* * *
Генерал Чен Тан сидел на жеребце в полной темноте в трех ли от внешней стены и внимательно смотрел в сторону осажденного им города. До рассвета оставалось чуть больше трех часов. За спиной тихо выстраивалась латная конница. Копыта лошадей были обмотаны войлоком. За конницей вставали в ровные шеренги его лучшая пехота – семь тысяч тяжеловооруженных щитоносцев. Конные лучники были высланы защищать фланги изготовленных к атаке частей.
«Навряд ли они смогут незаметно пробраться через мои дозоры, выставленные на стенах и в округе. Ну, а кангюи, по донесениям разведки находятся в двух дневных переходах», – размышлял Чен Тан.
«Но береженного Бог бережет. Не хочу, чтобы какая-то случайность украла у меня столь блестящую победу. Так, что я мог упустить?» – перепроверил он себя.
«Охранять лагерь я оставил эту скотину, моего наместника, во главе оставшейся части армии. Даже в случае неожиданного нападения на лагерь с другой стороны, арбалетчики остановят врага, а копейщики потом добьют его. Этот наместник хоть и трус, но не дурак и понимает, что бежать ему в случае поражения некуда и потому будет сражаться до конца».
Чен Тан оглянулся, посмотрев на лагерь. По всей его территории продолжали, как обычно гореть тысячи костров, хорошо освещая воинские шатры, но при этом, не демаскируя приготовившихся к битве солдат. Удовлетворенно кивнув, он снова с нетерпением уставился на стену. Через некоторое время вдоль стены горизонтально пролетела горящая стрела, которая упав, сразу же потухла. Это был сигнал его солдата наблюдавшего с захваченной стены города за крепостью, о том, что часовые на башнях обезврежены.
«Теперь осталось дождаться, когда откроют ворота», – подумал он и с нетерпением начал теребить висевший слева щит. Чен Тан переживал, что рабы с Сутэ не справятся со стражей у ворот и тогда ему придется штурмовать стены крепости. А его популярность в войске и так недовольном этим походом далеко на запад, в центр страны кочевых народов и утомленное напрасным ночным бдением, может упасть до критического уровня. Ему нужна была быстрая победа с минимальными потерями. Для его далеко идущих планов нужна была популярность в армии. Поэтому он и решил самому возглавить сегодняшнюю ночную атаку на ворота. Он с удовольствием представил, как обрастет легендами при дворе императора Лю Ши бой, в котором он лично принял участие, первым ворвавшись в крепость ужасных ху и самолично обезглавив шаньюя хуннов Чжи-Чжи.
– Генерал! – отвлек его от мыслей стоявший рядом офицер, показывая на горящую стрелу, пущенную вверх.
– Ну, наконец! – воскликнул Чен Тан и повернул коня к строю кавалерии.
– Солдаты! – громко обратился он, – сегодня погибнут наши извечные враги, опустошавшие на протяжении многих веков города и села Поднебесной. Наши деды, отцы, матери, братья и сестры будут отомщены сегодня. И это случится благодаря вам, солдаты! Мы вернемся победителями из крайних земель, населенных полчищами варваров, куда еще не ступала нога ни одного воина империи. И мы станем величайшими героями за всю историю нашей страны! Нас ждет победа!
Строй взревел в тысячи голосов. Смысла скрываться уже не было.
Конница, с зажжёнными факелами ринулась в заготовленные ранее проломы стен. За ним быстрым маршем двинулась пехота.
Чен Тан скакал в первом ряду конницы и не слышал шума боя, который по его расчетам уже должны были вести ху с рабами из Сутэ.
«Эти варвары даже не знают, что за ними пришла смерть», – презрительно подумал он, уже «влетая» в распахнутые ворота. По обеим сторонам он заметил несколько сотен согдийцев, вооруженных странными длинными копьями. Проскакав до середины городской площади, впереди он увидел солдат с большими щитами, выстроившихся в строй подобно рыбьей чешуе. Он резко остановился и посмотрел назад. За ним в ворота вливалась его конница, заполняя площадь.
Чен Тан озадачено посмотрел по сторонам. Везде была непроницаемая темнота.
«Что это за воины и где ху?» – подумал он, «ну да ладно, мы в городе, уже ничто не в силах нас остановить!» – и он, прирожденный воин и полководец, отбросив все сомнения перед предстоящей битвой, ринулся на врага, увлекая за собой лавину всадников.
