Я читаю надпись на конверте:
«Д-ру Лайэму Гудсону. Служба рыболовства и охраны диких животных».
Вот и объяснение, почему пробирки оказались у меня. Я жестом подзываю Ричардса, беседующего с Гленном и с еще несколькими людьми.
– Простите, сейчас помощница шерифа вручила мне это. – Я отдаю конверт Ричардсу. Он заглядывает внутрь, кивает и передает конверт пожилому мужчине с козлиной бородкой и в толстых коричневых очках.
– Гудсон, думаю, это для вас.
Доктор Гудсон берет конверт, проверяет содержимое и вежливо улыбается мне.
– Вы доктор Крей? Мы используем это, чтобы подтвердить, что это правильный медведь, – объясняет он из профессиональной вежливости.
Насколько я понимаю, они будут искать ее кровь на шерсти и в желудке зверя.
Я киваю и иду прочь, но потом останавливаюсь и поворачиваюсь, чтобы задать вопрос доктору Гудсону:
– Почему вы решили, что это тот самый медведь?
– Мы нашли кровь на его когтях и шерсти, – отвечает он и указывает на ящик с инструментами, не слишком отличающийся от того, что использую я. – Мы произвели анализ. Вы знакомы с полевым набором для проверки на гемоглобин?
– Ну да, понятно.
Он имеет в виду пробирки с реактивами, меняющими окраску в присутствии человеческой крови. Это быстрый способ определить, принадлежит ли образец крови человеку или какому-то другому животному. У него наверняка есть наборы и для других типов крови. Это один из способов ловли браконьеров.
Я возвращаюсь к своей машине и несколько минут сижу внутри, глядя на толпу, все еще стоящую на медведем. Пытаюсь осмыслить все, что произошло. Когда я проснулся сегодня утром и направился к автомату со льдом, мне в голову не могло прийти, что я окажусь вовлечен в драму с участием мертвой девушки и с охотой на медведя-убийцу. Теперь все позади, но я все еще взволнован и в замешательстве. Я с усилием разжимаю правый кулак и смотрю на то, что держу. Это не приносит никаких ответов, а только добавляет вопросов. Самый главный из них: зачем мне понадобилось похищать образец крови Джунипер?
Глава 11. Филантроп
Когда я просыпаюсь, пузырек с кровью стоит на тумбочке рядом с тремя пустыми банками пива. Знаю, пробирку надо вернуть. Они не были пронумерованы, к конверту не прилагалось описи, но кто-то все равно может заметить пропажу. Не сомневаюсь, что это посчитают попыткой фальсификации улик, даже если больше нет дела об убийстве. Зачем я ее взял? Хочется думать, что причина проста: сбор образцов и препаратов – моя вторая натура. У меня даже есть отдельный курс о том, как сделать импровизированные полевые наборы из клейкой ленты, пеналов и всего, что можно найти вокруг.
Моя лаборатория хуже гнезда сороки, столько там случайных предметов. Некоторые пригождаются сразу, другие могут долго ждать своего часа. Любопытные отверстия в найденном коконе гусеницы, например, помогли объяснить, почему цветок рос в одной среде, но не прижился всего в нескольких сотнях метров. Коллега-энтомолог узнал в этих отверстиях следы термитов. Термиты не являются естественными врагами той гусеницы, но, когда она попыталась свить кокон на ветке дерева, термиты продырявили ее домик, впустив внутрь паразитов. Гусеница погибла, не дожив до следующей стадии, когда она запорхала бы, разнося пыльцу.
Самое невинное объяснение моих поступков – рассеянность. Биоклептоманию можно по крайней мере понять. Прочие объяснения вызвали бы, скорее, омерзение. В науке сплошь и рядом совершают стандартную ошибку: воображают, будто назвать явление – все равно что его понять. Но скелет в музее или капелька крови приоткрывают только часть всей картины. Так и с кровью Джунипер: это всего лишь один пиксель большого изображения. Другое дело, скажем, ее зубная нить. Так я узнал бы, что она ела на ужин, в каком состоянии у нее зубы и, возможно, ДНК последнего человека, с которым она целовалась.
Я отмахиваюсь от мыслей о собственной мотивации, встаю и бреду в туалет. В середине процесса звонит телефон. Я споласкиваю руки – так, для порядка – и проверяю, кто звонит. Это Джулиан Стейн, филантроп, которому принадлежит фонд, предоставивший мне грант. Моя заявка была состряпана кое-как, тем не менее он протолкнул – кстати, уже не в первый раз.
