––
Едва увидев "хоромы" древней ведьмы, Маруша тут же поняла, отчего та вложила в это слово столько неприкрытой иронии. Даже слово "жилище" к ветхой, покосившейся набок избушке не слишком-то подходило. Что уж говорить о таком понятии, как "хоромы"!
Правда, дети, вымотанные долгой дорогой, сопряжённой с постоянным нервным напряжением, связанным с неотступной опасностью, обрадовались и этому. Любой, кто увидел бы, какими глазами юные путники смотрели на жалкую, в общем-то, лачугу, понял бы это и без слов.
Ведомые хозяйкой леса, странники поспешили войти в дом, когда-то, скорей всего, и в самом деле напоминавший пусть и не хоромы, но довольно-таки добротное, строенное надолго здание.
А вот внутри лачуги путников поджидал приятный сюрприз. То, что снаружи казалось не чем иным, как жалким подобием дома, внутри оказалось очень даже уютным помещением. Правда, также слегка покосившемся. Но это, как ни странно, нисколько не умаляло того уюта, который ощутили дети, оказавшись внутри скошенного набок дома.
Сразу у входа, как того и следовало ожидать, стояла скамейка. Впрочем, её вид не позволял надеяться на то, что она сможет выдержать вес хотя бы даже Маруши. Впрочем, для древней ведьмы, видимо, она вполне подходила. О том, что хозяйка леса не брезгует ею пользоваться, говорила вытертая до блеска поверхность скамьи. Значит, старушка садится на скамейку довольно-таки часто. Наверное, каждый раз перед тем, как выйти на улицу, чтобы обуть те самые потрёпанные чёботы. И, само собой, каждый раз после прогулки по своим лесным угодьям, чтобы снять то, что и обувью-то назвать язык не поворачивается.
Печь, как ни странно, оказалась в очень даже хорошем состоянии. Конечно, ей не помешал бы небольшой ремонт. Уж побелить-то её точно следовало бы. Но, если не брать в расчёт некоторую ветхость кладки, то печка выглядела очень даже добротно. Настолько добротно, что некоторые детишки тут же начали тяжело вздыхать, явно вспоминая, как они совсем ещё недавно могли долгими вечерами сидеть точно на таких же печках дома, слушая различные сказки и предания.
Окно, затянутое промасленной тканью, давало вполне достаточно света, чтобы гости смогли увидеть и всю остальную утварь лесного дома. Правда, рассматривать-то особо им оказалось и нечего.
Ведь, кроме печки, окна и скамьи в жилище древней ведьмы нашлась лишь видавшая виды кровать на слегка покосившихся ножках, да стол, сколоченный из простых досок. Да и те от времени успели так рассохнуться и потрескаться, что уже превратились в некое подобие сеялки, с помощью которой легко можно отделять посевное зерно от того, которое не жалко пустить на корм скоту.
Впрочем, даже эти потрескавшиеся доски ведьма, видимо, старательно мыла и натирала. Об этом свидетельствовал тот блеск, которым стол порадовал нежданных гостей.
На столе оказалась единственная тарелка, которой, наверное, исполнился уже не один век с того момента, как её вынули из печи для обжига посуды. В ней лежала одинокая ложка, вырезанная, как не странно, недавно. Наверное, ведьме самой пришлось изготовить для себя этот столовый прибор, чтобы нашлось, чем есть.
И на этом – всё! Больше в дому древней ведьмы ничего не нашлось. Наверное, даже самый жадный и дотошный грабитель, окажись тот настолько глуп, что решил бы обокрасть дом ведьмы, ушёл бы отсюда в слезах.
Но, как уже говорилось, дети обрадовались и тому, что древняя ведьма смогла им предоставить в качестве крова.
Улыбаясь всё той же беззубой улыбкой, старуха приглашающе повела рукой, охватывая всё то скромное убранство "хором", которые могла предложить незваным, но явно любезным её сердцу гостям:
–Проходите, проходите, не стесняйтесь. Хоть у меня тут и небогато, да, зато – от чистого сердца. – Она сосредоточила взгляд на самом маленьком из путешественников. – Небось, вы и поесть не откажетесь?
Малок, прильнув всем телом к подолу платья Маруши, всё же посмотрел в ответ довольно-таки храбро для его возраста:
–Не откажемся. Наши девочки очень устали. Им бы в первую очередь поесть нужно. А потом и поспать бы.
