– Интересно, эти колокъла в переплавку пъйдут, или… – задал «дежурный» вопрос наш неутомимый фотолетописец, запечатлевая дар вятских купцов со всех сторон.
– Кто ж может знать? Только Господу известно, – невозмутимо ответил Никита.
– Жаль будет, если переплавят такую красоту.
– Красота колокола в силе и чистоте звука, – резюмировал азъ осведомлённый, – ты же не будешь любоваться надписями и рисунками, когда их поднимут на колокольню.
– Почему ты так думаешь? – удивился гигант Х-в.
– Я не думаю, я в этом уверен. На храме, где я окормляюсь, висит один колокол, подаренный солнцевской братвой. На нём даже надпись: «От солнцевской братии». Не знаю, кто этот колокол отливал, на каком заводе, но лучше в него не звонить. В него и звонят, разве что когда покойника выносят после отпевания. Звук – словно набат: ни красоты, ни звучания.
– Раньше мастера даже глину специальную подбирали для формы, – заметил Никита.
– Раньше халтуру гнать было как-то не принято. Люди имели страх Божий, потому делали всё на совесть. Это при плановом хозяйстве стали очки втирать для отчёта начальству.
– А что сейчас, хочешь сказать, всё на совесть делают? – буром вклинился в разговор незалэжный братишка Мыкола.
– А разве я хоть слово сказал про «сейчас»? – тут же отпарировал ваш покорный. – Или бывший советский электорат все как один резко стали шибко верующими? Свежо предание…
– Все верующими, конечно, не стали, но сейчас все резко в церкви потянулись, стало модно быть верующими, – нашёлся брат Николай.
– Это ещё ни о чём не говорит, – возразил Никита.
– Знаешь, в нашем храме служил духовник святейшего патриарха Алексия, старец Кирилл (Павлов). Слыхал про такого? – снова обратился азъ недостойный к Николаю. – Так вот, как-то беседуя с паствой, он сказал замечательную проповедь. Его спросили, мол, сейчас в храмы стало ходить множество людей, так может вера в народе стала укрепляться? На что старец попросил набрать полное ведро воды. Когда набрали, он сказал: «Это количество людей, которые ходят в храмы».
Потом он велел эту воду вылить… И когда вылили, обратно стекло всего несколько капель. Старец сказал, что это те, кто сейчас спасается. На недоумение он ответил: «Большинство людей ходят в храмы со словом «дай». Дай здоровье, Господи, дай материальное благополучие, дай семью, дай детей. Очень мало тех, кто приходит со словами: «Прости, Господи!»
Прости, что грешил; прости, что не любил; прости, что забыл Тебя. И, к сожалению, подавляющее большинство даже не произносят этих слов! Приходя много лет в храмы, они даже не понимают, что в храм должен приходить кающийся грешник с покаянным лицом, а не мнимый праведник, который делает Всевышнему одолжение, что он находится в храме».
Кажется, до Николая что-то доехало. Во всяком случае, возражать он, слава Богу, не стал.
Так постепенно, шаг за шагом мы стали обходить некогда славную русскую обитель, пока не подошли к братскому кладбищу. Даже погост чем-то неуловимо напоминал кладбище Пантелеймонова монастыря, хотя трудно было сказать чем. Вероятно своей русскостью.
«Мѣсто Погребенiя Перваго Игумена, Старца, основателя сего Русскаго Андреевскаго общежительнаго Скита Їеросхимонаха Отца Виссарiона Толмачова, скончавшагося 26 Апрѣля 1862 года въ 3 часа по полудни на 57мъ году отъ Рожденiя, прожившаго на Афонѣ32 года», –Никита прочитал по складам выгравированную на гранитном столпе надпись.
– Гляди-ка ты, всё-таки есть нъпоминание о том, что скит русский, – заметил Вольдемар.
– Только кого это теперь волнует? – ответил Никита.
– Многих волнует, вопрос в том, что ничего уже нельзя поделать. Как говорится, после драки кулаками не машут. Что упало, того не вырубишь топором, – ВПС покачал головой.