Джулиан чертовски гениален. Он был вундеркиндом, который продал свою первую ИТ-компанию, когда ему было семнадцать. Он стал венчурным капиталистом и теперь невероятно богат. Казалось бы, человек добился предела мечтаний – дом с видом на мост «Золотые Ворота», пентхаусы в Нью-Йороке, лавры создателя независимых фильмов, которые он продюсирует, и тем не менее он не устает твердить, что завидует мне.
Забавная штука. Когда я беспокоюсь о том, продлит ли университет мой контракт и чем платить за квартиру, человек, летающий на собственном самолете в компании президентов, смотрит на меня с завистью. Но когда, работая в поле или даже за компьютером, я делаю захватывающее открытие только потому, что располагаю свободным временем, я его понимаю.
Я привлек его внимание, когда журнал WIRED опубликовал материал об одном моем странноватом открытии. Мне пришло в голову, как при помощи местного телефонного справочника или списка почтовой рассылки предсказать, какие города станут первыми жертвами эпидемии гриппа. Я составил список прогнозов, основанных на нескольких факторах. Главным оказалось количество однофамильцев в городе.
Люди, которые имеют одинаковые фамилии, как правило, состоят в родстве, едят вместе и без колебаний пробуют еду друг у друга с тарелок, обмениваясь микробами. Так за выходные дни возникают очаги инфекции, распространяющиеся потом на школы и места работы. Также распространению болезни способствует наличие в городе конгресс-центров. Это, конечно, не жесткое правило, но его сила и польза в том, что оно предлагает простое объяснение. Остается выяснить, соответствует ли эта теория имеющимся данным. Джулиан прочел статью, позвонил мне и посоветовал провести дополнительные исследования в этом направлении.
Я бы не стал называть нас друзьями. Его жизнь разбита на пятиминутные отрезки, и ты с сожалением понимаешь, что сразу после разговора с тобой он перейдет к следующему номеру в очень длинном списке своих контактов.
– Привет, Джулиан.
Его голос мрачен.
– Тео. Я слышал. Как ты держишься?
Я не решаюсь спросить, о чем он слышал. О моем аресте – собственно, арестом это не было – или о Джунипер. Когда имеешь дело с Джулианом, не стоит удивляться, что он узнал о чем-то слишком быстро.
Я решаю сказать то, что сказал бы менее эгоистичный человек:
– Бедная девушка.
– Ты хорошо ее знал?
– Не очень. Не разговаривал с ней несколько лет. Даже не знал, что она работала поблизости. – Кажется я слишком настойчиво подчеркиваю свою непричастность.
– Некоторое время назад я выделил ей грант.
– Неужели?
По правде говоря, узнать, кого еще финансирует Джулиан, я могу только на изредка устраиваемых им конференциях.
– Так, мелочь. Просто услышал, что она была твоей студенткой, и автоматически одобрил. Она цитировала тебя несколько раз.
Проклятье, лучше бы она забыла о моем существовании.
– Понятия не имел. Я знал ее только как студентку.
– У меня сейчас открыта ее страничка в Фейсбуке. Там столько сообщений! Наверное, она этого заслужила.
Я не в курсе, а жаль. Я переключил телефон на громкую связь и открыл ноутбук. Первым делом мне попался ее профиль в твиттере. Я кликаю по нему и вижу фотографию.
Это она. Улыбается.
Я не видел этого лица и этой улыбки много лет. В памяти всплывают воспоминания. Джунипер была красивой девушкой. С необычной внешностью. Кажется, теперь я вспомнил: ее отец был ирландцем, а мать – с Гаити. Она сошла бы за бразильянку или любую другую красавицу смешанных кровей. Она была единственной в своем роде. Я бросаю виноватый взгляд на пробирку с ее кровью. По крайней мере, у нас есть ее ДНК…
Постыдная мысль даже для биолога.
– Я слышал, что медведь пойман.
– Да, я видел его вчера вечером. Думаю, это хорошо.
– Не понял…
– Меня задержали и допросили, – сознаюсь я.
– Ничего удивительного.
– Наверное. Но сначала они думали, что это я ее убил.
– Чертовски страшно, ага!
– Я не шучу.
