Он снова скормил уроду купюры и мелочь. Добавил еще.
– Я хочу, чтобы…
«А чего я хочу? Просить надо то, о чем действительно мечтаешь».
Как на зло все мечты и желания в едином порыве покинули голову.
– Пусть у меня на столе появится н-ну… чемодан зеленых!
Ничего не произошло.
То ли магия была слишком сложной, то ли плата недостаточно солидной.
«Не-е, таких желаний он не исполнит», – подумал Толян. – «Это те не Старик Хоттабыч! Че ж придумать, епт?»
Он решил ненадолго отвлечься, взял пульт и включил телевизор.
– Джесси, ты должна решить, чего ты хочешь, – говорил белозубый голубоглазый парень понурившей голову красотке. – Нельзя просить бога обо всем и сразу, понимаешь! Может, сперва попросишь его помочь тебе разобраться собственных чувствах?
«Точняк!»
Толян погасил телевизор.
– Хочу, чтобы ты мне помог…
Не успев договорить, он мигом осознал, чего хочет.
«Хочу, чтобы с Катюхой все получилось и как можно быстрее!»
Катюха, наверное, уже собирала вещи, решив, что попала в дом к буйному шизофренику.
Отчетливо понимая, что именно ему необходимо сделать, Толян бросился ее искать.
К двум часам желание исполнилось.
Черный дым
Пятнисто-серая пушистая кошка Ушаня (ей дали это имя за длинные, как у рыси уши с мягкими кисточками) покинула свой дом и, повинуясь внутреннему зову, отправилась на разведку.
Лежащий за пределами малого мира, то есть дома, мир большой, выглядел и ощущался не так, как обычно. Однако причину этой ползучей перемены еще предстояло узнать.
Мудрая Ушаня прошлась по дощатому забору и, спрыгнув вниз, встретилась лицом к лицу с черным соседским петухом. Вздорный петух, заквохтал, возмущенно тряся красной бородкой, и стал приближаться к кошке.
Ушаня выгнула спину колесом, подняла опахалом хвост и слегка стукнула пернатого лапой по голове. Возмущенный пуще прежнего хозяин двора захлопал крыльями, но тут же благоразумно решил ретироваться.
Кошка продолжила путь напропалую по чужим участкам.
Поиздевалась над большим старым лохматым псом, прикованным к будке. Псина заливалась бешенным лаем, рвалась с цепи и в итоге лишь потеряла дыхание, зайдясь надрывным собачьим кашлем.
Потом повстречала людей. Ее манили пальцем, говорили: «Кс-кс!», воображая, будто этот глупый, никогда не действующий зов, заставит ее подойти ближе.
Ушаня неплохо понимала человеческую речь. В прошлых жизнях ей довелось побывать и полубожественным созданием в Древнем Египте, и слугой дьявола в средневековой Франции, и главным любимцем эксцентричной английской баронессы, объехавшим вместе с хозяйкой полмира.
Она могла бы общаться с людьми на многих языках, если б умела разговаривать. Впрочем, стоило Ушане выразительно заглянуть человеку в глаза и трогательно мяукнуть, и человек обычно понимал, что от него требуется. Этого было достаточно.
Правда извечный человеческий недуг, который сами люди гордо называют абстрактным мышлением, делал людей замороченными, глупыми и катастрофически оторванными от мира существами. Никакие коробки, в которых люди жили, в которых передвигались и сквозь которые смотрели на других людей, не могли компенсировать эту беду.
Потом Ушаня полежала в тени смородинового куста, умыла языком лапы и грудь, с грустью вспомнила котят, которых хозяйка зачем-то решила раздать своим знакомым, и, неудачно попробовав сцапать семенившую мимо трясогузку, продолжила путешествие.
Ее тянуло в поля, хотя раньше она туда никогда не заходила. Ушаня чувствовала, что что-то не так. С самого утра она ни разу не видела других. Другие, как назвала бы их Ушаня, умей она говорить – это бесплотные существа, населяющие мир с незапамятных времен. Люди давным-давно разучились их видеть и чувствовать, а теперь и вовсе перестали в них даже верить. Домовые, овинники, банники, полевики, злыдни, кикиморы, лешие, болотники, водяные, русалки – большие и малые, добрые и злые, забавные и страшные. Теперь их как ветром сдуло.