Костница также пестрела русскими именами на сложенных в кучу черепах. Надпись над ними тоже была русской: «Мы были такими, как вы, вы будете такими, как мы». В уголке висели иконы, горели лампады, и зачем-то стоял аналой. Видимо здесь молились или служили заупокойную литию. Но если лампада горит постоянно, то и молятся регулярно…
– Ну, что, идём в Кутлумуш? – радостно отрапортовал гигант Х-в, делая очередной кадр.
– Мо-ожно, – протяжно отозвался Никита.
Подойдя к надвратной церкви Свято-Андреевского скита, наш незалэжный братишка притормозил немного и обратил свой взор на икону Пречистой Девы, что красовалась над воротами в монастырь. Это тоже был список с чудотворной иконы Богородицы, явленной в Вятке.
Надпись над воротами была тоже на церковно-славянском языке, но уж очень нечёткая, поэтому Николай весь напрягся, дабы её прочитать. Что же его могло там заинтересовать? Чтобы избежать гадания на ромашке, решил поинтересоваться напрямую.
– Видишь, куда ни ткни, всюду натыкаешься на вятский след, – такой был мне ответ.
– А что, у тебя с Вяткой что-то связано?
– Ну, как же, мои корни с вятской земли.
– А каким же ветром тебя на Украшу занесло? – присоединился к допросу Никита, когда мы уже выходили из скита.
– Деда моего по комсомольской путёвке отправили на строительство ДнепроГЭСа. Там он с бабушкой познакомился, вскоре они поженились. Когда отец мой родился, бабушка уехала к родителям на Полтавщину, в Дубенский район. Они жили как раз недалеко от Преображенского монастыря, где в то время была малолетка для детей врагов «народа». Перед войной в монастыре устроили гауптвахту, по слухам в подвалах была расстрельная тюрьма.
– То есть в том самом мънастыре, где упъкоился оснъватель Андреевского скита Афанасий III Пателларий, патриарх Константинопольский? – проявил свои знания гигант Х-в.
– В том самом, – кивнул брат Николай. – Сейчас его мощи перенесены в Харьков. Монастырь вернули Православной церкви. После революции его заняли раскольники, это ещё до того, как он стал малолеткой и гауптвахтой. Но сейчас он принадлежит канонической церкви.
Выйдя из-под арки надвратной башни, мы трижды перекрестились с поклонами и направились по дороге в Кутлумуш. Какое-то время шли молча, каждый грустил о своём. День был ясным, на вид спокойное море отливало лазурью, в майскую свежесть зелени иногда добавляли красок обилие цветов и яркая раскраска монастырских строений. Соловьиные рулады сопровождали нас неустанно, словно эти кудесники эфира не знают ни сна, ни покоя.
Двинулись по узенькому проулку, где с трудом могут разойтись два человека, да и к тому же через три дома он закончился. Указателей никаких нам не встретилось, видимо заблудиться было невозможно, Господь всегда укажет путь, подскажет нужное направление.
Ожидаемая столичная суета Карей куда-то подевалась: отдельные паломники лениво слонялись из одной лавки в другую, несколько человек сидели на привокзальной площади, ожидая то ли автобуса, то ли наступления ночи. Даже коты попрятались от жары, хотя нет-нет, да и появлялись, откуда ни возьмись, но не задерживались подолгу на солнцепёке.
В магазины нам заходить было незачем, разве что спрятаться от жары, но пока она особо не ощущалась. Да и что нам жара, если мы на Афоне! Здесь не бывает случайных людей, больно труден путь сюда и мiрской, и духовный. Афон не для праздных туристов, а для души, которая просится прикоснуться к Святой Горе. Не каждому захочется «выправлять» Диамонитирион, за ради вставать несколько дней ни свет, ни заря по удару било, жить по монастырскому уставу, выстаивать каждый день по несколько часов на молитве и питаться постной пищей.
Я мельком взглянул на своих попутчиков и поймал, как мне показалось, через чур сосредоточенный взгляд брата Николая. Вроде бы ничего существенного, даже едва заметная улыбка проглядывалась под запорожскими усами. Но, как учил меня мой первый наставник, внешность обманчива, улыбка не всегда искренна, и только глаза ещё не научились врать.
