Поражает манера обращения с людьми священника Николая. Со всеми подчеркнуто вежлив, всем и всегда говорит только «Вы», никогда никакой фамильярности, панибратства, не повышает голоса.
Точно таким запомнили покойного самодержца все те, кому довелось с ним общаться. Но за внешней безукоризненной воспитанностью царя скрывалась врожденная подозрительность, недоверие, страх перед незнакомыми людьми, злопамятность и мстительность, переходящие в патологические формы. Его первый воспитатель и учитель английского англичанин Карл Осипович Хис (Charles Heath, 1826—1900) отмечал черствость, равнодушие к чужой боли и даже жестокость наследника престола. Признаваясь в этом самым близким людям, этот, добрейшей души, человек был в ужасе от увиденного.
Если царь сталкивался со стихийным лидером, он впадал в необъяснимый страх. Страх вызвал панику. Паника – истерику, которая заканчивалась только после уведомления доверенного лица об устранении того, кто встал поперек горла «вежливому» государю. Многие в его правление исчезали бесследно, были отравлены, как генерал-майор граф Орлов, заподозренный в неравнодушии к царице.
Точно так, как вел себя покойный государь, ведет себя внук. Все те же черты характера, над которыми возвышается патологическая подозрительность и недоверие к людям. При Николае II политический сыск достиг полного маразма: жена шпионила за мужем, священство превратило исповедь в конвейер по сбору информации, полиция следила за жандармами, жандармы за полицией, а актрисы за всеми верноподданными Российской империи. Точно такой же сыск и погоня за информацией процветает во владениях внука царя.
– Меня не интересует, сколько ты квадратных метров вымыла сегодня в храме. Меня волнует, сколько ты смогла собрать информации за день. Поняла? Можешь идти.
Так частенько говаривала своим подчиненным уже покойная Екатерина Григорьевна, бухгалтер, неофициальный староста и правая рука протоиерея Николая. Постоянное участие в оперативно-розыскной деятельности на территории собора незаметно превратило ее в «чудовище из Розовки». Может, только поэтому она умирала от рака груди долго и мучительно, замучив себя, своего благодетеля и прихожанок.
– Что сегодня сказала матушка на пятиминутке? – спросила техничка храма Елена Ангелину, свечницу в панихидной.
– А что она тебе нового скажет? Нам приказано следить за вами, а вам за нами.
Услышав такой отзыв, чуть не рухнул с лавки. Меня душил смех. Даже прислуга смеялась над безумием благочинного. Потом частенько вспоминал и повторял вслед за ними: «Нам приказано следить за вами, а вам за нами»!
Но это была только верхушка айсберга. Вокруг кафедрального собора святителя Николая с начала девяностых было натыкано с десяток видеокамер. Один человек в сторожке всегда находился у черно-белых экранов, не спуская с них глаз. Причем со временем подозрительности батюшки стало этого не хватать и все деревья возле корпуса были вырублены – мешали обзору.
Чем дальше простиралось фантастическое недоверие священника, тем все чаще и чаще в хозяйстве отца Николая стали пропадать деньги. Кражи очень крупных сумм стали периодическим и банальным явлением. Чаще всего крали свои в доску, ближний круг, реже заезжие гастролеры. Деньги ведь всем нужны, а отец Николай традиционно платит своей прислуге сущие копейки, как и его венценосный дед.
Скажи своему духовнику в глаза единственную причину этого Божьего попущения, он бы убил меня руками своих бесчисленных доброхотов. «Кто плохо о людях думает, у тех деньги пропадают» – еще в IV веке подметил святитель Василий Великий.
Огороженный прекрасной изгородью храм представляет из себя крошечное королевство, в котором до недавнего времени был даже начальник собственной Его Высокопреподобия разведки. Точнее, начальница Людмила Степановна Шпак, в молодости занимавшая должность главы особого отдела Челябинского ядерного центра.
