Розалинда (поднимая к нему лицо). Притворитесь.
Долгий, неспешный поцелуй.
Эмори. Милых вещей я говорить не умею. Но вы прекрасны.
Розалинда. Ой, только не это.
Эмори. А что же?
Розалинда (грустно). Да ничего. Просто я жду чувства, настоящего чувства – и никогда его не нахожу.
Эмори. А я только это и нахожу кругом и ненавижу от всей души.
Розалинда. Так трудно найти мужчину, который удовлетворял бы вашим эстетическим запросам.
Где-то отворили дверь, и в комнату ворвались звуки вальса.
Розалинда встает.
Слышите? Там играют «Поцелуй еще раз».
Он смотрит на нее.
Эмори. Так что?
Розалинда. Так что?
Эмори (тихо, признавая свое поражение). Я вас люблю.
Розалинда. И я вас люблю – сейчас.
Поцелуй.
Эмори. Боже мой, что я наделал?
Розалинда. Ничего. Не надо говорить. Поцелуй меня еще. Эмори. Сам не знаю, почему и как, но я полюбил вас с первого взгляда.
Розалинда. И я… я тоже, сегодня такой вечер…
В комнату не спеша входит ее брат, вздрагивает, потом громко произносит: «Ох, простите» – и выходит.
(Едва шевеля губами.) Не отпускай меня. Пусть знают, мне все равно.
Эмори. Повтори!
Розалинда. Люблю – сейчас. (Отходят друг от друга.) О, я еще очень молода, слава Богу, и, слава Богу, довольно красива, и, слава Богу, счастлива… (После паузы, словно в пророческом озарении, добавляет.) Бедный Эмори!
Он снова ее целует.
Неотвратимое
Еще две недели – и Эмори с Розалиндой уже любили глубоко и страстно. Критический зуд, в прошлом испортивший и ему и ей немало любовных встреч, утих под окатившей их мощной волною чувства.
– Пусть этот роман безумие, – сказала она однажды встревоженной матери, – но уж, во всяком случае, это не пустое времяпрепровождение.
В начале марта все той же мощной волной Эмори внесло в некое рекламное агентство, где он попеременно показывал образцы незаурядной работы и погружался в сумасбродные мечты о том, как вдруг разбогатеет и увезет Розалинду в путешествие по Италии.
Они виделись постоянно – за завтраком, за обедом и почти каждый вечер, – словно бы не дыша, словно опасаясь, что с минуты на минуту чары рассеются и они окажутся изгнаны из этого пламенеющего розами рая. Но чары с каждым днем обволакивали их все крепче; они уже говорили о том, чтобы пожениться в июне – июле. Вся жизнь вне их любви потеряла смысл, весь опыт, желания, честолюбивые замыслы свелись к нулю, чувство юмора забилось в уголок и уснуло; прежние флирты и романы казались детской забавой, способной вызвать лишь мимолетную улыбку и легкий вздох.
Второй раз в жизни Эмори совершился полный переворот, и он спешил занять место в рядах своего поколения.
Маленькая интерлюдия
Эмори медленно брел по тротуару, думая о том, что ночь всегда принадлежит ему – весь этот пышный карнавал живого мрака и серых улиц… словно он захлопнул наконец книгу бледных гармоний и ступил на объятые чувственным трепетом дороги жизни. Повсюду кругом огни, огни, сулящие целую ночь улиц и пения, в каком-то полусне он двигался с потоком прохожих, словно ожидая, что из-за каждого угла ему навстречу выбежит Розалинда – и тогда незабываемые лица ночного города сразу сольются в одно ее лицо, несчетные шаги, сотни намеков сольются в ее шагах; и мягкий взгляд ее глаз, глядящих в его глаза, опьянит сильнее вина. Даже в его сновидениях теперь тихо играли скрипки – летние звуки, тающие в летнем воздухе.
В комнате было темно, только светился кончик сигареты, с которой Том сидел без дела у отворенного окна. Эмори закрыл за собой дверь и постоял, прислонившись к ней.
– Привет, Бенвенуто Блейн. Ну, как там дела в рекламной промышленности?
Эмори растянулся на диване.
– Гнусно, как и всегда. – Перед глазами встало агентство с его бестолковой сутолокой и тут же сменилось другим видением. – Бог ты мой, она изумительна.
Том вздохнул.
– Я просто не могу тебе выразить, до чего она изумительна, – повторил Эмори. – Я и не хочу, чтобы ты знал. Я хочу, чтобы никто не знал.
От окна снова донесся вздох – вздох человека, смирившегося со своей участью.
