«Пешка на четвертое поле от ферзевого слона», – ответил Коллинз basso profundo, очень низким басом, слышимом и на другой стороне улицы.
Как профессиональный музыкант может читать ноты с листа и слышать музыку в голове, так шахматный мастер с хорошей памятью способен читать запись партии и видеть ее «глазом разума». У композитора Антонио Сальери выступили слезы радости, когда он прочел часть моцартовской партитуры еще до исполнения произведения. Таким же образом на некоторых шахматистов может эмоционально подействовать переигрывание в уме блестящей партии великого маэстро.
Фишер не только визуализировал партию без доски, фигур и печатного бланка; он составлял ее, монтируя кинофильм в своем уме. Двигаясь неспешно по Флэтбуш-авеню, Бобби с Коллинзом играли «вслепую» – формат игры, практикуемый уже веками. Существуют свидетельства, датируемые 800-ми годами нашей эры, о том, что кочевые арабы играли без доски и фигур в игру, похожую на шахматы, передвигаясь по пустыне на верблюдах. У многих любителей шахмат – и, тем более, у тех, кто не знает их правил – вид двух играющих без доски способен вызвать изумление. Удивительные подвиги памяти могут показаться мистическими.
Коллинз более чем хорошо знал шахматную стратегию. Он являлся соавтором последней на тот момент редакции своего рода библии для шахматистов «Современные шахматные дебюты», в которой содержались тысячи вариантов, позиций, анализов и рекомендаций. Бобби, ставший учеником Коллинза, уже несколько лет изучал партии прошлого и настоящего, и теперь погружался в его библиотеку, содержавшую сотни книг и журналов.
Было сыро, вот-вот мог зарядить дождь. В начале того года Фишер победил в юниорском чемпионате США, проведенном в Филадельфии, а сейчас он только что вернулся из Оклахома-сити с открытого чемпионата США, став самым юным игроком, когда-либо принимавшим в нем участие. Коллинз побеждал в чемпионате штата Нью-Йорк, он был ветераном и известным учителем шахмат. Ему было 44 года.
Странная пара продолжала свою невидимую партию. Бобби руководил в уме белыми фигурами, Коллинз – черными. Борьба шла как на качелях, каждый выступал то в роли хищника, то дичи.
Бобби до поры до времени был ниже среднего роста для своего возраста, и сейчас рост его составлял 5 футов и 4 дюйма. Но он начинал вытягиваться и одежда ему уже явно становилась мала. К 18-ти годам его рост достиг 6 футов и двух дюймов. У него были карие глаза и… улыбка во все зубы с небольшой щелью между двумя передними, улыбка счастливого ребенка, желающего, чтобы его любили или, по меньшей мере, не бранили по пустякам. Этим вечером на нем была рубашка поло, коричневые вельветовые слаксы – несмотря на август – и поношенные черно-белые 5-долларовые кеды. Говорил он слегка в нос, вероятно, ему требовалось удалить миндалины и аденоиды. Его волосы были подстрижены под ёжик, словно однажды мать Регина или сестра Джоан подрезали их коротко и с тех пор расческа их не касалась. Бобби походил больше на мальчика с фермы из Канзаса, чем с улиц Бруклина.
Обычно он шел впереди Коллинза и остальных на несколько шагов, испытывая желание идти быстрее, но сдерживаемый необходимостью объявлять ходы или получать ответы учителя. Бобби всегда делал ответный ход молниеносно, реакция рождалась где-то глубоко в подсознании – он словно видел слонов, несущихся по диагоналям, коней, скачущих через фигуры и пешки, ладей, занимающих критические поля. Иногда он расщеплял свою умственную гимнастику, отодвигая в сторону воображаемую доску для того, чтобы схватить сказочную биту и послать незримый мяч на левые трибуны стадиона «Эббетс Филд». Даже сильнее, чем чемпионом мира по шахматам, Бобби Фишер хотел быть Дьюком Снайдером, игроком-легендой бейсбольной команды «Бруклин Доджерс».
