Роль расслабился и отдался созерцанию.
Нечеткие желтые пятна на теле земли, ничем не примечательные и такие привычные с высоты стратосферного полета, сейчас вдруг оказались небанальными подсолнечными полями, разглядывающими его тёмными глазками своих вызревающих серединок.
Глазки кокетливо подмигивали.
Он тоже подмигнул.
Кокетливо.
Два раза.
Через пару часов блаженства, подлетев к озеру, Роль прошел над лугом, высматривая место для посадки. На всякий случай даже пальнул из ракетницы через специальную дырку в борту и, посмотрев, как сигнальная ракета зарылась в грунт, принял решение садиться. Чиркнув колесиками по траве, Аннушка приземлилась так же, как и взлетела – самостоятельно, без проблем.
«Какая нежная птичка!» – с восхищением подумал Роль и, остановившись поближе к берегу, оглянулся в салон.
Салон спал.
Комэска – сидя на откидной скамеечке, предусмотрительно пристегнувшись. Полковник – на чехлах, в хвосте. Ну и так далее… В привязанных веревками (!!!) ящиках явно недоставало трети от первоначального количества.
Дух стоял – я те дам!
С подобострастной отеческой заботой проверив, хорошо ли пристегнут Комэска (вдруг во сне тюкнется головкой о переборку), Роль разделся и отправился искупнуться.
Вода – прелесть! Травка – еще лучше!
И снова: вода – травка, вода – травка!
ЗАМЕЧАТЕЛЬНО!!!
Но… одиноко.
Хотя – так даже веселее! Если принюхаться к цветочкам.
Вернувшись и заглянув в алюминиевое нутро, Роль выяснил: комиссия проснулась и пьёт. Закусывает и пьёт. Пьёт и закусывает.
Володя пил не отстегиваясь! Сообразительный! По глазам видно. Сказать не может, а понимает всё! Как Каштанка. Муму.
«Не буду мешать», – подумал Роль и отправился погулять по берегу озера.
Один.
Эх, Аннушка, Аннушка!
Пили – ненадолго засыпая – до вечера.
Вечером допоздна пили.
Комэска, мало понимая, что происходит, приказал Ролю разбудить его на утренний клев. Строго-настрого приказал! Насколько это вообще было возможно в его состоянии. Роль – проникся и, отгородившись от шумной компании дверцей пилотской кабины, скрючившись в неудобном кресле, попытался уснуть.
Сон приходил рваными кусками и ненадолго. В очередном забытьи Роль видел себя, парящим между облаками с Аннушкой. Они, раскинув дюралевые лапы-крылья, медленно кружились, то приближаясь, то удаляясь. И только он приладился, только приблизился, только собрался поцеловать…
Наступил рассвет – прямо на пропеллер, торчащий перед мордой. Вот-вот и выкатится светило.
Роль, разминая кости, подошел к Володе и, встряхнув его за плечо, рявкнул в ухо:
– Подъём! Вставай! Зорька! Подъём!
Комэска, приподняв опухшие веки, пристально посмотрев на озеро через иллюминатор, перевел остекленелый взгляд на Роля и камышитовыми губами прошуршал:
– Не клюёт.
Усталые веки захлопнулись, голова упала в небытиё.
Потом пили и закусывали, закусывали и пили. Безвылазно, безобразно много пили.
Возвращались вечером. Могли бы еще порыбачить, но неожиданно кончилась водка.
Полет проходил нормально и спокойно. Удочки лежали посередине салона, аккуратно связанные. Рыбаки обошлись без них. Точнее, даже и не вспомнили. Недосуг.
Роль задумчиво рулил. По-иному и не назовешь. Не пилотировал, а именно р у л и л! Томно и лирично. Попутно он лялякал песенку про «подсолнечное поле». В кабину ввалился полковник и заплетающимся языком выдавил:
– Смир-на! Ик.
Роль сделал вид, что вытянулся, продолжая управлять самолетом.
– Почему, ик, не пристегнут?! Замечание тебе! Звание? Ик. Должность?
– Капитан, летчик-перехватчик первого класса, виноват, исправлюсь! – отчеканил Роль, поспешно пристегиваясь к креслу.
– Как, ик, бочку делать?
– Левую педаль – вперед, баранку – вправо! – пошутил Роль.
– Отд-ать упр-авление! Мине!