Глаза у Эмори защекотало от слез.
– Том, Том, ты только подумай!
Сладкая горечь
– Давай посидим, как тогда, – шепнула она.
Он сел в глубокое кресло и протянул руки, чтобы принять ее в объятия.
– Я знала, что ты сегодня придешь, – сказала она тихо. – Как раз когда ты больше всего был мне нужен… милый… милый.
Губы его легко запорхали по ее лицу.
– Ты такая вкусная, – вздохнул он.
– Как это, любимый?
– Ты сладкая, сладкая… – Он крепче прижал ее к себе.
– Эмори, – шепнула она, – когда ты будешь готов на мне жениться, я за тебя выйду.
– Для начала нам придется жить очень скромно.
– Перестань! – воскликнула она. – Мне больно, когда ты себя упрекаешь за то, чего не можешь мне дать. У меня есть ты – большего мне не надо.
– Скажи…
– Ведь ты это знаешь? Ну конечно, знаешь.
– Да, но я хочу, чтоб ты это сказала.
– Я люблю тебя, Эмори, люблю всем сердцем.
– И всегда будешь?
– Всю жизнь… Ох, Эмори…
– Что?
– Я хочу быть твоей. Хочу, чтоб твои родные были моими родными… Хочу иметь от тебя детей.
– Но родных-то у меня никого нет.
– Не смейся надо мной, Эмори. Поцелуй меня.
– Я сделаю все, как ты хочешь.
– Нет, это я сделаю все, как ты хочешь. Мы – это ты, а не я. Ты настолько часть меня, насколько я вся…
Он закрыл глаза.
– Я так счастлив, что мне страшно. Какой был бы ужас, если б это оказалось высшей точкой.
Она устремила на него задумчивый взгляд.
– Красота и любовь не вечны, я знаю. И от печали не уйти. Наверно, всякое большое счастье немножко печально. Красота – это благоухание роз, а розы увядают.
– Красота – это муки приносящего жертву и конец этой муки.
– А мы прекрасны, Эмори, я это чувствую. Я уверена, что Бог нас любит.
– Он любит тебя. Ты – самое ценное его достояние.
– Я не его, Эмори, я твоя. Первый раз в жизни я жалею о всех прежних поцелуях, теперь-то я знаю, что может значить поцелуй.
Потом они закуривали, и он рассказывал ей, как прошел день на работе и где им можно будет поселиться. Порой, когда ему случалось разговориться не в меру, она засыпала в его объятиях, но он любил и эту Розалинду – любил всех Розалинд, как раньше не любил никого на свете. Быстротечные, неуловимые, навек ускользающие из памяти часы.
Эпизод на воде
Однажды Эмори и Хауорд Гиллеспи встретились случайно в деловой части города. Они вместе зашли в кафе позавтракать, и Эмори выслушал рассказ, очень его позабавивший. У Гиллеспи после нескольких коктейлей развязался язык, и для начала он сообщил Эмори, что Розалинда, по его мнению, девушка со странностями.
Как-то раз они целой компанией ездили купаться в Уэстчестер, и кто-то упомянул, что туда приезжала Аннет Келлерман и прыгала в воду с шаткой тридцатифутовой вышки. Розалинда тут же потребовала, чтобы Хауорд лез туда вместе с ней – посмотреть, как это выглядит сверху.
Через минуту, когда он сидел на краю вышки, болтая ногами, рядом с ним что-то мелькнуло – это Розалинда безупречной «ласточкой» пронеслась вниз, в прозрачную воду.
– После этого мне, сами понимаете, тоже пришлось прыгать, я чуть не убился до смерти. Меня стоило похвалить уже за то, что я вообще решился. Больше никто из компании не пробовал. Так у Розалинды потом хватило нахальства осведомиться, зачем я во время прыжка пригнул голову. Это, видите ли, не облегчает дела, а только портит впечатление. Ну я вас спрашиваю, как быть с такой девушкой? Я считаю, что это уже лишнее.
Гиллеспи было невдомек, почему Эмори до конца завтрака не переставал блаженно улыбаться. Скорее всего, решил он, это признак тупого оптимизма.
Пять недель спустя
Библиотека в доме Коннеджей. Розалинда одна, сидит на диване, хмуро глядя в пространство. Она заметно изменилась, даже похудела немного. Блеск ее глаз потускнел, можно подумать, что она стала по крайней мере на год старше.
Входит ее мать, кутаясь в манто. Окидывает Розалинду тревожным взглядом.
Миссис Коннедж. Ты сегодня кого ждешь?
Розалинда не слышит, во всяком случае, не отзывается.
