– Мы вроде знаем, не так ли?
– Педофилия? Легко бросать голословные обвинения в адрес покойника. Я этим сказкам не верю! Не всякий церковнослужитель растлевает малолеток.
Не выдержав тяжелого взгляда, Мартин молча опускает глаза на чашку кофе.
– Дарси Дефо – ваш приятель? – продолжает наседать женщина.
– Ну, это было бы сильно сказано, однако он отличный журналист. Его статья отхватила Уокли[5], причем по праву.
– Он все наврал!
Мартин молчит в нерешительности. Такой разговор может завести куда угодно.
– Как вас зовут? – спрашивает он наконец.
– Мэндалай Блонд, для всех просто Мэнди.
– Мандалай? Ну и ну. Бирма, Киплинг…
– Мама постаралась. Ей нравилось, как оно звучит. Нравилась мысль свободно путешествовать по миру.
– И как она… путешествовала?
– Нет. Ни разу не покидала Австралию.
– Ладно, Мэнди. Байрон Свифт застрелил пятерых. Вот объясните мне: почему?
– Без понятия, но если выясните, история станет настоящей сенсацией, не так ли?
– Пожалуй. Раз вы не знаете, что им двигало, у кого спрашивать?
Она отвечает далеко не сразу. Мартин в смятении. Казалось бы, нашел в книжном убежище, и сам же все испортил. Что ей сказать? Извиниться или свести все к шутке? А может, поблагодарить за кофе и уйти?
Но Мандалай Блонд не обиделась.
– Мартин, – понижает она голос, подавшись к нему, – я хочу вам кое-что рассказать. Не для публикации и не для чужих ушей. Пусть это останется между нами. Согласны?
– Тема настолько щекотливая?
– Мне еще здесь жить, вот и все. Пишите о Байроне что угодно – мертвым безразлично, однако меня, пожалуйста, не впутывайте. Хорошо?
– Конечно. Так о чем речь?
Мэнди молчит, откинувшись на спинку кресла.
Какая тишина, думает Мартин. Темно и тихо. Только шуршит вентилятор, гудит его мотор, журчит вода в фонтанчике на прилавке, и размеренно дышит Мандалай Блонд.
Заглянув ему в глаза, она сглатывает.
– От Байрона Свифта веяло какой-то святостью. Словно он и впрямь был божьим человеком.
– Ваш божий человек убил пятерых.
– Я в курсе, была там. Ужасно. Некоторых жертв я знала. Знаю их вдов. Фрэн Ландерс моя подруга. Почему же в моем сердце нет ненависти? Почему то, что случилось, кажется неизбежным? Объясните, почему так? – Ее глаза умоляют, голос выдает внутреннее напряжение. – Почему?
– Что ж, Мэнди, рассказывайте. Я готов слушать.
– Вам нельзя обо всем этом писать. Чтобы обо мне – ни слова. Договорились?
– Конечно. Так о чем речь?
– Байрон спас меня. Я обязана ему жизнью. Он был хорошим человеком.
По ее лицу пробегает боль – словно рябь по глади пруда.
– Продолжайте.
– Мама умирала, сама я была беременна. Не впервые. Просто секс на одну ночь с одним придурком в Мельбурне, и вот как обернулось. Подумывала о самоубийстве: не видела для себя будущего, смысла бороться. Этот городишко, сама моя жизнь – все казалось таким дерьмовым… Байрон понял, каково мне. Он зашел в книжный, флиртовал и добродушно подшучивал, как обычно, и вдруг умолк. Просто замолчал. А потом посмотрел мне в глаза… Он понимал, и ему было не все равно. Затем ходил, уговаривал – неделю, месяц. Учил меня не прятаться от жизни, ценить ее. Отнесся ко мне с участием, симпатией. Он понимал чужую боль. Люди вроде него не совращают детей. Как можно… – В ее голосе звучит страсть и убежденность. – Вы в Бога верите? – спрашивает вдруг Мэнди.
– Нет, – качает головой Мартин.
– Вот и я нет. А в судьбу?
– Нет.
– А я не уверена. В карму?
– Мэнди, к чему вы клоните?
– Байрон часто захаживал к нам в магазин, покупал книги, заказывал кофе. Внимательный, обаятельный, а еще не такой, как все. Очень мне нравился, а мама вообще души не чаяла. Мог поговорить о книгах, истории, философии. Я так увлеклась… даже немного огорчилась, когда узнала, что он священник.
