женщины застенчиво хватали солдат за рукава, а некоторые угощали нас молоком и хлебом. Мужчины же, в основном почтенного возраста, протягивали нам куриные яйца. Они безмерно, но не теряя достоинства радовались, когда взамен получали сигареты. К сожалению, братание продлилось недолго – вскоре мы двинулись дальше.
К концу дня на горизонте показался лес. До него оставалось не более тысячи метров, когда на опушке засверкали вспышки и раздались звуки выстрелов.
– Боже! – объятый ужасом, вскричал я. – Смотрите! Ведь это – наша боевая разведывательная дозорная машина! Они подбили ее!
– Всем спешиться! – послышался перекрывающий шум боя энергичный голос нашего ротного гауптмана Кочиуса.
Мы схватили оружие, инвентарь и стремительно выпрыгнули из мотоциклов. Водители развернули машины и помчались в обратную сторону. Воцарилась полнейшая неразбериха, и вновь послышались выстрелы. Судя по звуку, стреляли даже зенитные орудия. В воздухе с визгом проносились снаряды и мины, которые разрывались вокруг нас.
– Рассредоточиться! – закричал ротный. – Первому взводу занять оборону по центру, второму – слева, третьему – справа! Пулеметному отделению – за ними!
Растянувшись в стрелковую цепь, рота стала приближаться к опушке леса. Вскоре вернулась из разведки вторая четырехколесная боевая разведывательная дозорная машина, которая подобрала оставшихся в живых солдат из экипажа первой, разместив их на своем борту. Машина остановилась, с нее спрыгнул молоденький лейтенант и подбежал к гауптману Кочиусу с докладом:
– Опушка леса занята противотанковыми пушками и пехотой. Предположительно с танками.
В этот момент из лесных зарослей выкатилось несколько вражеских танков. Немного проехав, они остановились и открыли огонь.
– Танки! Танки! – послышались со всех сторон тревожные крики.
Все мы испытали настоящий шок, и страшные мысли запульсировали в наших головах. Ведь для большинства из нас это была первая встреча со стальными колоссами, и мы еще не научились справляться с танкобоязнью. Даже самому отчаянному смельчаку необходимо было преодолеть ее хоть раз.
Всех охватила настоящая паника, наши ряды смешались, и большинство из нас обратилось в бегство. Поспешила, делая зигзаги, удалиться и боевая разведывательная дозорная машина (БРДМ), а русские танки открыли по ней бешеный огонь.
– Стоять! Ложись! Стрелять бронебойными боеприпасами! – напрасно кричали наши офицеры.
Их никто не слушал. Страх проник в наши души слишком глубоко, и ничто не могло остановить нас. Мы, спотыкаясь, драпали по пашне. Но тут подъехал открытый вездеход с прицепленной к нему противотанковой пушкой. Орудие быстро отцепили и молниеносно приготовили к стрельбе. Эта картина подействовала на нас как отрезвляющий душ, приведя всех в чувство.
– Вы же не станете удирать от этих движущихся дерьмовых коробок! – нашел, как всегда, нужные слова обер-фельдфебель Хильски.
Мы все как один развернулись и вновь пошли на врага. Наша противотанковая пушка открыла непрерывный огонь и заставила неприятельские танки отойти назад. Однако они продолжали стрелять. Им вторили вражеские противотанковые орудия.
– Роте окопаться! – прозвучал приказ.
Я принялся как сумасшедший орудовать саперной лопаткой. Под обстрелом танков и противотанковых орудий, а также при постоянно усиливавшемся артиллерийском и минометном огне рота постепенно вгрызалась в землю. На поле без движения остался только третий стрелок третьего отделения маленький Протт.
«Такой глубины хватит», – подумал я, положил свой пулемет на укрытие, зафиксировал сошки и прицелился. Совсем рядом с левой стороны от меня пристроился Пшибыльский.
– Сколько у тебя патронов, Антек? – спросил я второго стрелка.
– Два диска.
– Да, не так уж и много. Я установил всего один барабан с бронебойными пулями.
– Это вряд ли поможет.
– Кто знает. Может быть, русские танкисты лопнут от смеха и помрут от этого.
– Заткнись, черт бы тебя побрал! Ты можешь помолчать? – не на шутку разозлился Антек. – Все шутишь, а они нам сейчас задницу разорвут!
– Кажется, они как раз начинают это делать!
На опушке леса стало наблюдаться оживление. Появились фигуры солдат, одетых в униформу землистого цвета, и на нас стала надвигаться плотная цепь пехоты противника. Одновременно неприятель открыл по нас шквальный огонь и заставил спрятаться в окопах.
– Пехоту подпустить поближе! Без моей команды огонь не открывать! Установить прицел на отметку триста! – послышался голос лейтенанта Никеля.
Когда я, повинуясь приказу, устанавливал прицел на своем пулемете, у меня в животе внезапно возникло неприятное ощущение.
– Что с Проттом? – поинтересовался лейтенант Никель.