Удивительно, что Фишер уже в 13 лет легко и сильно играл вслепую. Многие опытные шахматисты на такое не способны. Но дело вовсе было не в том, что мальчик предпочитал играть, не глядя на доску; просто он хотел посвящать шахматам всё свое свободное время, и двадцатиминутная прогулка от дома Коллинза до китайского ресторана была слишком долгой, чтобы оставаться без шахмат. И он как будто не замечал ни шума транспорта, ни какофонии музыки и голосов, наполнявших авеню.
В своем юном возрасте Бобби успел сыграть тысячи партий, многие из них в формате, называемом «рапид» или «блиц». Вместо обычных для «турнирных» партий двух часов, блиц-партии зачастую заканчивались за десять минут; противники получали по пять минут на партию, – или того меньше, если требовались испытания покруче. Иногда даже применяется правило, согласно которому каждый ход должен быть сделан в одну секунду. Размышлять, по существу, некогда, нет времени на внутренние диалоги типа: Если я поставлю слона на это поле, а он отведет своего коня сюда, тогда, может быть, я переведу ферзя сюда – нет, это не годится! Тогда он заберет мою пешку. Лучше я сделаю вот что… Годы, проведенные Бобби за игрой блиц, научили его быстро схватывать связи фигур на доске.
Двигаясь по Бруклин-стрит, Фишер и Коллинз обменивались понимающими взглядами, словно вовлеченные в тайный ритуал. По мере приближения к ресторану усиливалось желание успеть завершить партию, но времени осталось недостаточно. У самых дверей ресторана выяснилось, что в партии сделано около 25 ходов, и Коллинз предложил Бобби ничью. Хотя это был жест вежливости, Бобби испытал неудовольствие, почти оскорбление. Для него ничья была равносильна поражению, и свою позицию он расценивал, как более выгодную. Он хотел сражаться. Тем не менее, из уважения к своему учителю Бобби неохотно согласился. Он почти пропел в ответ: «О’кэ-э-эй». И сразу же переключился на то, что его ждало впереди: любимые блюда китайской кухни Egg Drop Soup, Chicken Chop Suey, фисташковое мороженое и, разумеется, большой стакан молока.
Регина Вендер Фишер, мать Бобби, родилась в Швейцарии и переехала в США вместе с семьей, когда ей было два года. Лет в 16–17, уже окончив колледж, она отправилась в Германию навестить брата, служившего там моряком ВМС США. В Берлине ее нанял американский генетик Херманн Дж. Мюллер (впоследствии ставший нобелевским лауреатом в области физиологии) в качестве секретарши и гувернантки для своего ребенка. Мюллер и Регина познакомились в берлинском университете, где она посещала курсы. Они уважали друг друга: она восхищалась его блестящим умом и гуманистическими воззрениями, он ценил ее за то, что она знала немецкий язык, умела стенографировать и быстро печатала. Она была достаточно сообразительна, чтобы понимать и аккуратно печатать на машинке его сложные размышления по вопросам химии и генетики. Мюллер советовал ей изучать медицину и хотел, чтобы она последовала за ним в Россию – он получил предложения на ведение исследовательской работы как в Москве, так и в Ленинграде, – в итоге она поддерживала с ним связь на протяжении более чем пятидесяти лет. Она была студенткой Первого московского медицинского института с 1933 по 1938 год.
Был и еще один человек, коллега Мюллера, который также отправился в Россию. Этот коллега-биофизик, известный как Ганс Герхард Фишер, но взявший эти имя и фамилию вместо Ляйбшер, настоящей, но звучавшей слишком по-еврейски для Германии, где набирал силу антисемитизм. Фишер получил пост в московском институте мозга, и в ноябре 1933 года он и Регина, которой было на ту пору двадцать лет, влюбились друг в друга и поженились в Москве. А через несколько лет у них родилась дочь Джоан. Молодая пара быстро поняла, что при антисемитизме, буйно расцветшем и в сталинском СССР, они и их ребенок находятся в опасном положении. Хотя Регина провела шесть лет, изучая медицину, она бросила институт до получения диплома врача, и, забрав с собой ребенка, отправилась в Париж, где и обосновалась, работая учителем английского языка.
