В данном случае можно ограничиться немногими словами в адрес исторических амазонок. Природа поведения человека в условиях стресса ныне остается и останется такой, какой была в прошлом; и находящаяся в трудном положении женщина будет иметь склонность к преувеличению человеческих страстей. Незачем, да и напрасно, обращать особенное внимание на тезис, который превосходно проиллюстрировали миф и история.
Стоит более подробно обратиться к греческому гуманистическому духу. До нас не дошло ни одного рисованного на глине или высеченного из камня изображения амазонки, хотя бы приблизительно соответствующего по времени жизни даже последнему из подлинных мифотворцев. Все скульптуры и изображения на расписных сосудах, которыми мы располагаем, принадлежат относительно более поздней поре, когда первоначальное, породившее миф явление уже отмирало. Литература, однако, дает нам некоторое примитивное представление.
Письменные источники рассказывают о буйном и кровожадном племени, склонном к каннибализму и человеческим жертвоприношениям в своей религиозной практике, отрицающем естественные порядки в обществе, живущем только войной со своими соседями, и неумолимом в своей ненависти. Мы видим, что амазонки презирают греческую культуру, восстают против греческих полубогов, подобно безумным аргонавтам сокрушают Африку в поисках предродового пояса (ибо предположение о поясе девственности у амазонок самым откровенным образом искажает действительность). Они осаждают Афины, и от взятия священного города Минервы их удерживают только дипломатические ухищрения. Длинная история эта повествует о грабежах и насилии. И, тем не менее, даже в ранних Гомеровых гимнах уже присутствует гуманизирующий дух. Ахиллес, оторванный от оплакивания мертвого Патрокла ради штурма Трои, впал в великий гнев, вызванный злобной и кровожадной царицей амазонок и ее подручными, пришедшими на помощь Приаму, которые пришли лишь для того, чтобы дать выход своей, направленной против греков ярости. Но в миг победы, когда Ахиллес уже намеревался нанести смертельный удар поверженной царице, красота ее остановила героя. Восхищенный такой воинской доблестью, он жалел о том, что рука его должна погубить такую женщину. То, что она достойна смерти, что она вынудила Ахиллеса защищаться, не изменяет всего ужаса ситуации, ибо мужчина ощущает себя неправым, каким бы ни был повод. Пафос подобной ситуации вызвал к жизни шедевры изобразительного искусства. А весь эпизод подробно описан Арктинием Милетским в его поэме «Эфиопия», продолжавшей «Илиаду» и высоко ценившейся соотечественниками. Подобное отношение к амазонкам почти неизменно обнаруживается в греческом искусстве. Мы располагаем изображениями их битв с грифонами, варварами, Гераклом, их побед и неудач, предшествовавших походу на Афины. Мы видим изображения групп и одиночных амазонок, не всегда обладающих идеальными фигурами, но превосходно развитых и сохраняющих изящество даже в конных и пеших поединках. И все же в них всегда угадывается нечто не совсем женственное. Лица амазонок обыкновенно наполнены силой, они прекрасны и часто не лишены нежности. Во всех произведениях, оставленных нам греческими скульпторами, не обнаруживается никаких признаков излишней мужественности и грубости, однако в них всегда присутствует намек на то, что женщины эти все же не были обыкновенными. И это самым строгим образом соответствует позднейшим греческим представлениям, видевшим в амазонках великолепное женское племя, строго подавлявшее естественные наклонности, подчиняя их интересам общества и его идеалам. Воплощение подобного отношения художниками становится вполне заметным при рассмотрении прочих примеров идеализации греками женского тела, идет ли речь о жеманящейся Венере, горделивой Диане, величественной Афине, или о женщинах более простых – смеющейся девушке или достойной матроне. Мы можем только остановиться в восхищении перед возвышенностью чувств и удивительным мастерством, с которым она донесена до зрителя. Тем не менее, при сравнении, этическое значение повестей Востока зачастую оказывается намного выше их западных аналогов. Однако в одном случае духовность эта скрыта и прекрасная мысль находит грубое