– Он тоже увлекся?
Да ею любой увлекся бы, думает Мартин.
На губах Мэнди мелькает улыбка.
– Конечно, нет. Я же была беременна.
– Но вам он нравился?
– Байрон всем нравился. Он был таким остроумным, таким харизматичным. Мама умирала, и тут в моей жизни появился он – молодой, энергичный и несломленный, полный надежд и веры в себя. А потом он стал для меня не просто знакомым, а другом, моим духовником и спасителем. Байрон выслушал меня и понял – понял, что я испытывала тогда. Никакого осуждения, никаких поучений. Бывая в городе, он всегда к нам заглядывал, всегда справлялся, как у нас дела. Перед смертью мамы в беллингтонской больнице он утешал нас обеих. Он был хорошим человеком… а потом и его не стало.
Снова тишина. На этот раз ее нарушает Мартин:
– А ребенок? Вы его сохранили?
– Разумеется. Лиам спит в подсобке. Как проснется, я вас познакомлю, если не успеете уйти.
– Я буду рад.
– Спасибо.
– Мэнди… – Мартин тщательно обдумывает слова, по крайней мере, пытается, зная, что правильных попросту не существует. – Я понимаю, что Байрон Свифт проявил к вам доброту. Вполне возможно, он был не так уж плох и способен на искренность. Однако это не умаляет его вины. И доброта к вам – еще не повод считать обвинения в его адрес голословными. Вы уж извините.
Она остается при своем мнении.
– Говорю же вам, Мартин, Байрон заглянул мне в душу! Он был хорошим человеком. Он понял, как мне плохо, и помог.
– Как же это примирить с тем, что он сделал? Погибло много людей.
– Знаю… не укладывается в голове. Да, Байрон убил, не отрицаю, я до сих пор сама не своя. Единственный приличный человек, что попался на моем пути… не считая мамы, и вдруг такие ужасы. Дело вот в чем: я верю, что он застрелил этих людей, так оно и было, но чувствую в этом какую-то извращенную правильность, пусть и не понимаю, почему он так поступил… Только не надо мне говорить о насилии над детьми! Меня саму ребенком третировали и били, подростком поливали грязью и лапали, взрослой подвергли остракизму, осудили и бросили на произвол судьбы. Я порядком настрадалась от жестоких дружков… считай, других у меня и не было. Самовлюбленные уроды, они думали только о себе. Папаша Лиама такой же фрукт. Мне хорошо знаком этот типаж, навидалась… Байрон был человеком совершенно другого склада, полной их противоположностью. Добрым и неравнодушным. Вот что меня смущает и бесит! И вот почему я не верю, что он дурно обращался с детьми. Он был добрым!
Ее лицо полно страсти, голос лихорадочно дрожит. Но… добрый массовый убийца? Мартин смотрит в штормовые зеленые глаза Мандалай Блонд, не зная, что сказать.
Глава 2. «Черный пес»
Мартин стоит на улице, словно очнувшись от сна. Книгу так и не купил, дорогу в гостиницу не спросил. И гугл-карты в мобильном не грузятся. Черт, сотовой связи вообще нет! Да уж, неожиданность. Будто на другую планету попал.
Раннее начало дня, долгая поездка и адское пекло вконец его измотали, в голове туман. Стало жарче, солнце за пределами магазинных навесов еще ослепительнее. Никакого движения, если не считать дрожащей дымки над раскаленной мостовой. Уже, наверное, градусов сорок, причем ни ветерка.
Он шагает на яркий свет. Трогает крышу машины – горячая, как сковорода. Что-то мелькает на краю видимости, он поворачивается – пусто. Хотя нет, посреди улицы замерла ящерка.
Подошел, посмотрел – короткохвостый сцинк, не шевелится, точно мертвый. Из трещин в асфальте сочится битум – может, лапы приклеились? Нет, сорвалась с места и метнулась под припаркованную машину, проворная от жары. Еще один звук – чей-то прерывистый кашель. Мартин снова оборачивается.
Под навесами на той стороне улицы плетется мужчина. Тот же самый, в сером пальто и с тем же коричневым бумажным пакетом. Подойти, что ли, поздороваться?
– Доброе утро!
Глухой? Сутулясь, плетется дальше, не замечая.
– Доброе утро! – повторяет Мартин громче.
