Так мне и надо… вам… выходит – нам.
Тут не запутаться б, короче, дам —
Клянусь на всём, что дорого, в почёте
У вас – кобылах ваших и колёсах
Телег, и на колёсах наркоты,
На картах, верных псах и плётках хлёстких,
В ручонке с дозою рождённых детях,
На вас, ни слов, ни дел не знавших этих,
Клянусь на всём, что тотчас же отпето,
Едва к нему вы прикоснулись где-то, —
Дам цену… две… чёрт с вами, три цены —
Верните только краденые слёзы!
Котовы ли? Где пальчики видны,
Глаза, мечты, чей пыл оплошно роздан.
А если нет – пусть не долижет червь
Барона вашего – чтоб тот из гроба
К вам ночью шёл, гроб захватя, чтоб оба,
Нет – трое лучше:
Червь до кучи – бучей,
Ленивую свою гоняли чернь —
Досыпать недокраденное, чтобы,
Как ни расти воровушка-казна,
Чтоб – пусто ей, поскольку гроб без дна.
8
Бог шельму метит, и не только Бог.
Кто метит их, вопрос, увы, изрытый,
Как говорится, было бы корыто,
А свиньи будут… Метит Кабысдох.
Да будет с ними Кабысдоха мета,
А над тобой – с брильянтами комета,
Которой, впрочем, все в одной цене.
Тебе не так, но так почти что мне.
9. Апология цыган
…Но Ольга, вещая в стихе, Шевчук,
Как человек, меня гораздо лучше,
Не говоря про цыган (будь я слущен!),
Да и знакомый голос всех излук
Воды, земли, поэзии и прочих
Стихий, где, как в извилины, вколочен
Вселенский разум, где все устья разом,
И да! В пределе – перевёртыш-эхо,
Ещё бы чуть (нельзя!) и – альтер эго —
Предписывают мне любить цыган,
Как братьев, пусть не меньших, может, сводных.
Да я любил… Сам чувствую изъян,
Младенец выплеснут? Утоплен в водах?
Рассмотрим поподробней от исходных.
Вот эту строчку, будто занавеску
Из ситца подними – в окне за ней
Базарный клёкот городов и весей,
Мерцанье сбруй, гаданий – горсть огней,
Созвездием летящих над дорогой,
Крылатый клин до искончанья дней,
Где всё возьми, спусти – узду не трогай,
Что свешена с небес, – сей искус Бога,
Ведущую в огни и без огней.
Она распятьем даже в изголовье,
Средь талых туч и солнц, метелей носких,
Где ветра вечного с попутным ловля, —
Выходит, реквизит всея подмостков.
Любовь, что вечно окликает кровь,
То ж эхо криво, близнецы, творцы —
Да кто – кого? Да обе, да по кругу
Изгонному… смешаться, стать друг другом,
Всё, всё есть ложе, выстланное сердцем,
Как в полынью иль молнию одеться.
Тут в оберег себя не скажешь: «Чур!»,
Хоть смехом, хоть проклятьем поливая,
Для русского то рифма роковая,
Как для французов их лямур – тужур.
Так средь земель на кошелёк напасть,
Мог и не брать, но взял и тратил всласть,
Хоть чуял костью – это всё не просто,
А в кошельке, что ни деньга – напасть.
10. Из протокола разума
«Народ за дочь свою не отвечает».
«Скорее, дочь иная за народ».
«А впрочем, кто их, к чёрту, разберёт,
Кто за кого, кого и как дерёт».
В картинках протокол забыт? Нечаян?
А разум в пробуксовке сам не тот.
Рука перекрестить стремится рот,
Гранёный посох шаря наперёд.
11. Апология чистого разума
Идея воли обыскалась тела,
Для воплощенья лучше не нашла —
В напев навоз отёрла, как сумела,
И в гривы розу дикую вплела.
Вбивая кол, шепнула: «Ни кола!»
Зато и в ручку волю заложила,
Чужого горя золотую жилу.
Коней, костры, шиповник – век изжил,
Оставив ручку золочёных жил.
Позолоти – когда тебя ети.
Что править, если создавал не ты,
Что утирать морщины мелодрамы —
Возьми сновья и холст, и кисть, и раму —
Вдруг прежнее осколкам красоты
Подложка, зданья истинности ниша,
Где омовение теней излишне —
Чтоб мрамор новорожденней блестел,
Как радость, страсть… Да неужели лучше,
Как в бизнесе проплаченные кущи,
Всеправедно, где самый смысл дебел?