И – совершенно неожиданно для Роля – полковник вдавил левую педаль до упора, завалив штурвал вправо. Аннушка резко клюнула носом влево, как бы оглядываясь на свой хвост, уронила правое крыло, задрожала, стараясь честно выполнить дурацкую команду, и зависла. Секунду она соображала, как поудачнее свалиться в штопор, но, передумав, присела на хвост, скабрировала пару раз и, успокоившись, победно продолжила полет с недопустимым креном на правый борт. Роль, автоматически выровняв машину, удивленно посмотрел на полковника. Полковник, задрав указательный коготь вверх, изливал:
– Ты, каптан салага! Неправильно, ик, сказал! Видал?! Так не ле-ик-тают! Бочку не так делают! – И вдруг как заорет: – Смирна-а-а!
Одновременно он выполнил фигуру высшего пилотажа – бочку. На удивление, Аннушка безропотно и чисто крутнулась. Роль получил по морде консервной банкой, заменяющей пепельницу первому пилоту. Окурки, попорхав по кабине, приземлились кто куда. Стоял непроницаемый туман из пепла. В этом тумане материализовалась опухшая рожа Комэски.
– Таварищьчь полковник! Разшите обртиться!
– Обра-ик-шайся!
– Таварищьчь полковник! Че у нас. У вас. Происходит. Ило. Пыраизошло, мать его так?
– Не видишь?! Учу, ик, твоего капитана! Летать!
– А-а-а-а! Разшите докласть!
– Нок-ик. Накладывай!
– Ваш зам. по пролитике, скатываясь с потолка, прицепился щекой к удочке!
– От-ставить! Ик! Выплюнуть!
– Невозможность! Крючками! Три штуки! На щуку!
– Сейчас, ик, разберемся! – полковник попытался резко встать. Ремни, спружинив, отбросили его в кресло. Полковник, вращая глазами, повторил попытку.
– Таварищьчь полк-овник! Рюкзак-то скиньте! Пока то да сё… Снимите его, к свиньям собачачим! С ним плохо бегать!
Ошарашенный происходящим, Роль вцепился в штурвал, мотая головой и отплевываясь от пепла. Аннушка, брезгливо подрагивая и взвизгивая движком, обиженно фигачила неизвестным курсом. Посмотрев на гирокомпас, прикрученный проволочкой к торпеде перед лобовым стеклом, летчик перевел взгляд на приборную доску. Гирокомпас уверенно показывал: курс – триста тридцать пять, штатный – сорок семь! РК, настроенный на дальний привод, весело болтал стрелкой в секторе не менее сорока градусов! Получалось, если всему этому верить, то можно лететь: хочешь – на восток, хочешь – на север. Все равно получится правильно! А надо лететь на юг! Как быть? Роль покрутил башкой. Впереди и слева, примерно на десяти тысячах, встречным курсом шли два борта в паре. Инверсионные следы четко, как стрелы, пересекали небо. Роль прикинул по времени: не иначе – Савин и Морозов. Домой идут из зоны. У них сегодня ФС. А вот на каких машинах? Значит, позывные неизвестны. Плохо. Надо попробовать выяснить. Послушаем. Если повезёт – услышу. Времени маловато, еще минут пять – и след размоется в небе.
И всё.
Молчат, гады! А тут хоть пропадай! И стемнеет скоро! Нужно действовать!
Роль развернулся, на глазок пристроился параллельно следу и засек показания гирокомпаса. Поправка получилась небольшой, минус восемь градусов. Если это Мороз, тогда порядок: через тридцать минут – речка, по ней – до поселка, а там лапой подать! А если не Мороз, тогда заблудился. Скандал! Это надо же! Стыд-то какой! Засмеют! Поди объясни про гирокомпас, Аннушку, бочку и полковника!
Роль переключил РСИУ на канал «Байконура-Крайнего» и, поправив гарнитуру, запросил:
– Мороз! Ответь!
– Кто в Новогоднем эфире?
– Я.
– А-а! Понятно. Теперь отгадай, кто я.
– Елочка?
– Не-а! Не попал!
– Снегурочка?
– Теплее!
– Мороз – Красный Нос?
– Отгадал!
– «Крайний» всем бортам! Прекратите посторонние разговоры в эфире! Накажу!
– Накидываем кнопку!
– Понял!