Была она под стать своему аристократическому шефу. Ее дедушка принимал непосредственное участие в судьбе последнего царя в марте 1918 года. Звали его Дмитрий Хохряков (1893–1918). Матрос Балтийского флота. Устанавливал красную власть в Тобольске, затем конвоировал последнего царя. За три недели до своей смерти отдал приказ утопить епископа Тобольского и Сибирского Ермогена (Долганева) и священника Петра (Карелина) в реке Тура, предварительно забрав выкуп за них (10 тысяч рублей) и ограбив пленных до нитки. Погиб смертью храбрых в том же восемнадцатом году на станции Крутиха. А похоронен в Перми. 20
Это было похоже на злой рок. Словно бельмо из прошлого, внучка жестокого матроса терзала и мучила окружающих в угоду недоверчивому внуку императора. Стальная нить, связавшая купеческий Тобольск и пыльный Мариуполь, добралась и до меня, но объяснения этому не было. В Тобольском доме на улице Свободы жила какая-то неразгаданная тайна.
От единственного ребенка Хохрякова, девочки, родилась эта удивительная особа с голубыми, как у деда, глазами. Унаследовала она его улыбку и веселый нрав. В девичестве носила его фамилию. Выгодно. Внучка известного революционера.
Однажды в раннем детстве наглая муха заползла в левое ухо Людочки. Пока хватились, ребенок пальцем протолкнул ее далеко внутрь. Ухо воспалилось и стало гнить. Врачи остановили воспаление, но девочка стала глухой на левое ухо. Так и привыкла поворачиваться ко всем правой стороной тела.
Как оказалось, знамение было не случайным. Вся дальнейшая жизнь Людочки будет связана со слухами, сплетнями, пасквилями, грязным людским бельем и доносами. А сбор информации станет для нее высшим наслаждением и смыслом жизни.
У своего последнего в этой жизни шефа, Марковского, Людмила Степановна будет появляться строго по пятницам. Ее появление с папкой под мышкой будет наводить ужас на всех работников храма – от низших до высших, включая Катерину Григорьевну и Веру Николаевну.
– Олег! Хоть ты ей ничего не говори, она же все тащит наверх, – стонала «старшая» Вера Николаевна.21
После любых конфликтов и чепе на территории собора, Людмила Степановна грамотно и очень профессионально проводила опрос, допрос и спрос, не забывая ни одного из участников конфликта. А прихожанам, от всей души помогавших «рабе Божией Людмиле», и в голову не могло прийти, что вся ее бурная деятельность, копирующая деятельность милиции, особых отделов армии, разведки и прокуратуры одновременно, уголовно наказуема (от трех до пяти).
За неделю, сидя на телефоне, обзванивая всех и вся с утра до вечера, никуда не выходя из дому, она умудрялась наловить столько грязи, что Марковский мгновенно успокаивался, слушая «важную информацию». Фактически, Людмила Степановна под видом сыщика стала домашним психотерапевтом.
Роднит деда и внука еще одна, удивительно совпадающая, линия поведения. И царь Николай Александрович и его внук не чураются благотворительности в самом лучшем смысле этого слова. Царь помогал вдовам жандармов и полицейских, сыщикам и филерам, платил карточные долги своих офицеров. Морально выручал власть предержащих в трудных ситуациях, например, открыл клуб гомосексуалистов в Киеве. Но когда дело доходило до простого люда, прихлебалы-библиографы молчат, как воды в рот набрав. Писать, умиляясь милосердию государя, было не с чего.
Марковский помогал и помогает многим. Одной старухе в старом городе, за улицей Артема, построили заново маленький, но добротный домик только благодаря его стараниям в 2003 году. Одиноким женщинам, работавшим в храме, чинил крыши, делал ремонты в квартирах, не жалея денег. Потом эти квартиры по завещаниям старушек, боящихся ада и вечных мук, перейдут в руки благочинного.
Через положенные полгода в «Мариупольской недвижимости» они будут выставляться на продажу партиями. Деньги, деньги, деньги. Много доброго делает этот батюшка в тайне от многих. На операции деньги давал и просил за десятки людей, устраивая их на работу. Всего не упомнишь, так много доброго сделал и делает этот человек. Но и на пророка бывает проруха.