В его очах застыла, если можно так выразиться, затаённая не то тоска, не то злоба. Казалось бы, с чего вдруг? Или они у него с детства ничего другого не выражают? Странно.
С этой минуты меня не оставляло появившееся непонятное чувство. И утешал я себя только тем, что мы под Покровом Богородицы, и ничего страшного произойти не должно, даже если он прикинулся одуванчиком, а на деле не такой уж и православный. Хотя зачем сразу плохо думать о людях? Просто надо быть внимательным к ближнему. Пусть он твой враг, но даже лесорубу с топором дерево никогда не отказывает в тени. Или это просто глюки от перегрева?
Чтобы окончательно похоронить все сомнения и страхи, азъ мнительный решил возобновить наше общение, но никак не мог подобрать подходящий предлог, а Николай не горел желанием предаваться словоблудию. Но разведчиком может считаться только тот, кто найдёт общую тему с прокурором, бандитом, путаной и монахиней, собравшимися за одним столом.
– Слушай, Николай, а ты про доктора Касьяна слыхал?
– Ну, а как же! – сразу резко повеселел наш незалэжный братишка. – Я же своих родителей к нему возил в Кобеляки. У нас его каждый младенец знает. А ты что, знаком с ним?
– Мельком. Дочка моя у него лечилась, когда у неё возникли проблемы с позвоночником. Он даже ей книгу свою подарил с дарственной надписью. Храню как дорогую реликвию.
– А что это за доктор? – «проснулся» Володя.
– Был такой мануальный терапевт, Царствие ему Небесное. Мы несколько раз дочку к нему возили на процедуры, и параллельно вся семья прошла реабилитацию.
– Да, уж, второго такого не сыскать, – посетовал Николай.
– Почему ты так уверен? Согласен, Николай Андреевич был целитель от Бога, но и в Москве немало классных мануальщиков. Просто в то время они были не настолько известны, как Касьян, он всё-таки был народным депутатом, лечил знаменитостей, артистов, космонавтов. Даже в Книгу Рекордов Гиннеса попал, вылечив за год, более сорока тысяч больных. А всего на его счету более двух миллионов. При этом почти всегда лечил во славу Божию.
– Во-во, почти всех лечил бесплатно. А сейчас ни к одному врачу не подступишься.
– Никто не умаляет его безкорыстия, но согласись, что, как депутату Верховного Совета ему хватало на жизнь, – мой резон немного остудил пыл Николая. – К тому же клиника была на полном гособеспечении. А с иностранных пациентов щедро стригли дань в виде зелёных фантиков с радужными разводами и всевидящим оком на вершине пирамиды.
– А что это вы вдруг о костоправах заговорили? – наконец подал голос Никита.
– Так, чтобы жара преисподней не казалась, – ответил I’m.
– Зѣло борзо. Может, тогда смочим горло, вы как? – вопросительно произнёс Ники с выражением на лице, какое бывает у мерина, когда на него надевают оглоблю.
– Никак, – поспешил отреагировать ваш покорный, пока другие братья по разуму не успели опомниться. – Мы же в Кутлумуш направляемся, а там вроде бы должны угостить.
– До Кутлумуша ещё топать и топать, а пить очень хотца, – не унимался Никита.
– Да где топать? Он даже конак не содержит при Киноте из экономии, потому что расположен всего в двух шагах от Карей. У Вас неважно с топографией, милейший.
– Дъвай в карту глянем, – предложил Вольдемар, – чтобы не зъплутать ненароком.
Он раскрыл благоразумно приобретённую в Салониках карту-схему Святой Горы, но ничего вразумительного прочитать на ней было решительно невозможно. Одно было понятно без всяких примесей, что двигаться нужно по бетонке в сторону Дафни.
