Со вздохом я поднялась из-за стола и направилась по указанному мне направлению. Что тут скажешь, маму надо слушать. Как там говорила Наташа или мама Наташи? Ведь мама уже живет очень много на этой земле, дольше меня или моих друзей, а значит, знает гораздо больше, чем собственный ребенок. Так и моя мама частенько сама повторяет, гордясь наработанным опытом по выживанию.
– Совсем забыла тебе сказать! – крикнула вдруг она с кухни, пока я боролась со скользким мылом в раковине.
Тут же после ее голоса послышалось громкое скворчание сковородки, видимо, от упавших капель воды. Раздался мамин крик:
– Да что же это такое за наказание мне! – воскликнула она резко, заставив меня вздрогнуть, пока я ополаскивала руки.
Выключив кран, я выбежала в испуге из ванной. Меня охватил непонятный страх за маму или больше за себя. Я боялась, что не смогу ей помочь, когда это нужно, и боялась ужасно этой беспомощности. На кухне около холодильника я увидела маму с искривленным от боли лицом, что старается приложить лед к вытянутой перед собой правой руке. На ее запястье появилось красное пятно, похожее на сильный ожог. Приложив холодный пакет со льдом, черты ее лица немного расслабились.
– Почему мне так не везет, господи… Даже чертовы сковороды настроены против меня, заставляя страдать от боли! – не переставала она причитать.
Мама опустилась на стул, спрятав свое лицо в ладони здоровой руки. Она тяжело и глубоко дышала, пряча глаза, пока не послышалось тихое всхлипывание. Теперь я боялась, что она заплачет. По ночам я часто слышала, как плачет мама в соседней комнате, уткнувшись в свою подушку. И я всегда ее поддерживала, хоть она и не подозревала об этом, то есть всегда плакала вместе с ней.
Мне казалось, что и теперь дело не совсем в ожоге. Я подошла к ней на цыпочках и обняла со спины.
Когда взрослым плохо, они обнимают друг друга и говорят различные слова, от которых им становится легче. Я не знала, что именно нужно говорить, чтоб успокоить маму. Наверно, потому что для меня взрослые проблемы кажутся детскими и слишком трудными. Для того чтобы знать подходящие слова, нужно быть взрослым. Взрослый всегда поймет другого взрослого. Поэтому я могла только обнять и заплакать вместе с ней. Почувствовав мои прикосновения, она перестала шмыгать носом, вытирая быстро глаза, будто вспоминая, что здесь она не одна.
– Спасибо, мое солнышко, – проговорила она тихо. – Я в порядке! – попыталась она произнести как можно веселее, легонько похлопав меня по рукам.
– Мам… – начала я неуверенно. – Это всё из-за папы, да? Из-за него ты обожглась? – спросила я, вытирая набежавшие слёзы.
Мы редко говорили о нем. Даже слово «папа» звучало каким-то диким и чужим в этом доме.
– Нет, Алиса, – ответила она ровным голосом, – он здесь ни при чём. Я плачу из-за того, что болит рука. От любой боли хочется плакать.
Мама никогда не позволяла себе расстраиваться из-за папы, даже от его упоминания.
Приободрившись после последних слов, она окончательно перестала беспокоиться из-за ожога на своей руке. Встав со стула, она отложила лёд в сторону и как ни в чем не бывало продолжила готовку на плите. Мама всегда начинала чем-нибудь заниматься после разговоров о моем отце. Даже не знаю… она делала это назло себе или ему…
– Садись, – проговорила она, ставя передо мной полную тарелку, – кушай и потом ступай делать уроки. Не затягивай с ними до вечера.
– Хорошо, – ответила я, обрадовавшись, что больше не нужно плакать.
Мамино пюре с гуляшом как всегда было то, что нужно. Еда всегда была вкуснее после слез.
– Ох, господи! Я снова забыла, – воскликнула она разочарованно, выдвинув ящик в кухонном столе. – Вот, – она подняла вверх какой-то белый конверт, – это принес сегодня почтальон. Письмо тебе от Никиты.
Моей радости не было предела, как только я увидела конверт в маминых руках. Я принялась со всепоглощающим чувством поедать свой обед. Мне хотелось как можно быстрее взять конверт в свои руки, вскрыть его содержимое. Что же в этот раз написал мне другой старший брат? Пришлось даже подавиться картошкой от восторга, что я получила письмо.