Уйдя в безбрежный океан колышущейся травы и цветов, Ушаня очень долго следовала по какому-то не вполне понятному ей самой маршруту. Ей казалось, она чувствует необычный смутный запах, какого прежде не знала.
В зените среди густой синевы и белых клочков палило золотистым огнем солнце. Порхали бабочки, деловито гудел шмель. Черной зловещей точкой, простирая крылья, висел в небе коршун. Его бы стоило опасаться, но Ушаня знала, что хищник едва ли посмеет напасть на хранительницу загробного мира.
До сих пор ей не встретилось ни одного другого. Если предположить, что все они, включая даже недобрых, сорвались с места и разом ушли, местных жителей в будущем не ждало ничего хорошего.
И вдруг Ушаня увидела дурную метку: лежащую на земле черную тушку мертвого крота. По запаху было ясно, что это вовсе не крот, а маленький луговик, который перевоплотился в крота перед тем, как его убили. Другие своей смертью не умирали никогда.
Ушаня внимательно изучила мертвое тельце и осторожной поступью двинулась дальше. В текущей жизни она еще ни разу не сталкивалась ни с чем подобным.
Она спросила у коршуна, что это может значить. Коршун с высоты дал ей пространный ответ, следуя которому кошка стремглав бросилась туда, где таилась пугающая истина.
Чуждый запах, который она уловила в первые минуты странствия, усиливался с каждым скачком.
Достигнув крутого спуска, сбегающего к реке, Ушаня разглядела курящийся вокруг большого человеческого жилища, окутывающий его подобно туче черной копоти, расползающийся грязными щупальцами по земле ирреальный колдовской дым.
Это было самое худшее, что могло произойти.
Ушаня выгнула спину, вонзила когти в землю и что было злости зашипела на дым, требуя, чтобы тот убирался туда, откуда пришел. В далекое царство-могильник, в мир раскаленного песка и мертвых камней, по которым карабкаются черные скорпионы и ползают, шелестя сухой кожей, ядовитые змеи.
В ответ черный дым на мгновение превратился в огромную, страшную собачью пасть с черным языком и сверкающими клыками. Оглушительно и насмешливо залаял.
«Что ты можешь против меня!»
Ушаня поняла, что враг совершенно прав. Она не могла ничего.
Разборка
Черное, зернистое как наждачная бумага шоссе бежало из непроглядной мглы навстречу горящим фарам несущегося в ночи внедорожника.
Все напряженно молчали. Лишь из заглушенной автомагнитолы едва слышно доносился никому не интересный Дэвид Бирн.
Говорить было не о чем. Все детали предстоящей встречи, любой мыслимый вариант развития событий, любая возможная лазейка и прокол были сто раз обговорены, расписаны и распланированы на бумаге по секундам.
Толян думал об истукане, которому в эту ночь полностью доверил свою жизнь. Карим с механической быстротой перебирал четки. Сашок, как всегда, одними губами молился о грешной душе своей.
У всех при себе были стволы. Карим для верности прихватил даже дробовик.
За ними следом ехал еще один джип, в котором также сидели четверо самых опытных, вооруженных до зубов братков.
Сидевший за рулем Каленый взглянул на стрелки часов и приложил к уху сотовый. Толян затаил дыхание, слушая тихие равномерные гудки.
Наконец-то ответ.
– Завалили? – по губам Каленого пробежала кривая улыбка. – Тихо, да? Крас-савы!
По машине пронесся возбужденный гул.
– Есть!
– Он там че, один был?
– Один, один… – ухмыльнулся Каленый.
Кортеж свернул на проселочную дорогу и, мотаясь по вековым колдобинам, пополз в какую-то богом забытую глушь.
Кругом простирался заросший бурьяном пустырь. Лишь в сотне метров серой полосой проступал бетонный забор, за которым торчали темные остовы заброшенных заводских построек.
В сердце этой пустоши на голой плеши, которой заканчивалась дорога, возле ржавых железнодорожных путей стояли две черные иномарки с тлеющими фарами, а рядом прохаживались и разминались с сигаретными огоньками у лиц мутные фигуры. Кажется, их было десять.
– На два больше, чем нас, – проворчал Каленый, ставя джип на нейтралку.
Братки начали выходить из машин.
Две шеренги по традиции медленно и вальяжно приблизились друг к другу.