– Его только оглушило – осколок угодил прямо в каску, – успокоил лейтенанта унтер-офицер Блюменталь.
Тут я обратил внимание на то, что в пятидесяти метрах от меня кто-то коротко помахал мне рукой из своего окопа. Это был мой друг Таперт. Вскоре дал о себе знать и Эдгар Зыха. Я тоже подал им знак.
– Черт бы вас побрал! Не высовываться! – разозлился лейтенант Никель.
– Опять эти кандидаты в офицеры! – прорычал унтер-офицер Рашак.
Между тем русская пехота подходила все ближе и ближе. Уже можно было различить отдельные фигуры людей – офицеров, шагавших впереди своих солдат, комиссаров в их странных кожаных куртках и так называемых мужиков, тесно сбившихся в две одинаково плотные шеренги.
– Приготовиться! – раздалась предварительная команда.
Сердце в моей груди бешено забилось, а когда отсоединял барабан с бронебойными патронами и заряжал ленту с обычными боеприпасами, ладони покрылись липким потом. Я захлопнул крышку и произвел зарядку. Антек же пробежался пальцами по ленте и поправил отдельные патроны, придав им правильное положение.
– Огонь! – скомандовал лейтенант Никель.
Я покрепче прижал приклад пулемета к плечу, установил переднюю опору в нужную позицию, навел прицел и нажал на спусковой крючок. То же самое одновременно проделали и другие семнадцать пулеметчиков роты. К этому добавился огонь взвода тяжелого оружия, который располагался позади нас. Ничто так не пугало русских, как неслыханная скорострельность пулемета MG-34. Они называли его «пила смерти»[12].
Воздействие близко расположенных друг к другу «огненных кос», начавших одновременно молотить по рядам солдат в униформе землистого цвета, было ужасающим и деморализующим. Атака противника немедленно захлебнулась, и пехота залегла. Затем неприятель начал отступать – сначала поодиночке, а потом и группами русские отходили на опушку под защиту лесного массива. Путь туда вскоре оказался усеянным коричневатыми заплатками.
То ли для прикрытия отступавших, то ли для отмщения за понесенные потери из леса вновь выкатилось несколько легких русских танков, которые открыли по нашим позициям беглый огонь. От прямого попадания вражеского снаряда наше противотанковое орудие было уничтожено, но к тому времени нам удалось справиться с танкобоязнью – первые успехи в обороне придали всем мужества. Мы быстро перезарядили свои пулеметы, поставив барабаны с патронами с твердым сердечником, и прицелились.
Постепенно русские танки и очертания леса стали растворяться в вечерних сумерках, и вскоре на поле боя опустилась ночь. Стало совсем темно. Подкрепления мы так и не получили. Вместо этого до нас дошло известие, что русским удалось вернуть себе Луцк. К тому времени у нас насчитывалось уже двое убитых и множество раненых, которым оказывалась медицинская помощь.
«Интересно, что будет дальше?» – подумал я.
Ночь была тревожной – от мысли, что мы практически оказались в окружении, заснуть никто не мог. К тому же со стороны леса постоянно доносился шум моторов и лязганье танковых гусениц. Судя по всему, противник получил подкрепление, и ночные шумы воздействовали на наши нервы удручающе. Тем радостнее был момент, когда ранним утром к нам прибыла батарея легких полевых гаубиц, занявшая огневые позиции позади нас.
Светало, и мы с напряжением ожидали, что приготовил нам этот жуткий лес. И вот началось – появились танки. Было хорошо видно, как артиллерия противника занимает новые огневые позиции. Показалась и пехота. Однако тут, не дожидаясь, пока неприятель завершит построение исходного положения, открыли огонь наши гаубицы. Батарея насчитывала всего четыре орудия, но они стреляли как бешеные. Русские не успели опомниться, как потеряли множество танков и пушек. Это придало нам смелости, и мы, стрелки-мотоциклисты, с пулеметами в руках ринулись в атаку. Когда нам удалось очистить опушку леса от противника, неприятель отошел в лесную чащу. Этим не замедлила воспользоваться наша боевая группа, и мы, широко растянувшись по фронту, устремились на запад по никем не занятой территории. Иваны, конечно, стреляли из пушек нам вслед, но преследовать не решились.
Через два километра мы добрались до наших ремонтных мастерских и заняли круговую оборону. Вскоре пришла радостная весть – русских удалось выбить из Луцка. А потом поступило донесение от нашего передового отряда о том, что иваны, с которыми нам довелось сражаться несколько часов назад, отступили в восточном направлении. Таким образом, больше ничто не препятствовало нашему дальнейшему продвижению.
Ровно, 29 июня 1941 года
Это было замечательное и теплое воскресное утро. Ночь рота провела в садах на окраине Ровно. Унтер-офицер Рашак порадовал нас раздобытым где-то большим ящиком с литровыми банками сгущенного молока, и мы с удовольствием принялись его вкушать.