– Тише, Алиса, не спеши ты так! Оно никуда не денется, пока ты ешь, – проговорила недовольно мама, наливая мне стакан воды.
Мама не могла меня понять. Это же так здорово – получить письмо! Не сообщение в телефоне, не электронное письмо по интернету, а настоящее живое письмо! Которые разносят почтальоны по домам. Это как запечатанный подарок, когда приятен не столько подарок, сколько его наличие.
Расправившись с едой за две минуты, я выскочила из-за стола так быстро, что мамин голос не успел еще добраться до моих ушей, твердя что-то про несделанные уроки. Всё, что сейчас мне было нужно, это аккуратно запечатанный конверт, который я успела схватить со стола, прежде чем выбежать из кухни.
Закрывшись в своей комнате, я ощутила себя в безопасности. Мне, конечно, вовсе ничто не угрожало, но здесь веяло моим собственным миром, где был признан только мой порядок или беспорядок. Я помню тот день, когда привезли мебель для моей отдельной комнаты… Как старательно я расставляла по полкам книги и школьные тетрадки вместе с висящим плакатом над кроватью, на котором была подпись циркового дирижёра. Не знаю, зачем я сохранила этот старый плакат, но если человек раздавал свои автографы, значит, он знаменит, пускай даже я его и не помню. Он же уделил мне время, когда ставил свою подпись на поднесенном мною плакате. А это тоже нужно уважать.
Перехватившее дыхание от уединения в запертой комнате заставило меня подождать еще некоторое время, прежде чем распаковать конверт. Он был так красиво запечатан, что мне стало жаль его портить.
Я взглянула на старательный почерк брата, заполнявшего адрес на лицевой части конверта.
Больше всего мне нравилось здесь то, что напротив строчки «Кому» было указано мое имя. Так здорово, когда что-то делается только для тебя… На планете более семи миллиардов людей, а ты вошел в список тех счастливчиков, у которых есть на тебя время. Глубоко вздохнув, я распечатала письмо. Внутри был один исписанный листок, сложенный пополам. Забыв обо всем на свете, я погрузилась в написанные истории брата, что случились с ним за последнее время. Из письма я узнала, что он нашел новую работу, и намного лучше, чем прежняя, потому что здесь теперь он работает только на себя.
«Хм… неужели работать с кем-то так действительно плохо? Разве быть одному не ужасно скучно?»
Но, махнув головой, я вернулась к чтению. Еще он рассказывает о своей новой девушке – Полине. Что она хорошая, милая и всё такое… Я бегло пробежала глазами по восторженным отзывам своего брата. Мне стало немного обидно, что он заполнил столько строк в моем письме, адресованных некой Полине. Разговоры о ней заняли целых четыре предложения! Что ж… Она мне уже не нравится, раз таким наглым образом вошла в нашу переписку. Вот так я и напишу в ответном письме ему, решила я, продолжая читать дальше. Поведав еще несколько забавных случаев из своей далекой от нашего дома жизни, он как всегда в конце письма передавал теплые приветы родным, не обделяя никого своими шутками, что невольно заставило меня смеяться, позабыв о возникшей внезапно вражде к его идеальной девушке. Когда я улыбаюсь, я не могу ни на кого злиться. В этом весь Никита. Он всегда говорит что-то смешное, даже когда этого и не планировал, заставляя всех нас улыбаться и чувствовать себя в этот момент семьей. Когда он приезжает в гости, то словно поднимает со дна полного стакана осевший сахар, который мама с Гришей не в силах сами поднять. Гриша не был похож на Никиту, скорее, девяносто процентов серьезности у него от мамы. Он не любил много болтать. Мама же, наоборот, всегда успевала поговорить со всеми, но по большой части это походило на грустные высказывания, нежели на обычную беседу. Они, конечно же, тоже пытаются шутить, но их шутки не вызывают такого единения семьи за кухонным столом. Шутить могут все, а вызвать в ответ улыбку, забывающую обо всем, – лишь немногие.
«Ну всё, сестренка, писать больше нечего мне пока. Я и так уже растягивал буквы на три клетки, чтобы целый лист оказался исписанный. (Не вздумай так проделывать, когда будешь писать сочинения в школе (нарисованная улыбка).).