воплощение; в другом – она напротив, возвышена. Мы можем продолжить сопоставление на примере населенного ракшасами Цейлона или острова Вак-Вак (повесть о котором донесена до нас арабскими источниками) с мифом об острове Ээя. Здесь жила Цирцея, окруженная очаровательными служанками и прирученными зверями, занимавшаяся, по всей видимости, как и женщины Востока, обольщением мужчин и принесением их в жертву. Насколько поэтично смягчена здесь жестокая мораль. В одном случае использован грубый и ядовитый символизм. В другом – заменившийся более мягким гуманизмом. Отчасти благодаря последнему в тех случаях, когда греческие художники изображают мужчин в качестве противников амазонок, в фигурах и чертах воинов нередко читается некая нерешительность. Они сражаются насмерть, но не ощущают ненависти, хотя, конечно, случаются и исключения. Одно из них мы видим в изображении двух всадников, представляющих собой фрагмент терракотового изваяния, находящегося в коллекции Таунли: безбородый греческий юноша склоняется вниз со спины вставшего на дыбы коня, левой рукой хватает амазонку за волосы, с силой запрокидывая ее голову назад; и пока она падает, заносит короткий меч правой рукой, чтобы поразить ее. Сцены свирепых сражений изображены на многих крупных скульптурных рельефах.
Как правило, художники словно бы стремятся в своих произведениях донести до мира ту мораль, которую они извлекли из легенд и суровой жизненной борьбы.
В мелких формах искусства, нумизматике и керамике, мы видим более близкое приближение – по духу, конечно, а не всегда по времени создания – к старинным версиям легенды. Дело в том, что произведения эти представляют собой вообще более популярную отрасль искусства, апеллировавшую к oipoloi. Как свидетельствует нумизматика эллинистических стран, монеты, в которых апологеты видят доказательство действительного существования государства амазонок, во многом сомнительны, поскольку значительное количество фигур, считавшихся изображениями амазонок, на самом деле символизируют гениев-покровителей городов. Из них можно извлечь немногое – как с исторической, так и с художественной стороны. Керамика зачастую груба как с точки зрения гончарного мастерства и росписи, так и эмоционального содержания. Подобная примитивность, вне сомнения, объясняется популярным характером самого ремесла, а не возрастом, поскольку мы находим во многих образцах тенденцию к усложнению рисунка: амазонки и греки не сражаются лицом к лицу, но поворачиваются и изгибаются в сложных позах, часто сопровождающихся множеством деталей. Таким образом происходит отступление от примитивных образцов. Однако подобное украшение керамики почти всегда свидетельствует об имитации, если не о прямом копировании, поскольку слишком часто принимает форму карикатур на благородный образец. В любом случае легенды предоставляли горшечникам популярные темы, к числу которых относились и амазонки, занятые своим любимым делом, – нанесением увечий и убийством. Истории о Беллерофоне, Геракле, Ипполите и Тесее воспроизводятся в бесконечном числе вариаций и со значительным пылом. Следует отметить, что на этих росписях царицы амазонок изображаются с круглыми щитами, украшенными головой Медузы, хотя иногда маски горгоны изображены и на щитах греков, являя тем самым некое смешение идей или отражая различные моральные оценки художника. В то время как битвы происходят обыкновенно между женщинами и греками, мы иногда видим амазонок, помогающих грекам в борьбе против чудовищ, a отношение Ахиллеса к Пентесилее изображается откровенно и с некоторым сочувствием. Существует также заметное разнообразие в костюмах амазонок. Одежда их меняется от короткой туники или хитона до полной брони, c афинскими шлемами и щитами в виде полумесяцев, и далее – к персидскому типу воительницы, облаченной в тесно облегающую тело тунику и шаровары, с фригийским колпаком на голове, – наряда, удивительным образом подчеркивающего наготу их противников.
Помимо грубой работы, характеризующей большинство подобных изделий, производившихся чисто механическим нанесением повторявшихся изображений на глину, следует отметить попытки изобразить одновременно свирепость и красоту женщины.