Незнакомец, задрав голову, оглядывается, будто прислушиваясь к отдаленным раскатам грома.
– Что такое?
Серая с проседью борода, слезящиеся глаза.
– Доброе утро! – в третий раз повторяет Мартин.
– Не доброе и тем паче не утро. Что надо?
– Вы не подскажете, где гостиница?
– У нас нет гостиницы.
– Как же, есть! – Мартин это знает, потому что во время полета прочел газетные выдержки, в том числе ту статью Дефо, за которую ему дали премию. В ней он описывал местную пивную, называя ее сердцем города. – «Коммерсант».
– Закрылась полгода назад. Туда ей и дорога. Вон там. – Мужчина показывает рукой.
Мартин оборачивается на шоссе, по которому приехал в город. Как же он пропустил это здание? Та самая старая пивная, единственное двухэтажное строение главной улицы. Стоит на перекрестке, наружная реклама вся цела, панорамная веранда манит к себе – кажется, что закрыто на день, а не насовсем.
Мужчина сдвигает бумажный пакет, отвинчивает крышку с бутылки и делает глоток:
– Хочешь?
– Нет, спасибо. Не сейчас. Скажите, а еще где-нибудь в городе остановиться можно?
– Попробуй мотель. И лучше поторопись. Здесь так дерьмово идут дела – того и гляди тоже закроется.
– Как его найти?
Мужчина окидывает Мартина взглядом.
– С какой стороны ты приехал? Из Беллингтона? Дени?
– Нет, из Хея.
– Та еще поездочка. Что ж, тогда и ступай дальше. У знака «Стоп» свернешь направо. К Беллингтону, не к Дениликуину. Мотель справа, на окраине, метрах в двухстах.
– Спасибо. Премного благодарен.
– Благодарен? Ты че, янки хренов? Это они обычно так выражаются.
– Нет. Просто хотел сказать «спасибо».
– Ладно. Тогда проваливай.
Старый пьяница плетется дальше. Мартин щелкает его телефоном со спины.
Попасть в машину не так-то просто. Мартин смачивает пальцы слюной, чтобы дверная ручка обжигала не так сильно, и подпирает дверцу ногой, не давая захлопнуться. Внутри настоящая топка.
Он заводит двигатель, включает кондиционер, но тот лишь гоняет по салону горячий воздух. Запах ужасный – застарелая блевотина какого-то прошлого арендатора, выпаренная жарой из тканевых сидений. Пряжка ремня безопасности нагрелась – не притронуться. Мартин оборачивает руль уже высохшим полотенцем, чтобы хоть как-то за него взяться.
– Ну и пекло!
Он проезжает несколько сотен метров до мотеля и выходит на крытой парковке, посмеиваясь под нос: жизнь вроде налаживается. Делает телефоном пару снимков. Облезлая вывеска «Черный пес», рядом табличка «Места есть». А лучше всего знак «С животными нельзя».
Мартин смеется: прямо сокровище, и как только Дефо его пропустил? Видно, этот неженка не вылазил из пивной.
Даже в вестибюле нет спасения от жары. Где-то в глубине здания бубнит телевизор. На стойке администратора звонок, обычный дверной, приспособленный для здешних нужд. Мартин его нажимает. В направлении телевизора глухо тренькает.
Коротая время, он принимается листать буклеты с проволочной полки на кирпичной стене. Пицца, поездки по реке Муррей, винный заводик, цитрусовая ферма, планеры, картинг, еще один мотель, пансион с завтраком. Бассейн с водяными горками. Все в сорока минутах езды, в Беллингтоне, ниже по реке.
На стойке – горстка меню красным шрифтом: еда навынос. «Сайгон». Вьетнамские, тайские, китайские, индийские, австралийские блюда». «Боулинг-клуб «Риверсенд». Мартин складывает одно меню и сует в карман. По крайней мере, голодная смерть здесь не грозит.
Принося с собой порыв прохладного воздуха и запах хлорки, из зеркальной двери выплывает краснощекая толстуха – крашеные светлые волосы до плеч, темные с проседью корни сильно отросли.
– Привет, милый. Хочешь снять номер?
– Да.
– Вздремнуть или переночевать?
– Нет, скорее всего, на трое-четверо суток.
Она удостаивает Мартина более долгим взглядом.
– Не вопрос. Сейчас гляну, что там у нас с заказами.
Женщина садится за допотопный компьютер. Мартин выглядывает из двери. На парковке стоит только его машина – и все.