Небесные гости
Подходит ко мне однажды голодный мальчик и просит есть. Все дело происходило в соборе святого Николая, где с ноября 2001 года стоял на подсвечнике блаженной Ксении Петербургской. Стоишь, службы не пропускаешь. Огарки выносишь, подсвечники драишь, лампадки гасишь после отпуста.
– Дядь Олег! Дядь Олег!
– Ну чего ты орешь?
– Дядя Олег! Я есть хочу!
– Есть хочешь? Иди к батюшке Николаю. Видишь, стою на подсвечнике. Поэтому благословили завтракать на кухне каждый день, а я туда не ходил ни разу. Скажи ему, чтобы тебя покормили вместо Олега. Понял? Дуй на кухню.
Обычно такое поведение у священства называется «быть добреньким за чужой счет» и вызывает дружный приступ желчи.
Мальчик, у которого еще две сестренки, уходит. Пока его нет, шарю в своих карманах. Пусто. Служба кончилась, свечка поставлена, молебен заказан, денег нет. Прошло не более двух минут. Подходит знакомая прихожанка, сует мне три вареных яйца. Улыбается, просит взять, хотя знает, что я ничего не беру. Скрипя сердцем, взял почему-то одно яйцо. Прошло еще минут семь. Возвращается мальчик. Смотрю на него с интересом.
– Ну, нашел ты батюшку?
– Ага. Да только там толстая тетка с ним была. Жирная такая. Я кушать прошу, а батюшка отвернулся к стене и молчит, как глухой. А она на меня как вызверится и говорит: Да ты что, нам самим тут нечего есть. Иди отсюда. Мы тут все голодные ходим.
– Так и сказала? – не веря собственным ушам, переспросил его.
– Так и сказала. А сама стоит и смеется, – подтвердил мальчик.
Гляжу, на глазах у мальца выступили слезы.
– На вот тебе яйцо.
Кладу ему яйцо в руку. Мальчик просиял и его как ветром сдуло. Прошло минуты три. Прибегают две его маленькие сестренки и кричат.
– Дядя Олег! Мы есть хотим!
Развожу руками, ища глазами ту старуху, а ее и след простыл. С досады чуть не плачу. Ну почему я, скот безмозглый, не взял три яйца вместо одного?
С этой кухней, находящейся рядом с панихидной, были связаны еще несколько встреч нужды и черствости.
Где-то в мае девяносто шестого у нас в храме появился новый батюшка, отец Владимир. Сижу однажды в воскресенье и жду его с треб. А тут как раз поминки по работнице храма. Собрались все свои да наши. Вошла Вера Николаевна, бывшая когда-то церковной старостой и подружка той «жирной» старухи. Увидев меня, улыбнулась и говорит:
–А чего это ты не за столом? Ты же наш, свой. Иди помяни со всеми. Там и место есть.
– Да нет, Вера Николаевна. Я не ваш.
А сам про себя думаю: «И уж точно не свой!»
Улыбаюсь в ответ, но за стол не иду, понимая, что у половины рты перекосит и борщ прокиснет только от одного моего вида. Гривну на поминки я не давал.
Тут в дверь входят три человека – женщина и двое мужчин. Они встали напротив двери, ведущей в кухню и вид у них был просящих покушать людей. От них исходило такое умиротворение, какое обычно исходит от чудотворных или намоленных икон. Явное несоответствие внешнего и внутреннего заставило меня невольно взглянуть на бедно, но очень чисто одетых людей.
Изнутри они были точно неземные. Как глянул на них, так и забыл, зачем пришел. Царство небесное, хоть сажей измажь, хоть помоями облей, все равно останется Царством Небесным! А с кухни, словно что-то учуяв, выплывает Катерина Григорьевна.
– Нет ли у вас трех кусочков хлебца? – обратилась к ней женщина, от которой исходила удивительная тишина.
– Да откуда у нас хлеб? Нам и самим-то есть нечего, – выкатив глаза, отвечает ей батюшкин бухгалтер.
Только успела она это сказать, распахивается настежь кухонная дверь и красный от натуги Андрей, брат диакона-азербайджанца, тащит огромную кастрюлю, набитую с верхом румяными и аппетитными пирожками.