Переходя к рассмотрению скульптур, даже самых ранних среди существующих, не следует забывать, что они принадлежат ко времени, значительно отстоящему от жизни творцов мифов, отделенных целым тысячелетием от легендарных дней силы и славы женщин-воительниц. Здесь битвы с амазонками – триумфально торжествующими или величественными в смерти – всегда выражают смешанную с уважением божественную печаль Ахиллеса. Это можно видеть даже на тех остатках фризов храма Асклепия, находящихся ныне в Центральном музее Афин, хотя эти обломки статуй изображают удивительно жизненные сцены свирепой битвы. Ваятели вложили все свое мастерство, чтобы донести до зрителя ощущение вполне достоверной яростной энергии, потоком проливающейся перед ними. Раненная в горло амазонка соскальзывает со скачущего коня. Другая, упавшая на колени, демонстрирует на своем великолепном лице смертные муки. Находящаяся же на переднем плане, уже изувеченная держится на своем вставшем на дыбы скакуне, вцепившись сильной рукой в его бока: она подняла правую руку для того, чтобы нанести удар смертоносным копьем. Оружие и большая часть руки отсутствуют, но обе груди проступают под одеждой. В каждой фигуре угадывается напряжение боя, идеальные формы тренированных тел наделены красотой. С особенной тщательностью выполнены драпировки. Хранящиеся в Британском музее скульптуры из храма Аполлона Избавителя, возведенного в Фигалии на Пелопонессе, представляют собой удивительную галерею изваяний сошедшихся в битве амазонок и греков, причем фигуры воительниц наделены приковывающим к месту очарованием как в тех случаях, когда изображают боевой пыл, так и когда в них чувствуется утомление побежденных. Эти изношенные временем и, тем не менее, великолепные мраморные плиты кроме жестоких поединков передают множество трогательных сцен. Одухотворенные персонажи расположены так, чтобы можно было полностью оценить опасность, напор и тяжесть сражения. Раненую амазонку, конь которой споткнулся, бросив ее вперед, ухватил за правую ногу грек, намеревающийся довершить падение женщины. Другую всадницу стаскивают с коня за голову. Подобная запрокинутая, схваченная за волосы голова – чтобы лишить равновесия или нанести смертельный удар – изображена еще в трех или четырех группах, символизируя интенсивность сражения. С другой стороны, ахиллесова скорбь доминирует в нескольких сценах, хотя и находящихся с другой стороны. Амазонка уводит с поля сражения раненого грека, поддерживая его за плечи; другая воительница преклоняет колени возле раненой сестры; в третьем случае женщина останавливает рукой оружие, направленное амазонкой в поверженного врага. Следует признать, что рыцарство проявляет лишь женская сторона, но главное заключается в том, что благородство это проявлено в честной борьбе. Греческий художник не попытался умалить или обесчестить женщин-воительниц, которых он считает врагами, достойными и эллинского оружия, и уважения. Храм этот был построен Иктином, сотрудничавшим с Фидием при возведении Парфенона, и, по словам Плиния, в украшении его приняли участие лучшие афинские скульпторы. Поэтому можно считать, что здесь мы имеем дело с подлинным греческим восприятием. В обоих случаях костюмы амазонок являются достаточно примитивными. Они носят короткий – выше колена – хитон, перехваченный на талии поясом и переброшенный через грудь с застежкой на левом плече. Ноги обнажены и босы, иногда на правой лодыжке показан ремешок, удерживающий на ней шпору. Шлем, если таковой имеется, принадлежит к типу Минервы. Драпировки показаны с огромным искусством, они обрисовывают и развитое тело, и свидетельствуют о напряженности битвы. Для всех деталей характерна простота, подчеркивающая физическую красоту тела. Также находящиеся ныне в Британском музее скульптуры с гробницы Мавзола, сатрапа Карии, возведенной его вдовой в Галикарнассе, принадлежат к несколько более позднему времени и обнаруживают больше вольностей и меньше утонченности в обработке. В них чувствуется влияние предшествовавших мастеров. Драпировки более длинные и обильные; добавлена свисающая с плеча хламида; однако фигуры, находящиеся в самом жару сражения, оказываются удивительным образом незадрапированными. Некоторые характерные детали возвращают нас на просторы диких скифских степей: спасающаяся с поля боя амазонка повернулась лицом к хвосту коня и целится дротиком в преследователей. Здесь подчеркнута напряженность битвы, сцены битвы наполнены яростью, но сражение это – сражение равных.
