ОНА. Одной рукой он сорвал нательный крест с шеи Алферова. А другой рукой вложил что-то в руку Алферова.
Пауза.
ОНА. Это был камень.
ОН. Вот этот камень?
ОНА. Да.
ОН. Зачем он это сделал?
ОНА. Неизвестно. Вряд ли умирающий солдат осознавал, что именно он делает. Это было непроизвольное движение рук во время агонии. И точно так же, не сознавая, что он делает, Алферов положил камень в подсумок, где хранились патроны. После этого он выпрямился, взял оброненное им ружье и до конца дня продолжал убивать французов.
ОН. В разгар боя Саксонская дивизия из трех тысяч солдат, сражавшаяся в рядах наполеоновских войск, перешла на сторону союзников.
ОНА. Страшная пустота зияла в центре французской армии, точно вырвали из неё сердце.
ОН. В шесть часов вечера стемнело и бой прекратился.
ОНА. Ночью французы начали отступление.
ОН. Союзники встали лагерем вокруг Лейпцига. Французов не атаковали, понимая, что загнанный в угол противник может быть смертельно опасным.
ОНА. Сидя у костра, Алферов достал из подсумка камень и посмотрел на него.
ОН. Ничего особенного. Камень как камень.
ОНА. Так закончился день 18 октября 1813 года.
ОН. Вчера прошел репортаж по телевидению. Утром о тебе написали все газеты.
ОНА. Все газеты в городе?
ОН. Все газеты в мире. Твое фото в балаклаве сегодня на обложке «Times».
ОНА. Эта смелая девушка бросила вызов обществу и государству. Церковь в России сегодня – лишь один из придатков государственной машины, министерство веры, которое занимается пропагандой покорности и послушания.
ОН. Для таких как она, тюрьма – недостаточное наказание. Нужно раздеть ее догола и выпороть на площади.
ОНА. Это не акт современного искусства и не политическая акция. Это акт веры. Алферова – это Жанна Д, Арк сегодня. Она святая!
ОН. Пусть она голая подметает улицы!
ОНА. У Алферовой появились последователи. Две девушки в балаклавах ворвались в храм Покрова-на-Козлене в Вологде и облили красной краской икону святого Паисия Угличского. В настоящее время возбуждено уголовное дело, ведется розыск преступниц.
ОН. Пусть теперь всегда ходит голая!
ОНА. Требуем немедленно освободить!
ОН. Голая!
ОНА. Святая!
ОН. Голая!
ОНА. Удивительно: все эти истинно верующие больше всего хотят раздеть меня догола.
ОН. Я послал запрос по поводу твоих данных. Адрес, фамилия, имя, отчество. Завтра придет ответ. Мы узнаем твое настоящее имя, и тебе будет предъявлено официальное обвинение.
ОНА. Не торопись. Завтра умеет удивлять.
Протокол допроса №4 от 19 октября 2013 года
ОН. Вчера наш губернатор Николай Камалов дал большое интервью местному телевидению. Он сказал, что власть защитит верующих граждан и накажет организаторов кощунства по всей строгости закона.
ОНА. Забавно, что наша власть всегда все принимает на свой счет. Что бы ни случилось – власть тут как тут – нет ли революции? Не готовится ли бунт? Ты думаешь, власти есть какое-то дело до чувств верующих? Я тебя умоляю, когда вера становилась угрозой для власти, верующих убивали десятками тысяч. Сейчас власть хочет спрятаться в церкви. Она использует верующих как заложников, как живой щит, рассчитывая, что именно по ним придется первый удар.
ОН. Еще Камалов сказал, что вдохновителями твоей акции стали западные спецслужбы. Все такие акции координируются из-за границы. Власть должна быть беспощадной к наемникам западных спецслужб, которые хотят установить контроль над нашими ресурсами.
ОНА. Знаешь, кто настоящие враги этой власти? Молодость, ум, образованность, свобода мышления. Эту власть расшатывают не западные спецслужбы, а книги, открытые границы, интернет…
ОН. Хорошо, пусть моя дочь никогда не прочитает Солженицына, но зато моя страна не будет управляться из Вашингтона.
ОНА. Разуй глаза! Твой губернатор говорит о патриотизме, а сам ворует миллионы из бюджета. Он ворует у тебя и твоей дочери и покупает дома в Майами. Как ты думаешь, когда он принимает по-настоящему важные решения, о чем он думает? Об интересах своей страны или о своем доме в Майами? Твоя страна и так управляется из Америки, только не из Вашингтона, а из
Майами. Патриотизм и религиозность наших чиновников – это товар исключительно для внутреннего употребления. Когда они выезжают за границу, они там поют совсем другие песни.