Сейчас заедет Алек, он везет меня на эту пьесу Барри «И ты, Брут». (Спохватывается, что говорит сама с собой.) Розалинда! Я тебя спросила, кого ты ждешь.
Розалинда (вздрогнув). Я?.. Что… Да, Эмори…
Миссис Коннедж (язвительно). У тебя последнее время столько поклонников, что я просто не могла угадать, который на очереди. (Розалинда не отвечает.) Досон Райдер оказался терпеливее, чем я думала. Ты на этой неделе ни одного вечера ему не уделила.
Розалинда (не свойственным ей раньше, до предела усталым тоном). Мама, прошу тебя…
Миссис Коннедж. О, я-то вмешиваться не намерена. Ты уже два месяца потратила на гения без гроша за душой, но, пожалуйста, продолжай, потрать на него хоть всю жизнь. Я вмешиваться не буду.
Розалинда (словно повторяя скучный урок). Тебе известно, что небольшой доход у него есть и что он зарабатывает тридцать долларов в неделю в рекламном…
Миссис Коннедж. И что этого даже на твои туалеты не хватит. (Делает паузу, но Розалинда молчит.) Я пекусь только о твоих интересах, когда отговариваю тебя от безрассудного шага, о котором ты до конца дней будешь жалеть. И на папину помощь рассчитывать нечего. Он не молод, и дела у него последнее время идут плохо. Единственной твоей опорой оказался бы мечтатель, очень милый юноша, из хорошей семьи, но мечтатель – умный мальчик, и больше ничего. (Дает понять, что ум – черта сама по себе отрицательная.)
Розалинда. Мама, ради Бога…
Входит горничная, докладывает о приходе мистера Блейна, и тут же входит он сам. Друзья Эмори уже десять дней твердят ему, что он «выглядит как Божий гнев», и они правы. А последние полутора суток он не был в состоянии проглотить ни куска.
Эмори. Добрый вечер, миссис Коннедж.
Миссис Коннедж (вполне ласково). Добрый вечер, Эмори.
Эмори и Розалинда переглядываются. Входит Алек. Тот все время держался нейтральной позиции. В душе он уверен, что предполагаемый брак будет для Эмори унизительным, а для Розалинды несчастным, но глубоко сочувствует им обоим.
Алек. Здорово, Эмори!
Эмори. Здорово, Алек! Том сказал, что встретится с тобой в театре.
Алек. Да, я его видел. Как дела с рекламой? Сочинил что-нибудь блестящее?
Эмори. Да ничего особенного. Получил прибавку… (все взгляды с интересом обращаются к нему) два доллара в неделю.
Все разочарованно отводят глаза.
Миссис Коннедж. Идем, Алек. Я слышу, автомобиль подали.
Все прощаются – кто более, кто менее сердечно. Миссис Коннедж и Алек уходят, после чего наступает молчание. Розалинда по-прежнему хмуро смотрит в камин. Эмори подходит и обнимает ее.
Эмори. Девочка моя. (Поцелуй. Снова пауза, потом она, охватив его руку, осыпает ее поцелуями и прижимает к груди.)
Розалинда (печально). Я люблю твои руки, больше всего люблю. Я часто вижу их, когда тебя здесь нет, – такие усталые… Я знаю их до мельчайшей черточки – милые руки!
На минуту их взгляды встречаются, а потом она разражается сухими рыданиями.
Эмори. Розалинда!
Розалинда. Ой, мы такие жалкие!
Эмори. Розалинда!
Розалинда. Ой, я хочу умереть!
Эмори. Розалинда, еще один такой вечер – и силы мои кончатся. Ты уже четыре дня такая. Влей в меня хоть немножко бодрости, а то я не могу ни работать, ни есть, ни спать. (Беспомощно озирается, точно в поисках новых слов взамен старых, сносившихся.) С чего-то надо начать. Начинать вместе – это даже лучше. (Отклика нет, и наигранная уверенность покидает его.) В чем дело? (Рывком встает и ходит по комнате.) Это все Досон Райдер, я знаю. Он изматывает тебе нервы. Ты всю эту неделю каждый день с ним виделась. Люди мне говорят, что видели вас вместе, а я должен улыбаться, кивать и делать вид, что для меня это не имеет ни малейшего значения. А ты за все это время не нашла нужным ничего мне рассказать.
Розалинда. Эмори, если ты не сядешь, я закричу.
Эмори (садясь с ней рядом). О Господи!
Розалинда (беря его за руку, мягко). Ты ведь знаешь, что я тебя люблю.
Эмори. Да.