Месторождение
Бред неба превращённого,
И луч, и гвоздь.
Наколото, и кровь запомнила настои.
Вселенная колючей проволоки звёзд.
Богатство горьких душ, распятие святое.
* * *
Завязью, червоточиной яблони
В камнях дома
Вызревало заклятье: «От ворот – до ворот»,
Где уличная девчонка читает слепому,
Прозревая страницами, по которым ведёт.
* * *
Прожилки листьев – деревца повторы,
Все вместе – реки, пущенные вспять.
Одни текут во тьму земного моря,
Те тянутся к небесному… Не вскоре
В надежде где-то там друг другом стать.
Все воды тянет глубь…
Но лишь слились —
Уже воронкою морочит высь.
Что душам – высь?..
Им снятся – лишь взлетели —
Тела, оставленные на постели.
* * *
От ангелов Христовых
До языческого блуда —
Беспредельность,
Взыскующая предел.
Любовь – сообщающиеся сосуды
Душ и тел.
Скручивая мирозданье
Небесная комедия
Будто из неостывшего моря,
Исходит из сердца, седея на холоде, пар Оли.
Иль морочит сам ангел изменчивости
Кривизной раздвоения, превращения пар Олей?
Вроде входы закрыли в любимое прежнее небо.
Ввели вдруг незнаемые пароли…
Боже правый!
Да проще всё: сызмальства добрые близкие,
Исправляя плакучесть извилины, мало пороли…
Но откуда воет? Дыра хохочет…
Горлом и теменем скособочена,
Всячины сколько тут жило, набито
(Ставни открыты, или закрыты?),
Всяко выходит – всему труба —
Туда и дорога! Заходится кочетом
Красным с нутра, чернотой отороченным,
Ополоумевшая изба!
Одно утешение: лунное зеркальце
Над ликом избы искорёженным вертится.
Стоп!
Да и не луна это – а оторванная башка,
Чтоб прозрачнее взгляду, и без тёплой дрожи
Воздуха, взгляд чтоб до истины дожил.
Не твоя ли… брошена за облака?
Не поспевая за экспрессами трезвого,
Разглядывает: сколько чего отрезано?
А как же изба? Иль опять раздвоение?
Монета, подброшенная, растеряла
Двуглавость, где обе – ни к чёрту —
Вопль и взор —
Млад и стар – меж собой рассечённых.
Выноси же хоть ты —
Что осталось? – безбашенное оперение.
Так что же тебя в небеса привлекало?
Синь – стынь? Жили-были восторга лекала.
Сочувствие вложено в космос… да…
Плачи-поиски, ощупь беспалая.
Звёзды издали – слёзы Господа,
Вблизи превращаются в слёзы дьявола.
Впрочем, всего повидав, и вдостали,
Из плачей нечисти вызнал хоть малого?
Поправимся: издали – слёзы Господа,
Вблизи превращаются в хохоты дьявола.
Хлебнув молока
Из-под бешеной коровы Вселенной,
Следишь, как червем точит,
Смертью по следу проносится тотчас,
От себя отговаривая, сокровенное.
И тут посылы не складывать, лузгу слущивая, —
Что суставы логик выкручивать вялые,
В кривом твореньи блуждающей сущности —
В чьи бы глаза ни пролито талое —
Слёзы дьявола есть хохоты дьявола.
И вот тебе – из воплощений
С трезва уже или похмелья:
Зрячая капля, вбирая в себя всё – и до помутненья,
Сжимая до бешенства, походя,
До заговорённости страха, —
Кровью прикинется, выплеснутой среди праха,
Мечтою вернуться в ещё не остылые жилы
Иглой заколдованной жизни.
Веселье,
В сердце войдя, разрывает его
Красным и чёрным хохотом.
Капля
Выпутываясь, как выясняется, из небытия,
Которое почитал забытьём опрометчиво,
Не очень-то различаешь, где граница тебя,
Где иное, тобой, как зарубиной, меченное.
Погружением в то чёрное,
Оставленное… извлечённое…
И вот вкупе оно – притча жизни твоей во плоти,
Что обёртывала, тащила в коловороте,
Запечатляясь всё в той же плоти,
Уводит, куда вряд ли было идти.