* * *
«Я должен выжить и теперь, наверное, должен спасти их! Надо отменить завтрашнюю вылазку. Что же придумать?» – мучительно размышлял я.
Уже начинало темнеть.
Плевать, хан я или не хан, просто прикажу отменить вылазку, вот и все.
– Передай Буюку, – сказал я Тегыну, – пусть через час собирает военный совет.
Тегын тут же развернулся и убежал выполнять мой приказ.
Я повернулся к центуриону.
– Я хочу, чтобы на военном совете присутствовал и ты Гай с командирами когорт, – сказав это, я пошел к лестнице, ведущей от башни к стене, намереваясь вернуться к «родным» мне воротам.
На примыкающей к воротам стене уже стояли Ужас, два римских офицера и несколько кочевников, один из которых, парень лет шестнадцати, почему-то со злобой посмотрел на меня.
– Зачем ты собираешь военный совет? – тихо спросил меня Ужас, отведя в сторону.
– Я хочу отменить завтрашнюю вылазку, – ответил я.
– Ты не можешь ее отменить!
– Почему? – удивился я.
– Так решил совет вождей, и у тебя нет права.
– Но я же хан!
– Ты хан, потому что так захотели вожди. Не пожелай они этого, ханом стал бы твой брат Лошан, – показал он взглядом на того парня, продолжавшего злобно ковырять меня глазами.
– Действительно, а почему не он хан? Он вроде старше меня.
– Потому что знак царской власти отец отдал тебе.
– Ну, так значит желание вождей здесь ни при чем!
– Туф, убогий, как ты не поймешь? Он сын от наложницы, хоть и дочери вождя племени сяньби. Ты сын от законной жены, дочери вождя усуней. Усуни и гунны это родственные племена. Сяньби чужие, хоть и кочевники. Отец твой учел все обстоятельства и в первую очередь желание вождей, – прошипел он, видимо позабыв, что у меня «амнезия».
«Да уж политика, ну и военная демократия в действии», – подумал я.
– Что же тогда делать? Я не хочу завтра вести людей на убой.
– Ничего не сделаешь, если ты не предложишь что-то, что даст хоть какую-то надежду на победу или хотя бы возможность убить больше ханьцев. Поэтому я не стал созывать совет, чтобы ты не выглядел перед ними дураком. Завтра тебе предстоит отвечать за свои действия перед святыми духами предков. А я не хочу краснеть за тебя перед своим отцом и твоим дедом. Он даже не посмотрит на тебя, а мне скажет, что мой племянник и воспитанник идиот, – закончил он и отвернулся.
Мне стало страшно обидно. Хана только что назвали идиотом. И я, в сердцах выхватив лук со стрелой, выстрелил, почти не целясь в стоящую где-то посередине между внешней и стеной крепости арбу. Стрела вонзилась точно в середку огромного колеса.
Легионеры восхищенно загудели.
«Ого! Я отличный стрелок», – подумал я о ставших уже моими рефлексах прежнего хозяина тела.
Но меня тут же обломали.
Лошан не глядя, как-то даже лениво пустил три стрелы одну за другой с такой скоростью, что если захотел бы я сказать раз-два, не успел бы. Все три стрелы попали в голову трупа лежавшего на внешней стене.
Наступило непонятное мне напряженное молчание. Лошан с вызовом продолжал смотреть на меня.
– Великий хан! – вдруг нарушил тишину бегом поднявшийся на стену молодой гунн.
– Мы обнаружили перебежчика! – обратился он ко мне.
– Какого перебежчика? – спросил Лошан, опередив меня.
– Это раб из согдийцев. Мы увидели его, когда он возвращался со стороны лагеря ханьцев к дому рабов у восточной стены.
– Взять и казнить его и всех согдийцев в этом доме, – крикнул Лошан.
Гунн, мельком взглянув на меня уже развернулся, чтобы покинуть нас и исполнить его поручение.
– Нет, – остановил я его, – ты узнаешь этого согдийца?
– Да, я его знаю, – ответил он, тут же повернувшись.
– Лошан, возьмешь тысячу воинов и перекроешь все дома согдийцев, – приказал я ему.