Выступивший из середины навстречу Толяну долговязый тип с рассеченной губой и цепью поверх синей рубахи заговорил первым.
– Чего звал? Не спится?
– У Директора к тебе разговор есть, – вяло промолвил Толян. – Свидеться хочет. На ковер приглашает.
– А че мне его ковры портить? – высокомерно улыбнулся Север. – Давай тут все обсудим. У вас ко мне предъява?
– Предъява. От чужого откусываешь. Не по понятиям жить стал!
– Хм!
– Рейс Москва-Караганда. Спецгруз: сорок три контейнера. Что с десятью?
– Местным отступной заплатить пришлось. После этого дела… Директор в курсе должен быть.
– Он в курсе. Только вот новость дошла: ты на махамбетовцев как работал, так и продолжаешь работать. На двух стульях усидеть хочешь? Где товар?
– Это кто ж тебе такое сказал? – оскалился Север.
– Гарик твой. Которого ты в Каме утопить хотел.
– Хех! Ты это… хорош гнать! Кого ты слушаешь-то вообще?
– А ты че такой дерзкий?
Толян как бы невзначай резко взмахнул рукой.
Со стороны завода щелкнул снайперский выстрел. Стоявший с краю молодой по прозвищу Серый охнул и начал оседать, хватаясь за живот.
Север и его кодла разом, словно по команде, выхватили пистолеты, готовые изрешетить Толяна и всех, кто с ним приехал. Они явно ждали этого выстрела. Через долю секунды их пальцы уже вдавили бы курки, но именно этой доли секунды хватило Толяну и его друзьям, чтобы взять недругов на мушку. Исход сражения был предрешен до его начала.
– Стволы в землю, гниды! – взревел Толян.
Наступило оцепенение.
Север, как затравленный волк бегал глазами по вражеской шеренге, останавливая взгляд то на дробовике в руках Карима, то на коротком спецназовском «Вихре» в руках незнакомого здоровяка.
Перевес был не в пользу напавших. К тому же ярко зажженные фары джипов били прямо в глаза, мешая сосредоточиться.
– Вы че, фраерки, еще не въехали? – Север усилием воли заставил себя презрительно усмехнуться. – У нас там снайпер сидит! Через пару секунд вы все деревянные бушлаты наденете!
Он злорадно поглядел на корчившегося в агонии Серого, который почему-то уже не корчился и не истекал кровью, а преспокойно сидел на земле, подняв руку с пистолетом.
– Твой снайперок в котельной с открученной башкой лежит, – сухо объявил Каленый.
У Севера екнул кадык, глаза испуганно заморгали, как у перетрусившего подростка.
– Стволы в землю! Или кишок не соберете! – прорычал Толян.
Одно за другим черные дула медленно поползли вниз, боясь все же опуститься до конца.
– Амба! – довольно осклабился Толян, выхватывая зубами сигарету из пачки. – А теперь колись, сука! Откуда борзоты набрался? Кому надо? Чья затея?
– Махамбетова, – выдохнул Север.
– Да неужто! Старик умом двинулся, да?
– Н-не знаю. Он мне сказал…
– По чесноку ответишь – не убью.
– А, сука… м-мать… Булат!
– Хм! Булат?
– Хотел Директора с казахами стравить! Ты ж его любимчик. Я б тебя грохнул, а все стрелки на Тимурыча. Аванс отвалил щедрый. Нам-то один хрен, что вы, что степняки – от кого пулю в спину получать!
– Со снайпером сам придумал?
– Да.
– Дурак! Пулемет бы лучше взял.
Толян сплюнул Северу под ноги.
– Бог видит, Толян, не хотел я твоей смерти! Сам ты до этого дерьма довел!
– Короче, чтоб через два дня деньги за груз были у Директора. А нет – будем с тобой разговаривать по-другому. Понял?
– М-м…
– Исчезни!
Север с опустошенным видом начал поворачиваться к машинам.
– Погодь! – улыбнулся Толян. – Щас фейерверк будет.
Каленый достал мобильник и что-то мягко сказал по нему загадочным полушепотом.
Со стороны завода щелкнуло. Взорвалась шина одной из иномарок. Щелк! Вторая. Щелк! Треснули стекла.
Когда обе машины пришли в жалкий вид, Толян бросил Северу в лицо рублевую монету.
– На автобус!