Проку – жизнь умножать, если – то же почти?
Или всё же иное в слове, краске, ноте —
Что уводит всего тебя, вплоть до тайных кровей,
В двери новые притчи твоей…
Так моряк, всё утратив,
Там, где смерть в полный рост
Ртом-крестом перекошенным
До Спасителя доставала,
Обращает остатки паруса в холст —
Каплею зависая…
Каменея
Между гребнями и провалом.
Индия Македонского
Дотянуться до самых краёв ойкумены —
Населённого человеческим телом
И духом пространства.
Да и есть ли у духа граница
Пространства, координаты, точка отсчёта,
Или то, что он мыслит и чувствует, то он и есть, —
Вроде этой зелёной – от соков древесных,
Речных, океанских – звезды.
Или взятой сатрапии, с тянущимся,
Будто женское, именем Согдиана.
Ложе каменное застилать за спиною
Осталось, увлажнённое взглядом,
И куда уже ты
Вряд ли телом когда-то вернёшься —
Всё вернее, всё крепче объятья краёв ойкумены.
И трофеи любви, будто древние
Изображенья со стен или ваз,
Вечно стройные пальмы,
Изгибистые лианы,
Чьи прелести – чудо тропические
Цветки и плоды —
Затаённые, стонущие джунгли тела и духа;
Поглощает их ночь – улиткой безмерной.
Весь ли ты в этом ощупью-зреньем?
Только недостижимы пределы,
Ускользают края, как ночной горизонт,
И просветы сквозят.
Ключ копья…
Но какой шириною проход ни проделай фаланга —
След смыкается уже хвоста
Боевого слона противника,
Слона, чей отныне, по фронту перед тобой,
До земли обвисающий лоб
Стал привычнее бесконечных
Дымящихся ливней под цвет его кожи,
Летящих с пучками железа по округлым
Бокам его, то ли по сторонам,
Сводам света…
И тут,
Сколько сегодня его ни убей, —
А всё джунгли его возродят
Наступающим завтрашним днём.
Эхом вечера твоего – оседающий илами
Всюду ропот солдат —
Изнурённой редеющей мышцы.
И рубцы на тебе,
Как зарубины роста империи,
Что давно уже тело второе твоё,
И рассыплется, следом за первым.
Точно так же улетучивается душа,
Возвращаясь в родное жилище идей,
В ожидании эманаций грядущих.
И змеиной уловкой – покинутому —
Возвращается статус
Непомерной добычи, которая падает,
Когда ты уже далеко.
* * *
Хотел, чтоб расцветали фонтаны, торты, клумбы,
Чтоб тела, слова и вещи
Пели, дрожа.
Вот так любовь из цветка
Переливается в клювы,
Так небо переливается в голубизну ножа.
Ну и закачало…
Ты куда, любовь-земля под ногою?
Всё есть любовь,
Отовсюду камни летят.
Огромное сердце
Переворачивается мешком,
Куполом над головою,
Останавливая дыханье, биенье, взгляд.
* * *
Образ, восходя, выстуживая тело,
Вроде бы делает лишним,
Так вечный двойник ангелом белым
Летит, исчерняя вишню.
И то, что друг другу сказать не сумели,
Теперь отовсюду слыша, —
Чем облетает на крыльях белых,
Правда, нежнее, тише?
На этих крыльях вряд ли слететься
Вам, половины мира.
Если развернуть половины сердца —
Посерёдке получится лира.
* * *
Смерть погладила меня рукою любимой женщины,
Чуть касаясь, пошептала её губами.
Я не помню, кому, что было обещано,
И какого считал себя исповеденья:
To ли горечи камня, летящего в ближнего,
Пересохшего русла, где зеркало броды
Небесам, свободным от взора Всевышнего,
Посреди нераскрытых ещё угодий.
Отчаявшимся
Не протрезветь!..
След-камень-брат горюч.
Сам воздух – перегорклое вино.
И как нательный крест носил он ключ
От дома, что сгорел давным-давно.
Цвет счастья… Приворотные цветы
Переменяются, вбирая срок.
Так почва устаёт от черноты —
И красный распускается цветок.
И что теперь? Закланные миры?
Примочки плоти к вечной головне?
Ведь с точки зренья вороной дыры
Алмазы, слёзы, льды – в одной цене.