Согласно такому функционалистскому подходу, большинство романтических притязаний на этническую аутентичность хотя и сыграли важную роль, на деле были чистейшей выдумкой. Иными словами, если политическая цель заключалась в объединении конкретного региона и превращении его в эффективное самостоятельное государство, всегда можно было подыскать подходящую легенду об общем происхождении или сходство между диалектами, чтобы превратить население региона в этническую группу с общим языком, а в итоге и в нацию, жаждущую обрести политическое бытие. Так, некоторые историки считают, что единого норвежского языка не существовало, пока он не был создан политической элитой, и мало кто считал себя эстонцем, пока элите не удалось создать независимую Эстонию. Подобным же образом историки забавляются развенчанием «выдуманных традиций» некоторых европейских народов, указывая, например, что шотландский тартан или ритуалы британской монархии, считающиеся архаичными и аутентичными, были изобретены в XIX в. людьми, полагавшими, что всякий славный народ должен хранить следы былых обычаев[40].
Однако это представление о «сконструированных» нациях по большой части является преувеличением. В основном потому, что оно ограничивается весьма небольшим сегментом времени и пространства – европейскими империями XIX в. В других местах задолго до возникновения современных бюрократических государств люди интуитивно чувствовали связь между языком, этничностью и государственностью. Несмотря на тысячелетия конфликтов и борьбы между многочисленными региональными образованиями, китайцы считали, что Поднебесная империя должна включать все народы ханьской культуры, и схожим образом представляли свою государственность корейцы и японцы. Задолго до появления национализма в современном смысле слова у жителей таких далеких друг от друга мест, как города-государства Греции и африканские королевства йоруба, существовало представление об этнической идентичности, преимущественно основанное на общности языка и традиций[41].
Возникают вопросы: почему эти общие черты так важны? Почему люди придают им значение? В самом деле, даже если «модернистский» подход верен и нации были выстроены элитами из разрозненных общин, почему люди сочли эти особенности важными? Почему они проявили готовность защищать это (якобы подложное) этническое наследие? С чего бы махинации элит показались простому народу убедительными? Причины, по которым все это (до некоторой степени) работало, а люди сочли этничность убедительной, на самом деле нельзя понять из самих моделей этничности. Ответ кроется в куда более общем феномене, имеющем отношение к устройству коллективных действий и устойчивых групп.
Этнификация как вербовка
Нации часто строятся на принципе этничности, но этничность сама по себе остается загадкой – или должна быть таковой. Идея этничности предполагает, что определенная группа людей разделяет общие интересы и должна объединиться для осуществления общих целей в силу общих традиций, общего (зачастую) языка и в большинстве случаев общего происхождения. Не следует считать этничность признаком политической незрелости, примитивной чертой политического устройства, предшествовавшего большим нациям, демократическим институтам и современным коммуникациям. Этнический конфликт может вновь разгореться в формально унитарных республиках, политики националистического и популистского толка часто прокладывают себе путь к власти, используя демократические процедуры, а средства массовой коммуникации с легкостью распространяют ксенофобию. Этническая рознь вовсе не пройденная стадия истории человечества; похоже, она становится той отметкой, к которой часто возвращаются социальные группы[42]
Сноски
1
Hinde, 1987; Rosenberg, 1980; E. O. Wilson, 1998.
2
Sanderson, 2014.
3
Seabright, 2012, pp. 15–61.
4
Foley, 1987.
5
Dawson, King, Bentley, and Ball, 2001; Gwinner, 1996.
6
Gallistel and King, 2011, pp. 2–25.
7
Sola and Tongiorgi, 1996.
8
Butterworth, 2001; Onishi and Baillargeon, 2005; Surian, Caldi, and Sperber, 2007; Woodward, 2003.
9
Harari, Gao, Kanwisher, Tenenbaum, and Ullman, 2016; Hooker et al., 2003; Pelphrey, Morris, and McCarthy, 2005.
10
Baron-Cohen, 1991, 1995.
11
Miklósi, Polgárdi, Topál, and Csányi, 1998; Povinelli and Eddy, 1996.
12
Sellars, 1963 [1991].
13
Cheraffedine et al., 2015.
14
B. L. Davis and MacNeilage, 1995; Werker and Tees, 1999.
15
Estes and Lew-Williams, 2015.
16
Pinker, 1984.
17
Hamlin, Wynn, and Bloom, 2007.
18
Blair et al., 1995.
19
Blair, 2007; Viding and Larsson, 2010.
20
Deardorff et al., 2010; Ellis et al., 2003; Ellis, Schlomer, Tilley, and Butler, 2012; Nettle, Coall, and Dickins, 2011; Quinlan, 2003.
21
Quinlan, Quinlan, and Flinn, 2003; Flinn, Ward, and Noone, 2005, p. 567; Jayakody and Kalil, 2002.
22
Edin and Kefalas, 2011.
23
Ellis et al., 2012; Mendle et al., 2009; Rowe, 2002; Waldron et al., 2007.
24
Del Giudice, 2009a.
25
H. C. Barrett, 2014, pp. 316–19; Boyer and Barrett, 2015; Sperber, 2002.
26
H. C. Barrett, 2014, pp. 26–27.
27
Gallistel and King, 2011, pp. 218–41.
28
Cosmides and Tooby, 1987; Tooby and Cosmides, 1995, 2005.
29
Maeterlinck, 1930, p. 52.
30
Leslie, Friedman, and German, 2004.
31
Dennett, 1987.
32
Rozin, Millman, and Nemeroff, 1986; Rozin and Royzman, 2001.
33
Carroll, Grenier, and Weatherbee, 2013.
34
Curtiss, Fromkin, Krashen, Rigler, and Rigler, 1974.
35
Kaufmann and Clément, 2007.
36
McCauley, 2011.
37
A. D. Smith, 1987.
38
E. Gellner, 1983.
39
Anderson, 1983; R. M. Smith, 2003; Wertsch, 2002.
40
Hobsbawm and Ranger, 1983.
41
Gat, 2013, pp. 67–131; A. D. Smith, 1987.
42
Gat, 2013.