Засмеявшись старческим, дребезжащим голосом, древняя ведьма даже слегка в ладоши прихлопнула, с удовольствием и одобрением глядя на кроху-странника:
–Да ты, молодец, не промах! Ну, за то, что ты так о девочках заботишься, я тебя вместе с ними за стол усажу. А вот если бы ты о них не подумал, то есть бы тебе тогда последнему.
На что трёхлетний малыш, смешно потерев нос грязным рукавом, впитавшим в себя пыль и пот дальнего странствия, с улыбкой и каким-то даже вызовом в голосе заметил:
–А я и так могу подождать! Главное, чтобы девчонки поели и отдохнули! А я и вовсе могу не спать! Я даже их охранять буду!
Засмеявшись ещё громче, старуха, покачивая головой, направилась в сторону печки, на ходу обратившись к Маруше:
–Помоги-ка мне, милая. Тут, в печи, есть немного каши. Я всегда сразу на несколько дней готовлю. Ну, вам-то этого даже и наесться-то не хватит. Но мы сейчас что-нибудь придумаем. Так ведь?
Но ответа ведьма явно не ожидала. Наверное, за многие годы, проведённые ею вдали от людей, старушка просто привыкла разговаривать сама с собой. Вот по этой-то привычке она и продолжала говорить себе, что же ей следует сделать, явно не осознавая, что кто-то может принять это за обращение в свой адрес.
Подойдя к печке, ведьма едва ли не наполовину залезла в её распахнутое, тёмное жерло. И, какое-то время пошарив в остывших недрах печи, достала оттуда чугунок, накрытый почерневшей от копоти крышкой.
Указав на чугун Маруше, хозяйка приказала:
–Выложи всё на тарелку. Хай едят. А мы пока за яблоками сходим. – Она с улыбкой посмотрела на детей, растерянно глядевших на неё. – Вы же от яблочек-то, небось, не откажетесь?
На что одна из девочек, Устинья, робко кивнув, ответила:
–Не откажемся. Только ведь, бабушка, яблок-то ещё нет. Не созрели ведь ещё. Где же ты их возьмёшь-то?
На это ведьма, озорно, что так не вяжется с её обликом, подмигнув, сказала:
–А я могу тебе показать. Правда, пока ты со мной ходишь, от каши уже ничего не останется. Так что? Что ты выбираешь? Еду, или же узнать, откуда я яблоки добуду?
Девочка, несколько раз растерянно моргнув карими, горящими любопытством глазами, заявила:
–Я хочу посмотреть, откуда же тебе, бабушка, удастся яблоки достать. Можно?
Оценивающе посмотрев на девочку, из-за чего в её глазах снова замелькали жёлтые искры, древняя ведьма, ещё раз улыбнувшись, кивнула:
–Хорошо, раз так. Ну, тогда пошли со мной. – Она обвела остальных детей добрым, каким-то даже жалостливым взглядом. – А вы пока ешьте. Ничего не оставляйте. Я ещё какой-нибудь еды достану. Главное, чтобы вы голодными у меня в гостях не остались.
И, протянув руку Устинье, ведьма дождалась, пока девочка вложит свою крохотную ладошку в её, покрытую морщинами, ладонь. И уже вдвоём они направились к двери.
Уже на выходе ведьма, оглянувшись, обратилась к Маруше:
–А ты, когда закончишь, тоже можешь к нам присоединиться. Думаю, что тебе это полезно будет.
И, сказав это, старуха, сопровождаемая Устиньей, вышла из дома, предоставив нежданным гостям самим о себе позаботиться.
Маруша, не успев ответить гостеприимной хозяйке, торопливо переложила кашу из чугунка на видавшую виды тарелку. После чего, предложив детям самостоятельно придумать способ, как те смогли бы поесть при помощи единственной ложки, поспешила выйти следом за ведьмой и своей подопечной на улицу.
Правда, как оказалось, Маруша торопилась совершенно напрасно. Потому что, когда она вышла из дома, то увидела, что древняя ведьма и Устинья стоят неподалёку, возле растущей рядом с лачугой яблоней.
Маруша уже даже собралась вернуться назад, в дом, чтобы убедиться, что дети смогли справиться с трудностями, возникшими перед ними столь неожиданно. Но, как только она присмотрелась к дереву, тут же решила остаться.
А с деревом и в самом деле происходило кое-что примечательное. То есть, – с его плодами.