В эфире разразился сплошной треск. Все, кто находился в воздухе и на земле, срочно накидывали кнопки. Всем было интересно, о чем собирается секретничать эта парочка. Роль понимал: конфиденциальности – никакой, поэтому губу не раскатывал, а вот «Крайний» накинуть кнопку не мог! По техническим причинам. Бе-бе-бе!
– Мороз, Роль. Ответь!
– Говори, слушаю.
– Домой идешь?
– Да.
– Меня видел? Я на Аннушке.
– На радаре видел борт. Семь минут. На тысяча триста. Это ты?
– Я.
– Тебя как туда занесло?
– Комиссию на рыбалку возил.
– Ну и как? Наловили?
– Ага, два ящика!
– Мы подлетаем. Времени в обрез. Говори, что надо.
– Каким курсом проходил меня?
– Сто семьдесят. Плукаешь?
– Нет, все пучком, РК-7 барахлит, спасибо. До связи!
– Ну-ну. Барахлит, говоришь? Забегай ко мне, у меня лещ есть!
– Лещ – это вещь! Забегу! Жди!
– Ты давай не пустой забегай!
– Понял.
– Ну все, пока, а то я уже на четвертом!
– Мягкой!
– Спасибо!
– Эй, на шхуне! – ввязался кто-то в разговор. – Где лещ водится? Можно присоседиться? У меня коньяк есть. «Варцхе»!
– Давай! – ответил Роль.
– А меня! – запросил густой и хриплый бас.
– А ты кто такой?!
– Я – спирт! Полтора литра!
– Заходи! Ну, кто еще? С тортом!
– Зачем вам торт?
– Для веселости!
– Хорошо, приду с тортом и девочками.
– Девочек побольше! И покрупнее! – подметил Бас.
– Извращенец!
Кто-то тенором заголосил:
– Всем, всем, всем! Кто слышит! Сегодня в двадцать два ноль-ноль у Мороза! Вход только по предъявлению пузыря!
– А наземным службам можно?
– Сколько вас?
– Не больше пяти.
– С метео Аня Степаненко будет? – торопливо встрял Роль.
– Будет.
– Тогда ждем! Только медичек не приводите!
– Поняла.
Роль не стал дослушивать и перешел на свой канал: все равно лавинообразный процесс уже невозможно было контролировать.
Душа у Роля пела. Ура, ура, ура! Расчеты и догадки верны! Лечу правильно! Можно расслабиться и приступить к созерцанию окружающих красот. Если, конечно, пассажиры – асы всех времен – чего-нибудь еще не отчубучат. Но сегодняшняя ночь будет как награда. И первый тост – за Аннушку!!!
Посадка прошла по всем правилам и согласно писаным и неписаным инструкциям. Правда, по диагонали. Боковым ветром сдуло. Не рассчитал. Вернее, даже и не рассчитывал. Расслабился. Замечтался!
«Нда-а-а! Вот те и политзанятие!» – подумал Роль, пробегая по коридору в сторону свободы.
Впереди маячила дверь.
За дверью – Аннушка в легком летнем платьице!
Красавица!
Аннушкой авиаторы ласково называют АН-2.
Комэска – командир эскадрильи.
Остальное – неважно.
Поход
Представьте себе: вас разбудил будильник, ну, где-то около пяти, и с размаху, не проснувшись, вы шагнули в раннее утро. Тогда, возможно, почувствуете на себе, как мне хотелось спать! Спать хотелось ужасно. Однако ничего не поделаешь, раз уж проснулся, надо продолжать делать задуманное, запланированное, назначенное и, может быть, даже предрешенное силами, нам не ведомыми. Одним словом, надо. Есть такое слово – «надо». Хотя есть еще и такое слово, как «хочу». Или более подходящее для данного случая – «не хочу». Впереди двадцать дней в лодке, в палатке, в лесу, у костра. Романтика… Чтоб ей пусто стало… То есть, пусто было. То есть, как это правильно сказать?
Турбазовская лодочная станция располагалась в небольшой заводи. Несколько лилий, сбившись в кучку, тыкались в противоположный берег.
Безветренно.
Зябко.
Тихо.
И чертовски красиво.