Розалинда. И что буду тебя любить всегда…
Эмори. Не надо так говорить. Ты меня пугаешь. Как будто нам предстоит расстаться. (Она опять заплакала, встала и перешла с дивана на кресло.) Я весь день чувствовал сегодня, как что-то ускользает. На работе я чуть с ума не сошел, не мог написать ни строчки. Расскажи мне все.
Розалинда. Да правда же, нечего рассказывать. Я просто нервничаю.
Эмори. Розалинда, ты прикидываешь, не выйти ли замуж за Досона Райдера.
Розалинда (после паузы). Он сегодня весь день меня об этом просил.
Эмори. У него-то, видно, нервы крепкие.
Розалинда (снова после паузы). Он мне нравится.
Эмори. Не говори так. Мне больно.
Розалинда. Не дури. Ты же знаешь, что, кроме тебя, я никого не любила и не буду любить.
Эмори. Розалинда, давай поженимся – на будущей неделе.
Розалинда. Это невозможно.
Эмори. Почему?
Розалинда. Невозможно. Это значит, мне стать твоей рабыней – в какой-нибудь гадкой дыре.
Эмори. У нас будет двести семьдесят пять долларов в месяц.
Розалинда. Дорогой мой, я обычно даже не причесываюсь сама.
Эмори. Я буду тебя причесывать.
Розалинда (со смешком, похожим на всхлип). Спасибо.
Эмори. Розалинда, я не верю, что ты можешь думать о браке с кем-то другим. Ты что-то от меня скрываешь. Скажи мне! Если скажешь, я помогу тебе с этим справиться.
Розалинда. Все дело… в нас. Мы жалкие, вот и все. Именно из-за тех качеств, которые я в тебе люблю, ты всегда останешься неудачником.
Эмори (угрюмо). Ну, дальше.
Розалинда. О, ну хорошо. Да, всему виной Досон Райдер. Он такой надежный. Чувствуется, что он мог бы стать… хорошим фоном.
Эмори. Ты его не любишь.
Розалинда. Не люблю, но зато уважаю, он хороший человек и сильный.
Эмори (неохотно соглашаясь). Да, этого у него не отнимешь.
Розалинда. Ну вот, хотя бы такой пример. Во вторник мы встретили в Райе какого-то бедного мальчика, и, знаешь, Досон посадил его к себе на колени, разговаривал с ним и пообещал подарить ему индейский костюм – а на следующий день вспомнил и купил ему костюм, и, и… так это получилось заботливо, и я невольно подумала, как он хорошо относился бы к… нашим детям, заботился бы о них, и мне не о чем было бы тревожиться.
Эмори (в отчаянии). Розалинда, Розалинда!
Розалинда (чуть лукаво). Не напускай на себя такой страдальческий вид.
Эмори. Какую боль мы способны причинять друг другу!
Розалинда (опять заливается слезами). Это было так замечательно – ты и я. Так похоже на то, о чем я мечтала и боялась, что никогда не найду. Первый раз, что я думала не о себе. И я не могу допустить, чтобы это чувство увяло в серой, тусклой атмосфере.
Эмори. Не увянет оно, не увянет!
Розалинда. Лучше сохранить его как прекрасное воспоминание, упрятанное глубоко в сердце.
Эмори. Да, женщины это умеют, но мужчины – нет. Я бы всегда помнил не то, как это было прекрасно, пока длилось, а только горечь, неизбывную горечь.
Розалинда. Не надо!
Эмори. Никогда больше не видеть тебя, не целовать – словно ворота захлопнули и задвинули засов, – ты просто боишься стать моей женой.
Розалинда. Нет, нет, я выбираю более трудный путь, более решительный. Наш брак был бы неудачей, а я неудачницей не была и не буду… Если ты не перестанешь ходить взад-вперед, я закричу!
Он снова в изнеможении опускается на диван.
Эмори. Поди сюда и поцелуй меня.
Розалинда. Нет.
Эмори. Ты не хочешь меня поцеловать?
Розалинда. Сегодня я хочу, чтобы ты любил меня спокойно, издали.
Эмори. Начало конца.
Розалинда (в интуитивном озарении). Эмори, ты еще очень молод. И я молода. Сейчас нам прощают наши позы, нашу дерзость, то, что мы никого не уважаем, и это нам сходит с рук. Но тебя ждет в жизни много щелчков…
Эмори. И ты боишься, что заодно они достанутся и тебе.
Розалинда. Нет, не этого я боюсь. Где-то я читала одни стихи… Ты скажешь – Элла Уилер Уилкокс и посмеешься, но вот послушай:
Эмори. Но мы-то не обладали!