Он, зло посмотрев на меня, бегом спустился по лестнице, ведущей со стены, исполнять мое поручение.
– Ты обнаружил согдийца? – обратился я к гунну. У меня начала формироваться кое-какая догадка по поводу этого перебежчика.
– Да.
– Как зовут тебя?
– Мой хан, меня зовут Угэ, сын Тумара.
– Его отец был десятником «бешеных». Он отправил свой десяток и своего сына в крепость, а сам остался задержать ханьцев при прорыве стены, – сообщил Ужас, – он один убил трех их пехотинцев, прежде чем сам погиб.
– Десятника назначили? – спросил я.
– Еще нет, в суматохе забыли, – ответил один из стоявших на стене пожилых кочевников, – Угэ из моей сотни.
– Какой он воин?
– Лучший в десятке!
– Угэ! Возьмешь свой десяток и приведешь ко мне перебежчика. – приказал я ему.
Гунн, прижав правый кулак к сердцу, поклонился и, резко развернувшись, тоже бегом спустился со стены.
– Пойдем, Буюк, – сказал я Ужасу.
Мы молча доехали до цитадели. Затем вошли в зал, в котором недавно прошел военный совет. Дастархан уже был убран и в комнате никого не было. Я прошел в середину зала и сел на кошму. Ужас, пройдя за мной, уселся рядом и, гневно посмотрев на меня, спросил:
– Ты почему позволил себя оскорбить Лошану?
– Не понял?
– Лошан прилюдно оскорбил тебя, пустив стрелы лучше, чем ты!
– Ну, он, наверное, и владеет луком лучше, чем я. – В замешательстве ответил я Ужасу.
– Нет, ты лучше его во всем, во владении мечом, луком, копьем…
– Да ладно. Попал он в этот раз дальше, чем я, ничего страшного же не случилось.
– Пойми, ты хан! Никто не должен быть лучше тебя никогда. Никогда! Да даже если он лучше, то ты не должен допускать такой ситуации, в которой он мог бы прилюдно показать это. Такой хан не будет властелином гуннов и не проживет долго. Запомни это!
– Он вроде беспрекословно побежал исполнять мой приказ? – попытался оправдаться я.
– Конечно! Не исполни он приказа признанного хана, он немедленно был бы казнен.
Тут в комнату вошли Угэ с двумя воинами, которые втолкнули перед собой, а затем швырнули на пол двух одетых в простые полотняные халаты согдийцев. Я посмотрел на них, оба были похожи на европейцев моего времени. У обоих, один молодого, другой пожилого возраста были изможденные лица, в глазах сквозило отчаяние, но губы были сжаты с непоказной решимостью. Мне стало их очень жаль. В это время один из гуннов, сев у очага, раздув костер, начал калить на нем ножи. Угэ с другим гунном принялись срывать с согдийцев одежду. Они даже не сопротивлялись.
«Что, они пытать их собрались?» – подумал я. Меня передернуло от мысли, что я буду не только непосредственным участником, а вообще, судя по всему, инициатором пыток. Но это было, так сказать, только конфетки. На самом деле ужаснейшая новость ждала меня еще чуть позже.
– Оставьте их, – крикнул я.
Оба гунна тут же остановились.
– Как зовут вас? – обратился я к ним.
Оба согдийца молчали, продолжая лежать на полу. Гунны резко подняли их, поставив передо мной на колени, при этом несколько раз четко «отработали» им по почкам.
Я не успел ничего сказать. Все произошло для меня неожиданно, быстро и отлаженно. Видимо здесь так происходит довольно часто.
Пожилой согдиец застонав, ответил:
– Меня зовут Парман, это мой племянник Фарух.
Я посмотрел на Угэ.
– Кто из них бегал к ханьцам?
– Фарух, – ответил он.
– Зачем ты привел старика?
– Сказал, что он их старейшина и за все отвечает он.
Я, кивнув, выражая этим одобрение Угэ, обратился к Парману.
– Скажи мне, старик, о чем вы договаривались с ханьцами?
Парман промолчал. Угэ ударом профессионального боксера от бедра въехал левым кулаком в ухо старика, отчего Пармана бросило на другого согдийца и оба упали на пол. Я снова не успел среагировать и это начало меня раздражать.
– Угэ, и ты! – негромко сказал я ему и второму гунну, – без моего приказа больше их не бить.
