С этими словами он протянул мне служебный пропуск и я вышел за дверь, унося конкретное предложение от Большакова. Стать убийцей на три года. Так или иначе, он неплохой психолог. За пять минут вычислил мое слабое место и надавил изо всей силы. «Мы все его проходили», – сказал, меняясь в лице, депутат последнего ВС. Все?
По военной разведке (ГРУ) Верховный Совет Российской Федерации за два года не принял ни одного закона или постановления, директивно сокращающее финансирование этого ведомства или какие-либо ущемления военных разведчиков законодательного характера. «Реформам» подвергся, прежде всего, политический сыск, а все решения по финансированию ГРУ, финансовая отчетность проходила в закрытом режиме парламентских слушаний, что и указывалось в Ведомостях ВС.
На этом мои хождения закончились. Вернувшись в поселок, получил нагоняй от местного ФСБ. Те позвонили в школу и приказали «поставить на место зарвавшегося учителя». Травля не травля, а жить стало тяжелее. Мой директор, следуя «директивным указаниям» руководства ФСБ по Ивановской области, просто клал мои заявления на переаттестацию под сукно без кавычек и на моих глазах. Через год я стал умирать от хронического недоедания, а временами просто от голода. Зарплата учителя составляла тогда семьдесят долларов США.
Но новая власть в лице Ельцина не давала этим ребятам развернуться по полной (читающий эти строки сейчас поймет – в путинской России такие маневры учителя в Белом доме просто невозможны). А еще через месяц, приехавшая за остатками теленка сестра, узнав, как я съездил в город-герой Москву, рассказала мне «про прогнозирование» следующее.
– Вон у нашей (назвала фамилию) знакомой дочь вышла замуж за парня. Он в Ивановском ФСБ этим самым прогнозированием занимается. Живет не пыльно. С утра газетки и журналы перелистывает, карандашиком чиркает, таблицы разные заполняет. Раз в месяц на стрельбище за город выезжает и получку вовремя получает. Работа спокойная. Из кабинета не выходит.
Услышав, как недостижимая для меня общественная планка легко покоряется коренным ивановцам, спросил:
– И как ему удалось такое точное попадание в яблочко?
– А у него там лапа есть волосатая. Взяли без всяких яких. Чего добру пропадать, своего посадим.
Меня словно в ледяную воду окунули. Стало холодно. Своим все и без задержки, а с улицы просящим «три года крови». Хочешь? Пожалуйста, поможем отправиться на тот свет или, по крайней мере, вываляться в грязи по уши. Новый русский мир создавался на моих близоруких глазах только для своих и традиционно с черного входа.
Но и это не было точкой во всей той гнусной восьмилетней истории. В феврале 1997, придя с работы, включил только купленный корейский телик. «Вести» выплевывают в меня короткое сообщение. В Москве раскрыта организация правого анархистского толка числом до ста человек. Задержаны, ведется следствие.
Мне стало не по себе. Именно на это время и год я поставил в своей работе появление анархистских организаций в Москве численностью до ста человек. Прочитали и без всяких мучений совести чужими руками выписали себе очередное повышение. Воровать – грех, а заимствовать чужие труды нет. Родину спасаем! Понимать надо. Последнее, о чем я писал в своей записке конца 1992 – требования федерализации Сибири и начало распада государства пришлись на лето 2014 года.
1994 Господни поминки
Тогда мне и в голову не могло прийти, что моему выдвиженцу сделали точно такое же предложение. Система со всеми претендентами поступает одинаково. ПЯТЬ ЛЕТ КРОВИ (1991–1996). Ведь в нем должны были быть уверены. Найти слабину у Путина не составило особого труда. В это трудно поверить, но кристально честный кагэбэшник до этого никогда и ничего не крал. Поэтому ему приказали делать то, чего он никогда в жизни не делал – воровать без остановки (в сентябре 1991 года Путин был переведен в внешнеэкономический отдел мэрии). Наворованного за годы работы в Питерской мэрии хватило на сотни томов уголовного дела. Это на тот случай, если карманный черт вдруг усовестится. По этому поводу много чего написано, а затем снято. Одно из них журналистское расследование Анастасии Кириленко и Александра Иванидзе. Фильм «Хуизмистерпутин». Но побудительной причины, по которой подполковник Путин стал вором, в фильме и близко нет. Как и нет подлинного анализа всех правил Системы.