ОН. Откуда ты знаешь?
ОНА. Мое настоящее имя – Зоя Камалова. Зоя Николаевна. Губернатор Камалов – мой отец.
ОН. Врешь!
ОНА. Ты ведь делал запрос…
ОН. Да, вот же конверт, утром принесли…
Он вскрывает конверт. Читает. Пауза.
ОН. Мне пиздец.
ОНА. Оказавшись в аналогичной ситуации, Понтий Пилат выразился немного по-другому.
ОН. Пошла ты нахуй со своим Понтием Пилатом! Ты понимаешь, кем ты выставила своего отца перед всей страной? Перед всем миром?
ОНА. Тем, кем он и является – лицемерным ублюдком.
ОН. Значит, вот зачем ты надела маску на лицо. Чтобы папаша тебя не узнал раньше времени, увидев твои фотки в интернете.
ОНА. Сработало.
ОН. Я сейчас подпишу тебе пропуск, ты пойдешь прямиком к своему отцу и скажешь ему, что произошла ошибка. Что с тобой обращались здесь вежливо и уважительно. И будем дальше думать, как замять эту историю.
ОНА. Я никуда не пойду, пока не расскажу тебе, чем закончилась история с Алферовым.
ОН. Что? Да пошла ты нахуй со своим Алферовым!
ОНА. Ты будешь слушать или мне нужно рассказать папе, что ты меня здесь избивал и насиловал?
ОН. Что? Да я тебя пальцем не тронул!
ОНА. Ты будешь слушать или нет?
ОН. Давай, рассказывай. Только быстро. Сука, мне надо успокоиться. Поседеешь, блядь, с такой работой.
ОНА. Наполеон…
ОН. Бля-адь! Наполеон, блядь! Наполеон, сука! Меня может быть, сегодня уволят, а она мне про Наполеона!
ОНА. Если будешь перебивать…
ОН. Я слушаю, слушаю. Давай, рассказывай, что там твой ебучий Наполеон?
ОНА. Поскольку Наполеон рассчитывал только на победу, он не подготовил отступление. В распоряжении всей его огромной армии оказалась только одна дорога – на Вайсенфельс. Король Саксонии Фридрих-Август I отправил к союзникам офицера с предложением сдать город без боя, если французским войскам будет гарантировано 4 часа на отступление. Император Александр I отклонил это предложение и приказал наступать. Когда войска союзников вошли в город, французская армия как через бутылочное горлышко пыталась протиснуться через Рандштадские ворота. Войдя в город, русские закричали «Ура». Услышав этот крик, французские саперы по ошибке взорвали мост Эльстербрюкке перед Рандштадскими воротами. В городе оставалось еще двадцать тысяч французов. Многие из них были убиты, остальные взяты в плен. По всему городу то там, то тут вспыхивали перестрелки. Александр запретил своим солдатам грабить город, но оставшиеся в городе французы продолжали отстреливаться. В одной из таких перестрелок французская пуля попала в грудь русскому поручику Петру Алферову, пройдя сквозь его тело на два пальца ниже сердца.
ОН. Все, конец твоей ебучей истории? Убили твоего Алферова? Теперь ты оставишь меня в покое?
ОНА. Нет. Алферов не был убит. Вместе с другими ранеными его отправили в полевой госпиталь, где врач извлек пулю и промыл рану. Дальнейшее его выздоровление было предоставлено на усмотрение всевышнего. Раненых, которые были слишком слабы, чтобы пережить дорогу на родину, оставили на попечение одного из местных монастырей. Семь месяцев Петр Алферов лежал в маленькой келье и смотрел на висящее над его кроватью распятие. Сначала он думал о том, что когда с его груди сорвали крест… в этот момент Бог перестал его защищать. Поэтому он и был ранен. Потом он вдруг осознал, что крест – это орудие пытки. Такое же, как виселица. Или дыба. Или плаха. Или гильотина. Почему же, когда мы видим виселицу, нас передергивает от ужаса, а когда мы видим крест – нас должно охватывать умиление? И тут Алферова осенило. Две тысячи лет назад люди ошиблись, использовав орудие пытки в качестве символа новой веры. С тех пор в каждом доме на самом видном месте висит орудие пытки с умирающим на нем человеком. Крест не может нести людям любовь, только боль и смерть. Поэтому моментами высшего торжества новой веры стали не всеобщая любовь, а костры инквизиции, крестовые походы и – смерть, боль, ненависть.
Человек всесилен, он ежесекундно усилием мысли создает вокруг себя целый мир. Человек создает прошлое и будущее.