Скучаю по тебе и маме с Гришей. Обнимаю вас крепко.
Ох, совсем забыл!
Спроси у Гриши насчет той суммы, что он мне недавно перечислил. Когда ему нужно вернуть ее обратно? Если что, я и вовсе могу не отдавать (снова рисунок улыбки).»
Я отложила письмо в сторону. Не люблю, когда написанное заканчивается, будь то книга или короткое письмо от брата. Как-то становится грустно и неуютно внутри меня. Конец, какой бы он ни был – счастливый или плохой, всегда означает конец чего-то важного или интересного. Я уронила голову на сложенные перед собой руки на столе. В последний раз Никита приезжал домой месяца два назад. Это очень много для меня, словно мы не виделись несколько сотен лет. Но так бывает, когда ты сильно скучаешь по определенным людям. Несмотря на то что мы находимся в одном городе, он всё равно не может бывать часто дома, потому что теперь Никита приезжает к нам исключительно в гости. Здесь его семья, но дом его там, где он живет собственной жизнью.
Я включала и выключала лампочку в настольном светильнике, так и не подняв головы, ожидая, пока пройдет беспокоившая меня грусть после прочтения. Знаю, что нужно лишь немного подождать – и эта странная тоска пройдет. Всё со временем проходит, если подождать.
Глава 3
После сделанных уроков и дополнительного задания от Вероники Александровны я наконец-то была свободна. На какое-то время. Странно, что все почему-то завидуют нашему возрасту. Повторяя с тяжелыми вздохами, что наша жизнь самая замечательная и что сейчас мы, не понимающие ничего дети, имеем. Свободная от всех хлопот и забот. Но чему здесь можно завидовать, спрашивают они? Как по мне, так вечный контроль того, что мы делаем, как, зачем и почему, и не прекращающиеся указания, как надо жить. Мне больше по душе жизнь взрослого, который работает и зарабатывает деньги. Где деньги, там ни от чего не зависящая жизнь.
Повертевшись лениво на крутящемся стуле, я решила пойти к Диане – жене Гриши. И заодно навестить малышку Жасмин. Красивое имя… Как цветок. Правда, сама она такая страшненькая и ужасно сморщенная… А еще она постоянно кричит и кричит! И не дай бог не сделаешь, как она хочет! Но теперь она новый член семьи, и нужно принимать ее такой, какая она есть. Родных ведь не выбирают. Проходя мимо гостиной и кухни, я выскочила бесшумно в коридор, пока мама была занята чем-то важным на кухне. Она всегда находит, чем заняться, чтобы у нее не было времени скучать.
Перебежав из одного дома в другой, касаясь жарких лучей солнышка, я как всегда сосчитала каменные ступеньки при подъеме. Количество не изменилось, конечно же. Всё так же ровно семь ступенек. Я бы добавила одну сюда или, наоборот, убрала, чтобы хоть как-то разнообразить счет. Скучно делать одно и то же. Тихонько приоткрыв дверь, я увидела сидящую на стуле Диану, мирно качающую на своих руках Жасмин. У нее были закрыты глаза. Видимо, она только что уснула. А она все же милая, когда молчит, и кажется довольно беззащитной вот так на руках и с подергивающейся соской во рту.
Диана, заметив мое лицо в щели приоткрытой двери, тепло улыбнулась. Жестом она показала мне входить. Осторожно, чтобы не разбудить Жасмин, я закрыла за собой немного скрипучую дверь и на цепочках, воображая себя самым легким перышком в мире, приближалась к ним.
Диана, чтобы не потревожить заснувшую на руках малышку, неторопливо поднялась со стула и отнесла ее в кроватку. Еще немного покачав кроватку, она тихо напевала какую мелодию с закрытом ртом. Вот бы меня так укачивали, когда совсем не можешь заснуть… Успокаивая приятной мелодией, для которой необязательно даже выговаривать слова. Чем взрослее ты становишься, тем меньше заслуживаешь внимания.
Вернувшись, Диана облегченно вздохнула, потирая руки.
– Я думала, она никогда не уснет, – проговорила она шепотом, закрывая детскую. – Давно пришла из школы?
– Ага, – ответила я, кивнув. – Только что сделала уроки. А как у вас день прошел? Гриши еще нет дома?
Диана принялась собирать детские игрушки, разбросанные Жасмин по всей комнате.