Пока тот, за кого с меня сдирали шкуру, воровал, умерла моя бабка Зинаида. Не только у нас, у всех жителей бывшего СССР сгорели личные сбережения. Ее долгая болезнь забрала последние деньги в доме. Хоронить ее было не на что. Когда я сказал об этом духовнику, лицо его приняло возвышенное выражение.
– Бог никогда не оставляет своих детей! Поезжайте. Все управится!
Ему было бесполезно говорить, что сам третий год живу в полной нищете и придется делать новые долги, которые нечем отдать. Пришлось ехать.
Рассказ моей матери. Все дни перед смертью мама мучила меня только одним вопросом.
– Вера! Скажи, как ты будешь меня хоронить? Ну как?
И еще просила.
– Вера! Только в полиэтилен меня не заворачивай, – зная, что денег нет даже на гроб.
Вот в один из таких тягостных дней возвращаюсь с суток домой. За ночь не присела ни разу, ноги ватные. Дома умирающая. Отчаяние и безысходность. Рядом со мной поравнялась женщина лет сорока в тунике. Одета она как-то не современно, без польской синтетики черного цвета и босоножек на босу ногу.
Вдруг чувствую, эта женщина мне говорит мысленно: «Ты только веруй! Веруй»! Мама посмотрела на нее. В глазах незнакомки жила твердая уверенность, что все будет хорошо.
Приехав, я расспросил маму, как выглядела та необычная женщина и по ее описаниям вышла мать троих девочек, замученных на ее глазах, София римская. Она часто помогает верующим, таким, кто не в состоянии найти средства на похороны.
Где-то в это время мать позвонила мне в Колобово и говорит:
– Бабка наша зависла. Ни туда ни сюда. Позвоночник распался, поворачиваю ее сама, сил уже нет.
– Мам, так убей ее! – говорю в ответ.
Она давно привыкла к моей «своеобразной» лексике, как впоследствии ее назовет мой мариупольский духовник. Не удивившись, спрашивает.
– Как?
– Очень просто. Поговори с ней. Если она согласится, пригласи священника, которому ты доверяешь. Скажи ей, что когда она будет исповедоваться, ты выйдешь на улицу. Дома тебя не будет. Иначе она так и будет лежать и лежать.
– А причастить?
– Если у нее постоянная рвота, ты должна просто сказать от этом священнику. Он все будет решать сам. Ей не нужно поститься, она умирает, должна быть натощак и не пить воды.
– Да она уже рвет водой!
– Скажи ему об этом.
Приехал священник. Мать ушла на улицу. Выходя после исповеди, отец Олег сказал.
– Очень хорошо исповедовалась. Она просто порадовала меня своей исповедью. Я ее причастил. Если вырвет, рвоту не выливайте в унитаз. Ее сжигают за алтарем, молитва покаянная читается, а мне крупно влетит.
Рвота началась только в час ночи. Мать собрала все и поехала к батюшке. Услышав «новость», тот побелел.
– Во сколько была рвота?
– В час ночи.
– А, так это уже другой день. Слава Богу! Грех, если в этот день до полуночи. Все нормально, выливайте ее.
Через сорок часов после причастия бабка умерла. Наш добрый знакомый, Анатолий, сразу приехал и сделал мерку. Ко дню похорон гроб был готов. Муж сотрудницы заказал автобус и помог с овощами. Сестра Нины Марковны помогла с памятником и его установкой.
Роддом словно ждал команды. И друзья и «враги», равнодушные и неравнодушные нанесли столько денег, что после поминок еще осталось снеди «двенадцать полных коробов». Дальше это поветрие пошло по центральному рынку. И продавцы мяса отдавали самые лучшие куски за бесценок. Причем уступать их никто не просил. Завидев черные косынки, они твердили одну и ту же фразу.
– Надо значит надо.