– Андрей, гони их в шею! Чего они здесь ходят? Нам и самим есть нечего. Гони их! – напустилась на него возмущенная Екатерина Григорьевна.
Не успел я опомниться, как проворный азербайджанец ставит в углу панихидной кастрюлю пирожков, и набрасывается на троих нищих, попросивших кусочек хлеба.
– Вываливайтесь поживее. Ну, кому я сказал…, – не дожидаясь, стал хватать их за руки и тащить к выходу. Последней ушла эта удивительная женщина, на ходу еще раз прося Андрея.
– Подайте хоть кусочек хлеба!
– Ты что, плохо слышишь? Нет у нас хлеба, мы сами все голодные.
И с этими словами вытолкал женщину-тишину на церковный двор.
Ни живой ни мертвый сижу в углу как молью побитый. Ну и поминки. Нищих выгнали в шею, а сытых накормили!
– Олег, бери пирожок, – вновь появляется Вера Николаевна. – Бери, хоть пирожком помянешь.
– Спаси вас Господи, – встаю и направляюсь к выходу. – В следующий раз. Батюшки все равно нет.
А третий случай произошел после слов благочинного, сказанные им на воскресной проповеди.
– Мы кормим всех, – сказал громко, на весь храм, батюшка.
Прошло два дня. Во вторник после молебна ко мне подходят два долговязых юноши и спрашивают:
– Мы с дороги, не ели сутки. Нас здесь не могут покормить?
– А как же! Могут. В воскресенье батюшка Николай сказал на проповеди, что они кормят всех. Идите и попросите их. Знаете, где столовая?
Видя, что они никогда не были на нашем приходе, взял их под руки и вывел из храма, показав куда идти. Прошло минут десять. Ребята приходят обратно.
– Покормили?
Мотают мрачно головами. Нет. Иду вместе с ними прямо в столовую. В столовой повариха говорит:
– Нет-нет. Нам строго-настрого запретили кормить чужих.
Тут появляется батюшка Николай. Наши взгляды встретились. Он опускает глаза и быстро говорит:
– Мы их покормим. Покормим.
Молча выхожу из столовки. 2008 год. После каждой такой выходки мне словно ледяной воды за шиворот выливают. И фотографируют. В 1997-м первые вспышки засверкали у священников собора – Кирильченко, позже у Новикова. Кирильченко эта затея была не по душе и он тут же признался, кто его заставил. Новиков от стыда опустил голову и сказал:
–Не снял. Поломался или батарея села.
Затем к ним присоединились «финны» (Воскобойниковы). За священником Николаем Воскобойниковым, служащим в Финляндии, старшая дочка Марковского, Таисия, Те нажимают на фото и на видеосъемку одновременно.
Все чаще и чаще «финны», отдыхающие летом на море в Мариуполе, терзают меня тем, что насильно снимают во время причастия. Один раз это знакомая финская журналистка, отдыхавшая вместе с ними. В другой раз бешенным прискоком вылетел из алтаря сам протоиерей Николай Воскобойников – вспышка – снято.
Он просто изводил меня своим фотоаппаратом, охотясь во время службы.
– Батюшка Николай! Вы меня за пять лет наснимали на целый фотоальбом. Подарите хоть одну!
«А в ответ тишина, он вчера не вернулся из боя». Спустя много лет до меня, наконец, дойдет, зачем меня так часто увековечивали на фотопленку.
Подрастает старший внук, Константин Владимирович Марковский. Он очень похож на акварели юного Александра Николаевича, старшего сына Николая I. Практически одно лицо. И вновь гены. Неожиданно для всех Константин решает идти учиться не в семинарию по стопам деда и отца, а поступать на юридический факультет. После получения диплома разочаруется и вновь неожиданно для всех поступит в Одесскую семинарию.
Точно так однажды поступил и молодой гвардейский офицер, наследник-цесаревич, записавшись на юридический факультет Санкт-Петербургского университета. А незадолго до революции предложит Священному Синоду свою кандидатуру на место Патриарха, вызвав у последних окаменение – курящий, играющий в карты и вертящий спиритические тарелки, патриарх.