– Как всегда, – сказала она со вздохом. – Покушали, поиграли, сходили на горшок, спим. И так по кругу.
– Хм… Звучит не так уж плохо, – ответила я, немного завидуя своей племяннице.
До сих пор не могу поверить, что я чья-то тетя. Получается, я тоже могу командовать, раз в нашей семье появился кто-то, кто младше меня? Мои родные постоянно так делают. Если им что-то нужно принести, Алиса прям кстати.
Диана улыбнулась на мое замечание.
– Слышала, Никита прислал тебе очередное письмо? Как у него дела?
– Хорошо. Нашел любимую работу, хорошую девушку. Недавно вернулся из нового путешествия. Кажется, он счастлив, – заключила я, делая умный вид.
– Не всегда всё так просто, Алиса, – ответила Диана, поднявшись с пола. – Поначалу нравится все, что ты находишь, но только время покажет, так ли это.
– Почему? – спросила я непонимающе.
– Сложно сказать. Понимаешь, очень часто новизну путают с желанием. В общем, если тебе что-то не надоело, значит, ты это любишь.
Я задумалась.
– А может, не стоит тогда тратить всё свое время на поиски неизвестного? Так вся жизнь пройдет!
– Конечно, можно, – ответила Диана, улыбнувшись. – Но все мы хотим быть созданы для чего-то и кого-то. Вот и ищем что-то похожее на это.
Я закатила глаза. Как же всё запутано у взрослых.
С улицы послышался громкий стук калитки. Гриша вернулся с работы.
– Еще только май, а солнце жарит как в середине лета, – пробурчал недовольно Гриша, заходя в дом.
– Тсс… тихо! – воскликнула шепотом Диана, указывая на детскую Жасмин. – Если разбудишь, будешь сам ее качать на руках целый час. Если тебе, конечно, повезет так мало.
– Спасибо, но нет, – ответил уже тише Гриша, садясь за стол, – лучше я попрошу об этом Алису. Она наверняка соскучилась по Жасмин, раз сидит здесь.
– Почему я?! – воскликнула я тут же с недовольством. – Почему всегда крайней оказываюсь я?
Гришу забавляло мое непонимание.
– Ты же у нас младшая, и к тому же тебе все равно нечем заняться.
Я фыркнула в ответ.
– Как же мне получать удовольствие от своей беззаботной жизни, когда меня постоянно что-то заставляют делать?
– А ты как думала? – продолжал подшучивать надо мной Гриша. – За всё приходится расплачиваться, даже за беспечность. Мы таким образом подготавливаем тебя ко взрослой жизни, где первым делом идет ответственность за то, что ты вырос.
Диана попросила нас спорить как можно тише, без пробуждения Жасмин. Но я не собиралась просто так сдаваться.
– Между прочим, у меня есть чем заняться. Мне нужно ответить на письмо Никиты, – ответила я победоносно, что нашла занятие, не терпящее отлагательств. Так считала я, по крайней мере, сама.
Гриша некоторое время молчал.
– Что пишет на этот раз брат? – спросил он с недоверием. – Опять посещает свои курсы по духовному росту? – подметил он с издевкой, в которой больше было грусти, чем шутки.
Я его в какой-то степени понимала. Никита после посещений регулярных тренингов стал постепенно меняться. Это случилось примерно с полгода назад, когда он приезжал к нам в гости и не переставал рассказывать о своих встречах, где учат смотреть на жизнь по-другому. Я так поняла, там дают уроки счастья, раз ты сам этого не можешь познать. До этого момента я и не подозревала, что и взрослых учат, как жить. Неужели это так сложно? Никита не прекращал говорить о времени, которого всегда не хватает, о близких, на которых постоянно мы не находим этого же свободного времени, а еще… о каком-то долге перед землей и кармой, что мы несем от наших предков. В общем, Никита старался жить правильно. Родные считали, что он попал в какую-то секту. Он хотел что-то изменить, а в результате изменился сам. Никита становился всё более задумчивым, придирчивым, постоянно всех поправляя, и, как следствие, всё чаще был мрачным и раздражительным. Чем больше он говорил, тем реже смеялся. Его шутки приобретали какой-то злой характер, как у тех старшеклассников в школе. По большой части он перестал шутить. Он высмеивал.