Она и Ганс Герхард разошлись еще прежде, чем оставили Москву, хотя и оставались формально мужем и женой. Когда вторжение Германии во Францию стало вполне вероятным, Регина, сохранившая американское гражданство, сумела забрать Джоан с собой в США, но Ганс Герхард, перебравшийся в Париж, чтобы быть поближе к дочери, был немцем, а потому ему отказали во въезде в США. Ввиду полной неопределенности своих перспектив, он покинул Европу и, в конечном счете, осел в Чили. Регина оформила с ним развод в 1945 году по причине неоказания им материальной помощи, когда она жила в Москве, штат Айдахо. Совпадение названий города женитьбы и развода (оба события произошли в разных городах, но с одним названием Москва) оказалось достаточно ироничным, чтобы найти свое отражение в заголовках местных газет.
Регина Фишер в начале 1940-х годов нигде долго не задерживалась, они с Джоан перебирались с места на место, пока США боролись с последствиями Депрессии на фоне вступления страны во Вторую мировую войну. Они жили едва ли чуть выше черты бедности. В июне 1942 года Регина забеременела вторым ребенком – Бобби – и отправила Джоан в Сент-Луис к своему отцу Якобу Вендеру на время подготовки к родам. Когда 9 марта 1943 года в чикагской больнице «Майкл Риз» родился Бобби, Регина была бездомной. Она назвала новорожденного Робертом Джеймсом Фишером, и Ганс Герхард был записан отцом в свидетельстве о рождении, несмотря на тот факт, что он никогда не пересекал границу Соединенных Штатов. После недели, проведенной в больнице, Регина с малышом перебралась в «Sarah Hackett Memorial House», – хоспис для одиноких матерей, у которых недостаточно средств для содержания себя или своих детей. Оттуда она позвонила отцу и попросила привезти Джоан в Чикаго, но хоспис не захотел давать приют взрослому ребенку. Когда Регина отказалась выезжать, ее арестовал офицер чикагской полиции за нарушение спокойствия, и ей, Бобби и Джоан пришлось покинуть хоспис. Она отказалась от суда присяжных, ей была назначена психиатрическая экспертиза и судья признал ее невиновной. Весьма необычный отчет психиатра гласил, что она «личность с гонором (параноидальная), ворчливо-недовольная, но не психотическая». Она сразу получила работу машинистки в компании «Монтгомери Уорд» и поселилась в недорогой однокомнатной квартире на Саут-сайд в Чикаго – 2840, Саут-Лейк Парк-авеню, – таков адрес Бобби Фишера в первые недели его жизни.
Как мать-одиночка Регина, поднимая своих детей, обращалась за деньгами в еврейские благотворительные фонды и другие социальные институты, к своему отцу Якобу Вендеру, и вообще ко всем, кто, как ей казалось, мог хоть чем-нибудь помочь. Деньги поступали, но их всегда не хватало, и приходили они с проволочками. Всегда в борьбе с финансовыми трудностями, не получая помощи от мужа, Регина в военные годы бралась за любую работу. Одно из первых воспоминаний Бобби из времен, когда он еще только учился ходить, было о жизни в трейлере «к западу». «К западу» могло означать Калифорнию, Айдахо, Орегон, Иллинойс или Аризону. Семья жила во всех этих местах, прежде чем обосноваться в Нью-Йорке. Умение Регины приспосабливаться к любым обстоятельствам в сочетании с отчаянием привело к тому, что она перепробовала массу профессий. Она была сварщицей, школьной учительницей, клепальщицей, рабочей на ферме, помощником токсиколога и стенографисткой – всё это в начале и середине 1940-х годов.
Шестилетний Бобби склонился в раздумье над лабиринтом. Прошло несколько секунд, он поднял огрызок желтого карандаша и начал чертить путь к королеве, заключенной в клетку замка в центре паззла. Для ее спасения рыцарю с копьем нужно найти правильную исходную точку, откуда он может устремиться к королеве, дабы вывести ее на свободу, не пересекая при этом ни одной черты. Сначала Бобби вошел в лабиринт в верхнем правом углу. Торопливо пробивая дорогу по узким проходам, кружкам, обходным путям и через барьеры, он очутился в тупике, потерпев поражение.