– Слава богу, что они быстро разобрались.
– Ну да… – тяну я.
– Ты звучишь как-то неубедительно.
– Что? Я ее не убивал.
– Нисколько не сомневаюсь, – резко отвечает он.
– Просто… Слыхал про первое впечатление? Часто оно становится определяющим.
– Тео, ты меня уже запутал. Ты это о чем?
– Сам не знаю. Тот детектив, который со мной говорил… Он умный. С развитой интуицией. Такой не будет пускаться в безумные поиски.
– Но они же поняли, что это был медведь, и выследили его.
– Так и есть. – Я беру пробирку и вращаю ее в луче солнца, проникающем в щель в двери. Что-то отражает свет.
– Ты уже говорил с ее родителями? – спрашивает Джулиан.
Я прищуриваюсь и вижу волосок. Он короткий, толстый и прямой, у человека такой не вырастет – во всяком случае у здорового.
– Тео?
– Послушай, Джулиан, ты знаешь специалистов по медведям?
– Мы финансировали один проект по разновидностям медведей. Хочешь поговорить с его участниками?
Не знаю, о чем бы я их спрашивал.
– Нет. Тут такое дело… У меня есть образец ее крови и, наверное, шерстинка медведя.
– Ты собрал материал?
– Не совсем. Не важно.
Я возвращаю пробирку на столик.
– Хочешь, чтобы кто-нибудь посмотрел?
– Нет, этим занимается Рыболовство и охрана животных. Прости, наверно, я просто не в себе.
– Ты ведешь себя как ученый. Если хочешь, можем подождать и посмотреть, что они скажут. Хотя, скорее всего, они просто подтвердят, что это медведь. Мне было бы любопытно узнать, было ли с ним что-то не так или Джунипер каким-то образом сама спровоцировала нападение. То, что предменструальный синдром привлекает медведей – наверное, миф?
– Сказать по правде, не знаю, собрано ли достаточно данных. Но я не стал бы это серьезно обсуждать.
– Наверное, – соглашается Джулиан. – Позволь спросить, если бы к Джунипер попала пробирка с твоей кровью и медвежья шерсть, то ты захотел, чтобы она кому-то все это показала?
– Да, но я недостаточно ее знаю, чтобы утверждать, что она стала бы…
– Поверь, стала бы. Присылай.
– Хорошо. – Что угодно, лишь бы от этого избавиться.
– Ты уже говорил с ее матерью? – опять спрашивает он.
Это его «уже» звучит странно. Можно подумать, что это мой долг. Дерьмо. Конечно, я должен позвонить. Какой же я засранец. Это так по-человечески – позвонить и выразить соболезнования. Но я сомневаюсь.
– Еще нет. Ищу ее номер.
– Полиция тебе его не дала?
Я даже не подумал спросить.
– Я… Прямо сейчас этим займусь.
– Я его тебе скину. Я сам позвоню немного позже. А тебе бы хорошо с этим не медлить. Все-таки ты ее любимый преподаватель и так далее.
Любимый?
– Конечно. Прямо сейчас и позвоню.
– Договорились. Я пришлю курьера за образцом. У меня есть лаборатория, делающая все быстро, потом расскажу подробнее.
Джулиан, как всегда, чертовски предусмотрителен.
Мы прощаемся, и я смотрю на номер телефона матери Джунипер. Как выразить свои чувства словами? Как объяснить, почему это случилось именно по моей вине? Я знаю, что сидение здесь в темноте не приблизит меня к ответу. Я набираю номер, надеясь, что хотя бы раз в жизни отыщу правильные слова в правильный момент.
Глава 12. Бабочки
– Алло. – Голос матери Джунипер звучит немного напряженно, но все еще уверенно. Для нее кошмар начался несколько дней назад, когда Джунипер пропала. Наверное, истекшее время позволило ей хоть как-то свыкнуться с неизбежностью.
– Здравствуйте, это Тео Крей. Несколько лет назад я был преподавателем вашей дочери. Хотел принести вам соболезнования. – Совершенно бессмысленное слово, но я не представляю, чем его заменить.
– Профессор Тео? – Ее голос становится громче. – Спасибо, что позвонили. Это много для меня значит.
– Не знаю, говорили ли вам об этом, но я сейчас нахожусь в том же районе. – То, что сначала в жестоком убийстве вашей дочери заподозрили меня, мы опустим.