– Вам повезло. Четверо суток, говорите?
– Да.
– Не вопрос. Деньги вперед. Если задержитесь, доплата по дням.
Мартин передает ей кредитную карту компании «Фэрфакс»[6]. Женщина переводит взгляд с нее на Мартина, сопоставляя одно с другим.
– Вы из «Эйдж»?
– Из «Сидней морнинг геральд».
– Не вопрос, – бормочет она и проводит картой через терминал. – Ладно, милый. Тебе в шестой. Вот ключ. Подожди чуток, сейчас принесу молока. Включи холодильник, как заселишься, и не забывай выключать перед уходом свет и кондиционер. Счета за электричество просто грабительские.
– Спасибо. У вас есть вай-фай?
– Нет.
– Сотовой связи тоже нет?
– Была до выборов, теперь антенна сломалась. Остается надеяться, что к следующим выборам починят. – Ее улыбку иначе как язвительной не назовешь. – У тебя в номере есть городской телефон. Когда я последний раз проверяла, работал. Что-нибудь еще?
– Угу. Название вашего мотеля. Оно странноватое, не находите?
– Сорок лет назад было нормальным. С какой стати мы должны его менять, если какой-то кучке неудачников[7] понравилось, как оно звучит?
* * *
Номер совсем никакой. После статьи Дефо Мартин предвкушал, как поселится в пивной: пиво с местными, поток информации от словоохотливого персонала, бифштексы с овощами у стойки и короткий подъем по лестнице спать. Туалет там, скорее всего, общий, зато у старого здания есть характер, оно полно историй, не сравнить с утилитарной банальностью этой собачьей конуры: флюоресцентная лампа без плафона, провисшая кровать с бурым покрывалом, химический душок освежителя, кряхтящий бар-холодильник и гудящий кондиционер. На прикроватном столике – допотопный телефон и часы. Лучше, чем спать в машине, хотя и ненамного.
Мартин звонит в новостной отдел, сообщает номер мотеля и предупреждает, что сотовой связи в городе нет.
Он раздевается, проходит в ванную, смывает дохлых мух, скопившихся в унитазе, справляет нужду, снова смывает. Затем из крана над раковиной наливает воды в стакан. Та пахнет хлоркой, вкус отдает речной тиной. Не утруждаясь краном с горячей водой, Мартин включает душ и, поморщившись от слабого напора, шагает под струи. Вскоре холод перестает ощущаться. Мартин подносит к лицу разбухшие, сморщенные от воды ладони – как у утопленника. С каких пор собственные руки стали казаться чужими?
Телу стало прохладней, номер, хоть и неохотно, тоже охлаждается. Вытершись полотенцем, Мартин ложится в постель и накрывается простыней. Надо отдохнуть. День выдался долгий: раннее пробуждение, полет, поездка, жара. Адская жара.
Когда он просыпается, в комнате уже сумрачно. Одевшись, он снова отпивает противной воды, смотрит на часы: двадцать минут восьмого.
Снаружи, за мотелем, в январском небе все еще висит над горизонтом огромный оранжевый диск солнца. Оставив машину на парковке, Мартин идет пешком. И впрямь самая окраина – между мотелем и пустыми загонами для скота только допотопная станция техобслуживания. Через дорогу – железнодорожная линия и несколько высоких зернохранилищ, позолоченных лучами заката.
Мартин щелкает фото. А вот заброшенная автозаправка и въезд в город, отмеченный обязательными знаками: «Риверсенд» – написано на одном; «Население 800 человек» – на другом; «Введена экономия воды пятого уровня»[8] – на третьем.
Мартин забирается на низкую, не более метра, насыпь, поворачивается спиной к заходящему солнцу и делает телефоном еще один снимок, взяв в кадр знаки, заброшенную автозаправку и зернохранилища.
Интересно, как давно городок насчитывал целых восемьсот жителей, и сколько их теперь?
Он идет назад в Риверсенд. Час поздний, но даже сейчас спина ощущает мощь солнца. Вокруг заброшенные дома и дома жилые, одни с погибшими от жары садами и другие, кичащиеся буйной от полива листвой.
Пройдя мимо зеленого ангара из рифленого железа – добровольческой пожарной бригады, – Мартин останавливается у перекрестка с Хей-роуд, полной магазинчиков, спрятавшихся под общими навесами. Еще одна фотография.