– Да, мой хан, – в один голос ответили они и снова поставили их передо мной на колени.
– Слушай, Парман! Я все равно узнаю то, что я хочу услышать. Разница только в том, что я узнаю это от Фаруха после того, как он, – я показал на гунна, калящего на костре ножи, – отрежет все, что можно отрезать твоему племяннику для того, что бы он дольше жил под пытками. А после того как умрет Фарух, он все равно начнет отрезать все тебе, несмотря на то, что мне уже все известно. Конечно, не просто так, а ради смеха, ну и для сноровки в будущем.
Я посмотрел на согдийцев, оба уставились в пол, опустив головы.
– Ты думаешь у нас нет будущего и завтра ханьцы всех нас перебьют? Здесь я могу с тобой поспорить, потому что мы не раз били превосходящих числом ханьцев, и не раз еще будем их бить. Не веришь? А поверишь тому, что все согдийцы в течение часа будут казнены?
Согдийцы продолжали молчать.
Я несколько секунд молча смотрел на них, а затем, вздохнув, продолжил.
– Парман, все равно ваши планы не исполнятся. Что вы хотели? Напасть ночью на стражу и открыть ворота? – сказал я наугад, даже не предполагая, что могу быть прав.
Фарух едва заметно дернулся. Я не заметил этого. Ужас все это время лениво наблюдая за нами и, легонько ударяя по своим сапогам камчой, недоумевая, зачем это я церемонюсь с рабами, мгновенно «заценив» реакцию молодого согдийца негромко произнес:
– Вы думаете, как мы узнали, что Фарух бегал в лагерь врага? Сегодня отец всех кочевников Тенгри внял просьбам святых духов наших предков и отметил особым вниманием нашего нового хана. Он показывает ему будущее. И это Он довел до нас то, что ты послал Фаруха договориться с Чен Таном взамен на свободу, открыть армии Хань ворота.
– Тогда почему же он не покажет ему все остальное? – мрачно ответил Парман.
– Кому нужны недоумки в своей армии? Ведь все мы умрем сегодня или завтра, или через много лет, пополним небесную конницу Тенгри. Это испытание! Он учит нас, как учим мы своих детей воинскому искусству и только подсказывает нам, а всего остального мы должны добиться сами, – закончил Ужас и продолжил лениво нахлестывать по сапогам камчой.
– Послушай, Парман, – повторил я, – ты ведь понял, что независимо от того, скажешь все остальное или скроешь, вашим планам уже не суждено осуществиться. Вы все сегодня умрете. Но я хочу с тобой договориться, и тогда у вас будет шанс не только выжить, но и получить свободу. Я обещаю это тебе своим словом хана гуннов и призываю в свидетели святых духов предков, чтобы они довели до Тенгри мою клятву.
Все с удивлением смотрели на меня. У согдийцев в глазах появилась еще и надежда.
* * *
Я стоял в «родной» мне башне в полной темноте и с усилием всматривался в сторону лагеря китайцев. Но никаких движений не видел. Все было тихо и спокойно. В лагере горели тысячи костров, мимо которых время от времени ровным шагом проходили небольшие часовые отряды.
«Почему они не готовятся к атаке? Неужели они передумали или не поверили в возможность согдийцев уничтожить стражу и открыть ворота? Или среди нас есть предатель, который предупредил их?» – тревожные мысли пролетали десятками в моей голове и снова возвращались. – «Если они сегодня ночью не атакуют, вожди будут в ярости», – подумал я, – «они и так нехотя приняли предложенный мною план на военном совете».
Военный совет я собрал сразу же после беседы с Парманом. Вожди ворча, будто про себя, но так, что бы я их услышал, ругали Шоже, загнавшего их всех в этот каменный мешок, который теперь станет для них общей могилой и меня, еще более превзошедшего своего отца в тупости: «Нет, чтобы нормально умереть днем, под Великим Синим Небом, когда их последний бой увидят все их предки и сам Тенгри, он собирается убить всех ночью…».
Тогда меня поддержал Ужас, командир легионеров и те двое «старцев», сидящих на военном совете слева и справа от меня. Это были братья близнецы по имени Иргек и Ирек, тоже прямые потомки Модэ, но только из младшей ветви. С ними остальные вожди не решились спорить.