– Да, я знаю. Джунипер об этом упоминала.
– Вот как?
– Да. Она следила за вашими исследованиями. Излишне говорить, как сильно вы ее вдохновляли.
Я?
– Она была замечательной студенткой.
– Она вам когда-нибудь говорила, что это благодаря вам она не бросила учебу?
– Гм… Нет. – Она вообще ничего мне не говорила, потому была для меня не более чем фамилией из списка для переклички.
– У нее был сложный период. Проблемы с женихом, годом раньше умер ее отец. Это был напряженный период. Она говорила, что вы вселили в нее надежду. Она хотела быть похожей на вас.
Походить на меня? Социально невежественного наблюдателя?
– Спасибо, приятно слышать. Мне нечасто это говорят. – Правильнее было бы сказать «никогда».
– Уверена, вы скромничаете. То, что вы позвонили, много значит…
На самом деле ей следовало бы на меня наорать.
– Я просто хотел… Мне очень жаль. – Мой голос срывается. – Мне бы хотелось быть лучшим учителем. Жаль, что я не сказал ей о необходимости быть осторожнее. Простите, миссис Парсонс. Зря я вам это говорю.
– Ничего. Я стараюсь привыкнуть к тому, что… – Мне слышно, как она пытается сдержать слезы. – Она была моей маленькой девочкой. Теперь ее нет.
– Мне очень жаль… – Я глубоко вздыхаю, шмыгаю носом.
– Доктор Тео, почему она оказалась там одна? – Сначала ее тон был сердечным, потом сдержанным, теперь он отстраненный.
– Не знаю. Не знаю даже, чем она здесь занималась. Жаль, что я не потратил еще немного времени, рассказывая, как важна осторожность. – Мне стыдно, что я ее осуждаю, и я сразу иду на попятный. – То есть… Я хочу сказать, что…
– Она всегда помнила об осторожности. В летние месяцы она работа в Йеллоустоне, в лесничестве. Часто встречала медведей и всегда знала, что нужно держаться подальше. Наверное, единственный раз, когда не посмотрела, и вот…
Я впервые слышу, что Джунипер работала в лесничестве. Выходит, она была подготовлена лучше, чем я думал. Теперь мне вдвойне стыдно, что я объяснял ее гибель беспечностью. Приписывать несчастье других их собственным оплошностям – предосудительное самоутешение. Наверное, она имела больше навыков выживания в поле, чем я сам. Тем бессмысленнее и необъяснимее ее гибель. Сейчас не время спрашивать, но я должен знать.
– Чем занималась здесь Джунипер?
– Кажется, чем-то связанным с генетикой рыб.
Судя по карте, там, где ее нашли, не было ни пруда, ни реки. Но она могла просто отправиться на прогулку. Вообще-то как ее коллега-ученый, тем более бывший ее преподаватель, я бы мог постараться побольше узнать о сфере ее научных интересов. Стыдно, что мне потребовалась ее смерть, чтобы понять, что кто-то из моих учеников самостоятельно занялся чем-то интересным.
– Вы его видели?
Я не сразу догадываюсь, что она имеет в виду. Медведя. Чудовище, убившее ее ребенка.
– Да, вчера вечером. Вчера мы его поймали.
Что за подлая ложь – это «мы»…
– Спасибо, что помогли его выследить. Мне легче от мысли, что он больше никому не причинит вреда. Конечно, Джунипер не пожелала бы ему мучений. Она была очень добрая. Конечно, была…
– Это была быстрая смерть. Охотник убил его одним выстрелом.
– Вот и славно. Джунипер осудила бы меня, но я рада, что с ним разделались. – Она сделала паузу. – Простите.
– Вам не за что просить прощения.
– Вы уверены, что поймали его?
У меня мелькает мысль, что у нее вызвала недоверие та часть моей версии событий, где «мы» ловим медведя. Я собираюсь признаться, но потом понимаю, что она спрашивает, тот ли это медведь.
– Кажется, они уверены, что медведь тот самый. Для большей уверенности они проведут тесты.
Пробирка с кровью Джунипер и медвежьей шерстинкой лежит у меня на тумбочке. Меня подбадривает мысль, что я согласился на предложение Джулиана провести анализы.
– Я тоже собираюсь это перепроверить, – говорю я, изображая значимость. – У меня есть друзья, которые могут провести исследования.