Он быстро стер ложный путь, отложил в сторону карандаш и, наново изучив головоломку, решил начать свой поход с другого угла. Его глаза пробежали по остальным возможным точкам старта – в левом верхнем углу, нижнем левом и правом нижнем – и затем методом от обратного проследил дорогу от принцессы к рыцарю. И, через несколько минут он обнаружил, что есть один и только один путь, ведущий к девушке – и начинался он из нижнего левого угла. Поняв алгоритм лабиринта, Бобби снова взял карандаш, и, разрубая гордиев узел, завершил решение задачи.
«Расколоть» другую задачу, в которой требовалось найти сокровище, спрятанное в более запутанном и трудном лабиринте, поначалу ему не удавалось, он хотел найти решение «в лоб», без предварительного обдумывания. Отбросив в расстройстве карандаш, Бобби взял коричневый мелок и задумался. Вскоре ответ стал ясен, и ему стало досадно, что он не увидел решение сразу. «Посмотри, Джоани!», – с гордостью показал решение своей 11-летней сестре. Она одобрительно кивнула.
Некоторое время Бобби интересовался игрой Parcheesi. Ему нравилось проводить своих тигра и слона через заграждения противника, но он выходил из себя, если выброшенная кость приводила к тому, что он попадал в ловушку и его отправляли на «Старт». С другими настольными играми, такими как «Трудно?» и «Извини!», также не всё было гладко: если простое невезение рушило его планы, он сердился и бросал игру. В конечном счете, он отказался от всех тех игр, где многое зависело от везения.
Чтобы как-то занять непоседу-Бобби – по сегодняшней терминологии его можно назвать гиперактивным – Регина покупала ему книги: «50 веселых загадок в картинках для мальчиков и девочек», «Карандашные паззлы: заточи карандаш, и заточи свои мозги», в которых содержались лабиринты, рисованные паззлы и игры в слова. Бобби всегда начинал с лабиринтов. Позднее ему стали нравиться японские паззлы на составление, пространственные деревянные паззлы в форме автомобилей или животных. Он разбирал их на 15 и более частей, раскладывал случайным образом на столе или полу, а затем старался как можно быстрее заново собрать. Скорость была важна для него, как и при решении тайн, скрывавшихся в паззлах.
В начале 1949 года Регина Фишер – вместе с Джоан и Бобби – переехала в Манхеттен на восток 13-й улицы, где она сняла самую дешевую квартиру, которую только сумела найти, выходившую на заднюю дверь кухни знаменитого ресторана «У Люхова», где иногда обедали сильные шахматисты. Ржавая пожарная лестница загораживала вход в квартирку, в ней была только одна небольшая спальня, но зато арендная плата составляла всего 45 долларов в месяц.
Ниже по той же улице располагался магазинчик того типа, которые в Нью-Йорк-сити называют «candy store» – кондитерская. В нем продавали газеты, журналы, игрушки, игры, мороженое, булочки и, разумеется, сладости. В марте 1949 года, в дождливый шестой день рождения Бобби, его сестра Джоан, искавшая какую бы еще игру купить для непоседливого брата, купила в этой «кондитерской» набор пластмассовых шахматных фигур за 1 доллар. Полые фигурки имели высоту не более дюйма, а к набору прилагалась складная картонная шахматная доска с красными и белыми клетками. Ни Джоан, ни Бобби до этого никогда не видели шахмат, но на внутренней стороне крышки коробки были напечатаны правила, которыми они и воспользовались, причем Джоан, выступая в качестве инструктора, сама их впервые прочитала. После предисловия, в котором рассказывалось, как называется каждая из фигур, следовали описания сложных правил, согласно которым эти фигуры перемещались по доске: «Ферзь двигается в любом направлении на любое расстояние, конь ходит буквой L и может перепрыгивать через другие фигуры и пешки», – и т. д. Добавлено было еще несколько самых простых указаний, – что белые начинают игру, и цель ее – заматовать, но не забрать, короля.