Так как время цветения закончилось совсем недавно, об урожае яблок пока ещё не стоило даже и мечтать. Даже самые ранние сорта этих фруктов должны созреть не раньше, чем через два-три месяца. Но то, что творилось с плодами именно этого дерева, позволило Маруше надеяться, что им удастся отведать яблок намного раньше этого, отмерянного самими богами, срока.
Прямо на глазах ядовито-зелёные, крохотные яблоки начали расти, одновременно наливаясь соком, превращаясь в отлично оформившиеся, красно-жёлтые плоды. Ещё не до конца веря своим глазам, Маруша спросила:
–Это ты делаешь?
На что ведьма, не оборачиваясь, кивнув, ответила:
–Да, я. И ты смогла бы такому же научиться, если бы только захотела.
Глядя в сверкающие от счастья глаза обернувшейся на её голос Устиньи, Маруша спросила:
–И что мне для этого придётся сделать?
Так и не глядя на гостью, явно сосредоточив всё своё внимание на яблоне, ведьма пожала плечами:
–Стать моей ученицей. Правда, для этого тебе придётся уйти из мира навсегда. И жить тебе, естественно, придётся со мной, в этом лесу. И тогда ты сможешь научиться не только этому. Ты станешь настолько сильной ведьмой, что сможешь делать всё то же самое, что умею и я. Например, – наказывать тех, кто посмеет причинять вред нашему лесу.
Маруша вспомнила, что ей пришлось сделать, чтобы спасти детей от неминуемого плена, пыток и надругательств. И, вспомнив это, женщина представила, на что же она станет способна после того, как овладеет знаниями древней ведьмы. Ведь тогда она сумеет с лёгкостью противостоять уже не какой-то жалкой сотне обезумевших от крови выродков. Наверное, тогда Маруша сможет уничтожать врагов уже целыми тысячами.
Скорее всего, старуха смогла каким-то образом уловить мысли гостьи. Потому что она, громко усмехнувшись, сказала:
–Нет, ты не сможешь освободить Родину от захватчиков. Твоё мастерство можно будет использовать только здесь, в этом лесу. Именно так это работает, а не как-то иначе.
Маруша, грустно улыбнувшись, спросила:
–Но ведь для этого мне придётся бросить вот их? Так ведь?
В глазах Устиньи мелькнул такой страх, что Маруша даже испугалась, как бы у девочки не началась истерика. Для того, чтобы этого не произошло, женщина ободряюще улыбнулась, глядя той в глаза. Страх тут же покинул глаза Устиньи. Девочка даже улыбнулась. Впрочем, улыбка получилась какой-то неестественной, можно даже сказать – натянутой.
А древняя ведьма, отвернувшись, наконец-то, от дерева, с веток которого уже свисали полностью созревшие, с прозрачной кожицей, яблоки, с ироничной улыбкой посмотрела Маруше в глаза:
–Понимаю, что пойти на это очень нелегко. Но ведь кто-то же должен беречь то, что нам боги оставили в наследство. Разве не так?
Виновато улыбнувшись, Маруша кивнула:
–Да, это так. И я бы с радостью согласилась остаться здесь навсегда. Только в какое-нибудь другое время. Но не сейчас. Для начала мне нужно спасти вот их. – Она кивком указала на Устинью, которая до сих пор держалась за руку древней ведьмы. – А вот после того, как я их выведу к нашим, я согласна сюда вернуться и стать твоей ученицей. Но не раньше.
Погладив Устинью по гладким, смоляно-чёрным волосам, хозяйка леса понимающе покивала:
–Ясно. Ну, что же, жаль, что таково твоё решение. Но я понимаю, почему ты именно так поступаешь. И буду надеяться, что твоя затея удастся. И для того, чтобы ваше путешествие прошло успешно, хочу тебя всё же кое-чему обучить. Ты же не откажешься от новых знаний?
Благодарно улыбнувшись, Маруша покачала головой:
–Нет, не откажусь, конечно. А что это за знания?
И снова в глазах старухи пробежали уже знакомые Маруше искры:
–Примерно то же самое, что ты уже делала, когда выводила детишек из вашей деревни. Только более сильное, чем то, что ты тогда применила.
Хотя её сердце и обдало могильным холодом, Маруша всё же кивнула:
–Я согласна. Пусть даже мне снова придётся убивать и наводить злые чары. Я сделаю всё для того, чтобы спасти детей от той участи, что им уготовили захватчики.