Глядя на карту, мне почему-то вспомнилась книга Александра Волкова «Волшебник Изумрудного города». Может потому, что дорога была обозначена ярко-жёлтым цветом, также как в той сказочной Волшебной стране дорога, вымощенная жёлтым кирпичом. И мы пришли не откуда-нибудь, а из самого что ни на есть Изумрудного города. И разве Афон – не Волшебная страна? Ни один самый гениальный писатель не сыщет столько фантазии, чтобы изобразить такое количество чудес, сколько их отражено в летописях и преданиях Святой Горы Афон.
Одно смущало, что дорога в Изумрудный город шла через лес, где наводили ужас на жителей Волшебной страны саблезубые тигры. Что удивительно, лишь у тех возникали проблемы, кто шёл по дороге с преступной целью. Добрых персонажей звери не трогали. Сказка – ложь, да в ней намёк! На планете Афон дьявол не менее свиреп и человеконенавистен, чем саблезубые тигры. И если идёшь в монастырь с неблаговидной целью, то лучше туда не ходить.
А что лучше всего способствует чистоте помыслов, как не Иисусова молитва? «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных». «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, ради Пречистыя Твоея Матере, преподобных и богоносных отец наших и всех святых, помилуй нас грешных». «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных»…
Господи, прости нас неразумных, дай нам только понимать Тебя и не поступать по своей греховной воле! Но ведь, казалось бы: познавай Божие сердце и будет меняться твоё. Так нет же, всё норовим по-своему, наперекор, при этом чаще всего по-идиотски. Всё норовим оправдание найти, мол, слаб я, немощен, стараюсь исполнять по мере сил, но где ж взять столько сил? А ведь Господь не даёт испытание не по силам, так, зачем же грех самооправдания?
Минуты казались часами, часы перетекали в вечность, но и у вечности, как оказалось, есть начало и конец. И вот уже наша бравая когорта возникла перед небольшими воротцами с калиточкой, на которой обозначено: «Кутлумуш». На калиточке был накинут резиновый кругляшок, обозначавший, что калиточка закрыта. Освободив её от кругляшка, Володя попытался открыть калитку, но не тут-то было. Калитка стояла насмерть, словно ворота в Рай, тщательно охраняемые апостолом Петром, которому нас, недостойных, пускать было не велено.
– Молитвами Святых Отец наших, Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас, – скорее не проговорил, а пропел Никита, и ВИС сразу увидел, что калитка заперта на шпингалет, невидимый снаружи. Просунув руку между штакетинами, гигант X-в легко открыл его.
Когда вошли в ворота, ощущение было такое, словно это Райские кущи Волшебной страны. Ровными аккуратными рядами росли оливковые деревья, изредка отдавая пространство цветочным клумбам, аккуратно постриженным газонам и беседкам. За высокими крепостными стенами виднелся пурпурно-красный купол кафоликона, столь характерного для всех не только афонских, но и вообще греческих храмов. За монастырём почти отвесной стеной поднималась гора, сплошь покрытая ярко-зелёной растительностью.
Кутлумуш своим тёмно-красным цветом построек чем-то напоминает Ватопед. Это один из самых древних монастырей Афона, построенный греками и при этом всегда остававшийся греческим. Вот что повествуют летописи, путеводители и посетившие обитель многочисленные паломники и просто туристы о его святынях, чудотворных иконах и прозорливых старцах.
Кутлуму́ш (рум. Cutlumuș Кутлумуси́у, греч. ΜονήΚουτλουμούσι) –православный монастырь на горе Афон. С 1574 года является шестым по значению в иерархии афонских монастырей и как все они – общежитийный. Впервые официально упомянут в 1169 году: в официальном документе этого года среди подписей 28 игуменов афонских монастырей есть подпись и кутлумушского игумена. Значит, сам монастырь был построен гораздо раньше.
Разные источники указывают на существование в древности на месте нынешнего монастыря небольшой обители во имя Преображения Господня. В одной из рукописей Зографа упоминается и имя тогдашнего игумена – Гавриила. Из сохранившейся купчей грамоты можно сделать вывод, что монастырь существовал уже в 988 году, но был разрушен. Настоящий монастырь основан в начале XII века византийским императором Алексием I Комниным. Впоследствии он также пришёл в запустение или был разорён пиратскими набегами.