На маленьком дощатом причале безмолвно и сонно топталась половина группы. Та половина, которая отправлялась в лодочный поход впервые, поэтому нервничала и пришла пораньше. Вторая половина, состоявшая из «бывалых» путешественников, подтягивалась еще полчаса. Стандартная ситуация для начала любого лодочного похода. Хвостолапы загружали лодки рюкзаками, продуктами и другой дребеденью. Уже просматривались лидеры, трудяги и лентяи. Пока неярко, но все же выделялись суетливые и шумные пылевглазапускатели. На этот раз народ подобрался в возрастном диапазоне от шестнадцати до пятидесяти. Что с ними делать – известно только Богу. Как сколотить команду, когда характеры, взгляды, привычки и все остальное, уже только по возрастному цензу находятся на противоположных полюсах? А если не получится команды, значит, будет не поход, а сплошная склока и нервотрепка. Необходима была цель, при достижении которой у группы не останется времени заниматься всякими дрязгами. Нужно, чтобы все, дружно, очень захотели чего-то одного: большого и гладкого, зеленого и загадочного, блестящего и круглого, но обязательно труднодоступного. Тогда все будет в порядке.
Первый симптом несовместимости проявился при распределении по лодкам. Кто-то с кем-то не хотел в одну лодку и, наоборот, в другую пытались пристроиться столько желающих, что лодка могла просто затонуть. Пришлось вмешаться и волевым решением рассадить хвостолапов более-менее равномерно.
Итак, ранним утром, немного поскандалив, моя группа из шестнадцати обитателей турбазы «Лисицкий Бор», включая меня, разместившись на четырех лодках, отправилась в двадцатидневный поход вверх по реке – кормить комаров, в поисках приключений, романтики и другой дряни.
Махать веслами в течение дня – удовольствие весьма сомнительное, особенно если без привычки. Во-первых, у всех участников сразу появляются мозоли, в-третьих, казалось бы, не очень утомительное занятие выматывает народ так, что к вечеру никто уже ничего не соображает, и следующий день также можно считать пропавшим. Зная это, я действовал по давно отработанной схеме и поначалу давал группе минимальную нагрузку.
Через пару часов лодки уже шли ровно и не кидались из стороны в сторону, как курицы. Трудяги в лодках постепенно начинали понимать, что нужно, а чего вовсе и не обязательно делать, чтобы продвигаться вперед.
Обед решили не проводить, подзакусили на ходу, зато пораньше стали на прикол. С небольшими разборками из серии «кому что делать» поставили палатки, собрали и напилили дров, приготовили шикарный ужин из макарон и тушенки. К вечеру разлеглись у костра. Началось самое замечательное время баек, душистого чая, гитары и комаров величиной с собаку.
Вот тут-то я и решил начать свое черное дело по глобальному и беспрецедентному обману пятнадцати индивидуумов, очень разных, еще незнакомых, но уже интересных. Подловив момент, когда возникла неожиданная и томная пауза, я, звонко прикончив комара на своей щеке, предложил народу одну легенду, услышанную мною от местных жителей. (Эту легенду мне действительно рассказала Баб Нюра, прожившая в Лисицком Бору все свои девяносто три года, в качестве благодарности за проделанную мной работу по починке не вовремя забарахлившего самогонного аппарата.)
Разомлевшие хвостолапы с радостью согласились внимательно меня выслушать.
Потрескивали сухие ветки. Искры улетали вверх, к вершинам черных елей. Световой круг от костра ограничивал мир. Рядом, в темноте, угадывалась невидимая живая река. Я неторопливо, с долгими, но оправданными паузами, начал свой рассказ.
Случилось это в далекие, далекие времена, когда родной прабабушке Баб Нюры от роду было всего десять лет, и она, беззаботная и босолапая, бегала со своими подружками купаться в реке. В те времена деревня Лисицкий Бор была небольшой, но с зажиточными дворами. Нужды её жители не испытывали, книг не читали, в политической жизни царства-государства не участвовали. Все необходимое они получали от земли, реки, леса и пастбищ своим трудом – и этим были счастливы.
Но вот однажды из Городни пришла дурная весть. Весть принесли два монаха, которые на лодке плыли вверх по реке и остановились на ночлег в деревне. Монахи рассказали, мол, на Городню идет войско: «мечами звенят – пощады не жди». Монахи везли в лодке святые книги, злато, серебро и каменья драгоценные, чтобы спрятать все это в тайнике, известном только им, от налетчиков кровожадных. Они всегда так делали, когда над Городней нависала напасть. Переночевав, монахи ранним утром уплыли. Жители деревни попрятались в домах и стали молиться.
То ли молитвы помогли, то ли то, что Лисицкий Бор располагался на другой стороне реки, но злая участь обошла поселок стороной.