Внезапно послышались крики, топот и какое-то жужжание. Мы с удивлением переглянулись, а потом, дико размахивая руками, сломя голову ринулись прочь. Спасаясь от роя пчел, в бегство обратилась вся рота. Оказалось, что наиболее прожорливые из нас замыслили полакомиться медом и опрокинули пчелиные ульи. Естественно, ограбленные насекомые решили отомстить. Когда потревоженные пчелы успокоились и все вернулись на свои места, виновники выслушали все, что о них думают их пострадавшие от укусов товарищи.
После обеда состоялось полевое богослужение. Все мы приняли в нем активное участие, поскольку ПГП («противогреховные пушки», как назывались военные священники на солдатском жаргоне) обеих конфессий[13] пользовались у нас большим уважением. Между прочим, позднее эти два священника вполне справедливо были награждены Железными крестами[14].
Мы слушали проповедь, живописно расположившись вокруг священников, когда ее прервал прибывший на мотоцикле связной.
– Тревога! По машинам! – кричал он.
Все вскочили, но дивизионный священник остановил нас:
– Минуточку, солдаты! Для короткого молебна всегда есть время!
Мы хором прочитали «Отче наш», получили от священника благословение, бросились к нашим мотоциклам и вскоре уже мчались по улицам Ровно. Миновав город, рота выехала на широкую бетонную магистраль и направилась на восток. Быстрый темп нашего движения говорил о том, что дело действительно срочное.
– Летим как на пожар! – вскричал Рулл, поправляя свои очки от пыли, сбившиеся от напора встречного воздушного потока.
Тем временем колонна свернула с магистрали на грунтовую дорогу и помчалась в южном направлении. Водителям пришлось приложить максимум умений, чтобы объезжать то и дело попадавшиеся ямы и рытвины.
Бешеная гонка продолжалась не менее трех часов, когда на дороге показался офицер-ординарец. Прозвучала команда «Стой!». Не успел офицер передать командиру роты новые указания, как весть о том, что противник большими силами атаковал южный фланг нашего ударного клина, мгновенно разнеслась среди нас. Стало также известно, что при этом пехотный полк понес немалые потери и был смят. Нашей роте предписывалось заткнуть образовавшуюся брешь как можно скорее.
Через пару километров показалась какая-то деревня и послышалась команда:
– Спешиться! Вытянуться в пехотную цепь!
Приказ был исполнен четко, как на учениях. Мотоциклы уехали, и стали слышны винтовочные выстрелы, а также стрекот русских пулеметов «Максим». К ним добавлялись резкие хлопки стрелявшей неприятельской 76-мм дивизионной пушки, но, может быть, это были и танки.
Наш взвод подошел к окраине деревни, и лейтенант Никель направился в нее по деревенской улице в сопровождении отделения Блюменталя, в то время как наше отделение под командованием унтер-офицера Рашака стало медленно продвигаться через дворы и огороды. Я сквозь зубы тихо матерился, поскольку перелезать с громоздким пулеметом через заборы и ограды было чертовски тяжело. Подобное «скалолазание» нас здорово задерживало, и вскоре отделение Блюменталя скрылось из виду. За одним из домов мы обнаружили несколько раненых товарищей из состава пехотного полка, которые без сил лежали на земле.
– Ну и пришлось нам побегать, ребята, – задыхаясь, проговорил старший ефрейтор с ранением легкого. – Русские задали нам настоящего перцу.
– А танки у них были? – поинтересовался Рашак.
– Да, и много. К счастью, они не смогли переправиться через речку.
– Вставайте! Чего расселись? Надо двигаться дальше! – крикнул нам Рашак.
Отделение двинулось вперед.
– На твоем месте при ранении в легкое я бы воздержался от курения, – на всякий случай предупредил старшего ефрейтора Рашак.
Мы продолжили продираться через лабиринты приусадебных садов. Между тем стрельба усилилась – звуки быстрых очередей MG-34 становились все слышнее. Судя по всему, Блюменталь уже вступил в бой. Тут, на бегу дико размахивая руками, прямо на нас выскочил лейтенант Никель и закричал:
– Где вас черти носят? Там ваши товарищи истекают кровью, а вы шляетесь невесть где! Унтер-офицер Блюменталь погиб!
Только тогда я увидел, что по щекам лейтенанта бегут слезы. Все знали, что они были близкими друзьями, да и мы любили его.
Несмотря на огонь неприятеля, наше отделение без всяких дальнейших приказаний устремилось на врага. Словно во сне мы видели, как по обе стороны от нас задвигались фигуры в серой униформе, изготавливаясь к атаке.
Послышалось громкое «Ура!», мы тоже закричали и бросились неприятелю навстречу, стреляя с бедра. Все происходило как в тумане – на наших глазах русские стали вылезать из своих окопов и бросаться наутек, падая, сраженные нашими ружейными выстрелами и пулеметными очередями. Некоторые попытались утащить с собой пулемет «Максим» на колесах, но когда один из них упал прямо на пулемет, то остальные, бросив оружие, кинулись прочь. Однако сильный ружейный огонь противника не ослабевал.