Две первые группы принадлежат к времени высшего расцвета греческого искусства, когда ощущалось влияние Фидия, Поликлета и Праксителя. Сами великие мастера не оставили известных примеров обращения к теме, хотя пять прославленных мраморных изваяний амазонок почти несомненно являются копиями оригинальных бронзовых фигур. Все пять обладают заметным фамильным сходством. Ватиканская амазонка приписывалась Фидию и, хотя она отчасти попорчена неумелой реставрацией, наделена бесценной красотой. Эта юная воительница является представительницей особого типа, отличающегося не столько внешним видом, сколько пережитым испытанием; в отличие от прочих она не ранена в правый бок. Девушка опирается на копье, которое держит в левой руке; правая рука (реставрированная), поднята над головой, пальцы ее прикасаются к верхней части копья. Не может быть никаких сомнений, что ладонь должна охватывать копье, и вся поза свидетельствует о том, что воительница готовилась вспрыгнуть на спину коня. Тело полно энергии, хотя показан тот миг, когда оно отдыхает, еще готовясь к прыжку; спокойное лицо может показаться даже милым, несмотря на твердый очерк. Амазонка изображена в коротком хитоне, перехваченном на талии и скрепленном на правом плече, оставляя открытыми часть левого бедра и груди. Заметны некоторые признаки отсутствия груди; во всем остальном это образец юного совершенства, хотя в некоторых отношениях – совершенства Адониса. Капитолийская амазонка обнаруживает больше нежности, в то время как скульптор разумным образом избежал изображения истинной женственности. Впрочем, утверждают, что голова принадлежит другой статуе. Раненая девушка, изображенная в коротком хитоне, чуть отставила назад ногу, возможно опиралась на копье правой рукой (однако реставраторы изобразили его поднятым над головой). Левая рука отводит драпировку от раненого бока. На статуе нет признаков ампутации груди; правая обнажена, но левая скрывается под драпировкой. Берлинская раненая амазонка подняла руку над головой, словно бы инстинктивно отгораживаясь ею от удара меча. Левой рукой она опирается на колонну, левая сведенная болью нога отведена назад. Однако, невзирая на явное страдание, ни члены ее тела, ни черты не искажены. Хитон достаточно короткий, верхнюю часть тела прикрывает совсем скудная драпировка, но обилие пышных складок одновременно и декоративно, и естественно. Изваяние приписывалось Поликлету, однако, скорее всего, является копией бронзового образца, который, как утверждает одна очаровательная история, входил в комплект, украшавший храм Артемиды Эфесской. Следует помнить, что в соответствии с не слишком вероятным стечением событий, о котором повествует Плиний, Фидий, Поликлет, Кресилай и Фрадмон соревновались в том, чья статуя будет признана лучшей, и каждого попросили назвать победителей. Все скульпторы поставили на первое место собственную статую, а второе отдали работе Поликлета, фактически проголосовав за него. В соответствии с очень древним преданием, Эфес, вне зависимости от того, был он основан скифскими воительницами или нет, предоставил этим женщинам убежище во время трудного возвращения после неудачного вторжения в Аттику. Хотя эта повесть о соревновании обладает некоторым ароматом достоверности, мы можем извлечь из нее только то, что изваяния амазонок выставлялись в храме. Во всяком случае, подобное стремление греческих скульпторов почтить Артемиду в ее более мягкой ипостаси Помощницы свидетельствует о гуманистическом характере их искусства и может объяснить вне сомнения удивительное сходство упомянутых трех изваяний, хранящихся в коллекциях Ленсдауна и Вены. В данном случае мы, конечно, отошли очень далеко от жутких и кровожадных хищниц первобытных легенд, и даже от образа той женщины, что присутствует на страницах «Илиады».