Север, стиснув зубы, зашелся бессильной витиеватой матерщиной.
– А все-таки, шеф, как ты узнал про западню? – спрашивал Сашок, когда они мчались в кабак праздновать победу.
– Я те сто раз уже рассказывал!
– Оно-то понятно! А главный источник?
– Это только я и Директор знаем, понял?
– По-онял…
Толян подумал, что надо будет попросить болвана состряпать какую-нибудь безукоризненно убедительную ложь.
«Как бы Директор не заподозрил чего…»
Он закрыл глаза под тихий бархатный баритон Круга. Впервые за долгое время у него было право не думать ни о чем.
Последний росс
– Не-ет, не согласен я с вами. Ра-ди-каль-но! – говорил Борис Генрихович, опять неумело забрасывая удочку. – Россия, которую вы рисуете… Слушайте, ну вы же знаете, что тот же Пушкин для публикации писал одно, а в переписках своих личных совсем другое. Вы вспомните его строки: «И нежно чуждые народы возлюбил! И мудро свой возненавидел!» Мудро! И это писалось, когда, как нам сейчас кажется, Россия пребывала на пике своего процветания и могущества. Ненавидеть ее было мудро! С чего бы?
– Для меня русофобия Александра Сергеевича не секрет, – брезгливо промолвил Аркадий Романович, скорбно глядя на искрящуюся рябь. – Пушкин и не такое писал. Особенно, когда страдал желудком в ссылке.
– Вот, вот! Любой, кто тогда жил и мыслил, видел, на каких ничтожных ниточках держится все это хваленое благополучие.
– И что же для вас Россия, уважаемый Борис Генрихович? – Аркадий Романович с высокомерной заинтересованностью поднял свои ястребиные брови.
– Все просто. Мы гибрид Европы и Африки. Народ, ставший жертвой тяжелейшего климата и огромной территории, в которую вцепился и с которой не знает, что делать.
– Да-с… И правда, как все просто!
Борис Генрихович снизу вверх глядел на статного, широкоплечего человека лет сорока с холодными глазами и светло-русыми усами на бледном истинно офицерском породистом лице.
«Куда меня несет?» – подумал Борис Генрихович, чувствуя, что все равно уже не остановится.
– Стало быть, по-вашему, Россия – это нечто уродливое, косное, беспутное и несамодостаточное.
– Ну знаете… Коли рожа крива, надо иметь смелость взглянуть в зеркало!
– Хм! Вы, я гляжу, большой любитель переиначивать чужие цитаты?
Он достал из серебряного гравированного портсигара сигарету и начал задумчиво перекатывать в пальцах, не спеша зажигать.
– А как вам путевые записки Фонвизина о Европе? Там ведь тоже все не так было гладко, как вам нравится думать.
– О-ой, ну ради бога! Перечитайте еще раз, вы поймете, что это совершенно несерьезные, полупародийные в сущности ворчалки. Знаете, это все равно, как наши сейчас ездят в Америку и поражаются: у них-де, оказывается, тоже бомжи на улицах есть, и мусор кое-где, и грязь, и дома стоят не ремонтированные…
– У вас клюет!
– А… все уже… Надо бы потише говорить.
– Надо.
– Вы знаете, – Борис Генрихович утер капающий с бровей пот. – Дело ж не в этом. Кошмар нашей жизни не в том, что где-то грязно и штаны не на что купить – везде так. Но вот представьте: Российская империя (которую мы пролузгали, пропили, проплевали), начало двадцатого века. Не восемнадцатого, не семнадцатого – двадцатого. Две деревни, по ту и по эту сторону реки. В одной люди едят, в другой мрут с голоду. Об этом все знают, в том числе местная администрация. И никто не подумает о том, чтобы доставить голодающим на ту сторону продовольствие. А зачем? Вот это вот… Для сравнения! В современной Африке – я вам приведу интересный факт (сам, когда услышал, не поверил!) В какой-нибудь условной Анголе стоят рядом два селения. Оба совершенно дикие. Но в одном жители освоили колесо, а в другом нет. И вот те, что освоили колесо возят свои тачки мимо тех, кто не знает, что это такое. И им не приходит в голову обучить своих… как-никак сограждан самому элементарному механизму. А у тех нет ни малейшего интереса. То есть это особая африканская модель взаимоотношений, когда всем на всех наплевать.