Человек создает Бога по своему образу и подобию. Если человек хочет, чтобы его бог был миротворцем – он таким и будет. Если человеку нужен мстительный бог, бог – садист и убийца – его Бог будет убивать.
Бог предполагает, а человек располагает.
ОН. Получается, Алферов твой умный, а Иисус Христос – дурак?
ОНА. Сам ты дурак. Иисус Христос никогда не говорил о том, что символом веры должен быть крест. Он выбрал в качестве этого символа совсем другой предмет.
ОН. Какой?
ОНА. Камень.
ОН. Камень?
ОНА. Ты вообще «Библию» читал? Помнишь, «на камне сем воздвигну я свою церковь».
ОН. Камень.
ОНА. Да, камень. Алферов понял, что 18 октября 1813 года произошло второе пришествие Иисуса Христа на землю. Он пришел и был убит штыком русского поручика Петра Алферова. Перед смертью он успел сорвать с шеи своего убийцы нательный крест и дать ему взамен вот этот камень. Который и должен стать новым символом веры.
ОН. Красивая сказка.
ОНА. Это не сказка.
ОН. Почему тогда твой Алферов никому не рассказал об этом чудесном… втором пришествии?
ОНА. Он пытался. Вернувшись в Россию в июне 1814 года, он отправился в свою деревню, где в течение следующих шести лет написал книгу «Воспоминания о походе 1813 года». Цензор просмотрел книгу невнимательно, полагая, что имеет дело с обыкновенными военными мемуарами. Очевидно, то место, где Алферов излагает свою догадку относительно второго пришествия Христа, цензор просто перелистнул, не читая.
Книга была издана тиражом 200 экземпляров. Дальше видимо, ее прочитал кто-то из начальства и забил тревогу. Это было неслыханное событие – русский офицер посягал на святую православную веру. Какой-то умный человек из самого верхнего начальства мудро решил не предавать дело огласке, чтобы не дать заразе распространиться дальше. Все 200 экземпляров книги были уничтожены. Свинцовые типографские гранки расплавлены. Рукописи сожжены. Самого Алферова объявили сумасшедшим и отправили на лечение в Москву, где он и скончался несколько месяцев спустя при загадочных обстоятельствах – вроде бы пошел ночью в нужник, упал с лестницы и сломал себе шею. Сам ли он упал или ему кто-то помог – неизвестно.
ОН. Ты все это выдумала. Если книги и рукописи были уничтожены, как ты все это узнала?
ОНА. Алферов написал завещание. Оно было отправлено по почте в Лейпциг вместе с сотней рублей ассигнациями – огромные деньги по тем временам. На Алферова произвела большое впечатление добросовестность немцев и он был уверен, что немецкие юристы смогут выполнить его непростое поручение.
Он. Какое поручение?
ОНА. Завещание должно было храниться 200 лет и быть передано самому молодому из живущих на тот момент потомков Алферова.
ОН. У Алферова были потомки? Ты же сказала, что он умер в больнице…
ОНА. Шесть лет в деревне Алферов не только книгу писал. Он женился на девушке из соседней деревни. У них было трое детей. Несколько поколений немецких юристов внимательно отслеживали потомков этой семьи. В конце концов они нашли самого молодого на настоящий момент потомка, то есть меня, и передали завещание мне. Я тебя не обманываю. Я действительно пра-пра-пра-внучка Петра Алферова. Я получила посылку из Германии. Из Лейпцига. Там была рукопись книги и вот этот камень.
ОН. То есть это реально тот самый камень?
ОНА. Тот самый.
ОН. Зачем Алферов это сделал? Я имею в виду все эти заморочки с завещанием…
ОНА. Алферов понял, что люди не готовы принять его открытие. Он решил подождать 200 лет и попробовать обратиться к людям еще раз. Вот я и обратилась.
ОН. Ну, ты обратилась, так обратилась…
ОНА. Уж как умела. Пусть другие сделают лучше.
ОН. А я-то что должен с этим делать?
ОНА. Я не знаю. Я рассказала тебе все. Теперь, если ты не против, я пойду домой. Мне сегодня еще с папой ругаться. Это мой пропуск?
Она берет пропуск и идет к выходу.
ОН. Эй!
Она останавливается.
ОН. Мне-то теперь что делать?
ОНА. Делай что должен. Камень у тебя. Теперь ты – Петр, первый апостол. На камне сем воздвигну я церковь свою.
Она уходит. Он берет камень в руку, достает из стола пакет для улик, кладет в него камень. Убирает его в стол. Думает. Достает камень и бросает его в мусорную корзину. Думает. Достает камень из мусорной корзины и подбрасывает его в руке. Думает.