Ободряюще улыбнувшись, древняя ведьма поспешила успокоить свою гостью:
–Ты не печалься. Может, тебе и не придётся эти знания на деле-то применять. Главное, что они у тебя будут. Ну, я и ещё кое-что покажу, что позволит тебе отводить ворогу глаза. Глядишь, благо даря этому тебе и не придётся никого убивать. Да и злые чары, согласна, последнее дело. Ведь это на многие поколения будет действовать. Уж лучше сразу убить. Мне кажется, что это намного добрее, чем наведение таких чар.
Маруша, грустно улыбнувшись, призналась:
–Но ведь я их уже наводила.
С сожалением покачав головой, ведьма поспешила гостью успокоить:
–Ну, значит, у тебя были на то веские причины. Главное, что ты сделала это не для какой-то своей выгоды. И не для того, чтобы повеселиться. Ведь ты же детишек спасала. А ради этого можно и похуже вещи сделать.
На что Маруша, снова грустно улыбнувшись, тяжело вздохнула:
–О-ох-х! Да куда уж хуже-то?
Услышав такое, хозяйка леса, ещё раз покачав головой, заявила:
–Можно хуже. Притом – намного хуже. Но этому я тебя сейчас обучать не стану. – Она неожиданно присела перед Устиньей и, глядя девочке в глаза, с улыбкой сказала:
–Ну, беги за друзьями-товарищами. Хай идут яблоки есть.
И, глядя вслед забегающей в дом Устинье, продолжила:
–Есть вещи, Маруша, которые намного страшнее всего, что тебе пока что известно. Но про это я расскажу позже. После того, как ты вернёшься сюда, чтобы стать моей ученицей.
–Томас! Томас! Да очнись же ты, наконец! – Кто-то с силой тряс его за плечи, явно пытаясь привести здоровяка в чувства. И при этом продолжал кричать. – Томас! Вот чёрт! Эй, кто-нибудь, принесите воды, что ли!
Сквозь веки, которые всё никак не хотели разжиматься, не смотря на все старания Томаса, просвечивало солнце, окрашивая всё в ярко-красный, кровавый свет. Томас, как ни пытался, не мог ничего ответить тому, кто продолжал с силой трясти его безвольное тело. При этом голова Томаса болталась из стороны в сторону, как у тряпичной куклы. Например, как у той, что сам Томас отнял у девочки, которую позже сам же и убил одним взмахом кавалерийской сабли.
Едва только Томас подумал об этом, как перед его взором возникла та самая девочка. И в её ручках, с силой прижатых к груди, находилась как раз та самая проклятая кукла, которую Томас тогда вырвал и, отбросив в сторону, располовинил хрупкое, юное тельце.
Точнее, Томас не "вырвал", он только ещё собирался это сделать! Во всяком случае, он увидел, как его руки, затянутые в окровавленные перчатки, с силой дёргают куклу, что девочка прижала к груди, к себе. При этом дитя упала в пыль, покрывавшую двор тонким слоем. А, упав, начала громко плакать. И Томас, который поначалу собирался девочку пощадить, отчего-то тут же, мгновенно, вышел из себя.
И, уже находясь в таком состоянии, резко выдернул саблю, привычно покоившуюся на его левом бедре. Короткий, отработанный долгими тренировками взмах, и тело девочки, уже начавшей подниматься с земли, падает к его ногам. Кровь окрашивает пыль в чёрный цвет. Но только там, где её оказалось много. Там же, куда упали лишь кровавые брызги, она окрасила пыль в привычный, красный цвет.
При этом девочка не издала больше ни звука. Бывалому кавалеристу хватило одного единственного удара, чтобы плач крохи умолк навсегда.
Но кто-то всё же вскрикнул. И в этом крике слились гнев, обида и невероятная, просто немыслимая боль.
Томас посмотрел в ту сторону, откуда раздался этот протестующий крик. И увидел женщину, явно намного старше его самого. Лет, наверное, на двадцать-двадцать пять. Но при этом она выглядела намного моложе своих лет. Наверное, если бы не обильная седина, покрывшая её некогда угольно-чёрные волосы, стянутые в тугую, перекинутую на грудь косу, Томас так и не догадался бы, что женщина уже давно вышла из возраста деторождения. И, скорее всего, тут же схватил бы её в охапку, чтобы воспользоваться "законным" правом победителя на утеху.