ОН (Напевает). Едет добрый молодец да во чисто поле,
И видит добрый молодец да белый камешек,
И от камешка бегут три дороги,
И на камешке том написано:
«Налево пойдешь – будешь женат,
Направо пойдешь – будешь богат,
А прямо пойдешь – будешь убит».
Он крепко сжимает камень в руке и выходит.
Конец.
27—30 мая 2013 года. Лейпциг
КОНЦЕРТ ДЛЯ МЕСТНЫХ
Ольга
Аня
Катя
Коля
Светлана Александровна (мать Ольги).
Сережа
Саша
Василий Леонидович (отец Саши)
Гена
Действие первое
25 июня 1991 года. Поселок Шиченга Шиченгского района Волоковецкой области.
1. Сцена.
Справа – стадион, слева – сосны. Посередине стоит дощатая сцена с двумя комнатками для переодевания по краям. Сцена когда-то была покрашена синей краской, но теперь краска облупилась, висит лохмотьями. Перед сценой – поросшие травой холмики, которые используются вместо сидений для зрителей.
К сцене подходят Аня и Катя.
АНЯ. Отцу когда покупала, одну достала, остальные разровняла, как так и было. И заныкала здесь, когда из магазина шла, думаю, в субботу зайду после дискача. В субботу подхожу, слышу – блин, там целуются. Ладно думаю, фиг с вами, потом заберу. Достань пока, она под окном, я пока в сортир зайду на две секунды.
Анна заходит в правую комнатку. Катя – в левую.
КАТЯ (кричит). Аня, где? Я не вижу!
АНЯ. Ты что, дура? Нельзя же так орать, когда человек трусы снимает. Чуть не вляпалась тут. Под подоконником, я же сказала, в щелке.
КАТЯ. А, нашла. У, без фильтра. Ненавижу. Полный рот табачинок все время.
Аня и Катя выходят из комнаток.
АНЯ. Разносолов не держим.
КАТЯ. Спички-то у тебя есть?
АНЯ. А ты с одной мордой ходишь?
Аня достает из кармана несколько спичек.
АНЯ. Щас, где-то был чиркаш.
Аня достает обрывок спичечного коробка с шершавой поверхностью. Берет сигарету, разминает ее, прислушиваясь, как она шуршит.
АНЯ. Сухая.
КАТЯ. Дак дождя не было. Если бы дождь, промокла бы. Туда затекает наверняка.
Аня дует в сигарету, берет ее в рот, ловко чиркает о чиркаш спичку, прикуривает. Убирает чиркаш и спички в карман.
КАТЯ. По три тяпки давай.
Аня курит.
КАТЯ. Раз. Два. Три. Давай сюда.
Аня отдает ей сигарету. Катя жадно затягивается.
КАТЯ. Раз. Блин, курить хочу больше, чем в царствие небесное. Два. Два дня не курила, прикинь? Три. Держи.
Аня затягивается.
КАТЯ. Раз. Два.
АНЯ. Да чего ты все считаешь, блин? Заколебала.
КАТЯ. Чтобы справедливо все было, поровну. Три. Давай сюда.
Аня делает четвертую затяжку.
АНЯ. При чем тут справедливо, если это моя сигарета? Давай я ее сама всю скурю. Хочешь справедливо?
КАТЯ. Блин, Аня. Че ты быкуешь-то? Чего ты мне не подруга что ли? Пожалела сигареты для лучшей подруги?
АНЯ. Да ничего я не быкую. Сама ты быкуешь. На, докуривай, я больше не хочу. Отбила все желание.
Аня садится на край сцены. Катя быстро докуривает сигарету, садится рядом с Аней и обнимает ее за плечи.
КАТЯ. Аня, не злись.
АНЯ. Я не злюсь.
КАТЯ. Злишься. А я хочу тебе признаться. Я преступница.
АНЯ. Чего?
КАТЯ. Меня мать убьет теперь.
АНЯ. За что?
КАТЯ. Я у нее косметику скомуниздила.
АНЯ. Какую еще косметику?
КАТЯ. Губную помаду. И карандаш.
АНЯ. На фига тебе карандаш? Ты же не красишься!
КАТЯ. Я не для себя. Для Осы.
АНЯ. Ты что, больная? Что Оса у своей маман не могла косметику взять? У нее наверное этих карандашей целый пенал.
КАТЯ. Оса говорит, у нее все в шкафу заперто. Она уже пробовала скрепкой замок открыть, не получается. Вот она меня и попросила.