Повариха Екатерина, которая тоже готовила на поминках бесплатно, удивилась.
– Мы хорошо скупились. Нам все уступали и отдавали за полцены самое лучшее. Я никогда такого не видела, хотя скупалась на поминки десятки раз!
На отпевании я столкнулся лицом к лицу с человеком, который навсегда войдет в мою жизнь и будет моим первым настоящим духовником тринадцать лет.
Вернувшись в Колобово, к моему удивлению получил материальную помощь. Она была равна сумме моего долга. Так Господь хоронил мою бабку, но и это еще не все.
Прошло пятнадцать лет. По благословению духовника я перешел на другой приход. В том году день ее смерти пришелся на понедельник. Пришел утром заказать панихиду, литургии в храме не было.
– Вера, напишите панихиду, – говорю женщине в свечном.
– Олег, ты где вчера был? Священник же на весь храм объявил, панихиды в понедельник не будет, владыка вызвал в Донецк.
Стою как убитый, не знаю, что сказать.
– Давай я позвоню своим в Никольскую церковь, там через десять минут начнется панихида.
– Нет, это не то. Меня там нет. И куда это теперь? – достаю из пакета свежую икру.
– Давай сюда, мы ее сами помянем.
– Лучше строителям. Бабка после заключения на мариупольских стройках работала, – возражаю Вере Васильевне.
Она еще уговаривала меня заказать поминание в другом храме, но я окончательно расстроился.
– Бог не принял моей милостыни, не принял, – только и твердил, уходя из церкви.
Возвращаюсь домой по улице. Помянул, называется. Вдруг слышу и чувствую, Господь коротко приказывает.
– Облачение, – и встает с престола.
Я уже входил в дом, как Сам Господь наш Иисус Христос, «иерей вовек по чину Мельхиседекову» (Пс. 109: 4) начал служить панихиду по рабе Божьей Зинаиде. Разогрев завтрак и заварив чай, ел, сидел и слушал, как Господь заканчивает панихиду по полному чину. Это состояние тихо звучащей над головой службы «со властью» не передать словами. От ужаса не знал куда деться. Почему-то достал семейный альбом и посмотрел на бабку.
Ее глаза выражали точно такой же ужас.
– Бог! – только и произнесла она.
Патриаршие благословения
Не прошло и двух недель после возвращения с похорон, как мой духовник отец Варфоломей (Коновалов) на отпусте12 сказал, чтобы я подождал его в библиотеке. Минут через десять входит Варфоломей и молча закрывает за собой дверь на ключ. Садится за круглый стол и вынимает из своего зашарпанного дипломата две книжки и кладет их передо мной. Беру в руки. Двухтомник «Убийство Царской Семьи и Членов Дома Романовых на Урале» генерала Дитерихса Михаила Константиновича, автора Тобольского прорыва (1919), последней успешной наступательной операции белых в Сибири.
Книги, это чувствуется, далеко не простые. Издан сей опус в Женеве, 1956 год. Суперобложка. Эмиграция. «Э, да это книжечки покойного митрополита Никодима (Ротова). Того самого, который представился в приемной Папы Римского. О чем долго скарбезничали московские батюшки, называя Никодима экуменистом и отступником», – подумалось при виде двухтомника. Но вслух не слова. Я не понимал, зачем, или правильнее, к чему, эта эмигрантская монография, да еще бесстыдно спертая у следователя Соколова?
– Внимательно прочитайте. Вам надо заняться этой темой. Это благословение Святейшего. И, самое главное – обо всем этом нельзя говорить. Никому и никогда.
– Время? На сколько вы даете?
– Время не ограничиваю, читайте не торопясь. Книгу никому не показывать, в руки не давать. Читать, запираясь на ключ. Все. С Богом.
Конспирация. Книгу я прочитал. Она мне не понравилась. Не моя специализация, причем устоявшаяся. Двадцатый век и средний палеолит, генезис возникновения тотемических верований и расстрел царской семьи – почувствуйте разницу. Любой историк, учившийся, а не купивший свой диплом, скажет: «Это абсурд, в двадцать восемь лет менять профиль научных исследований, да еще с таким временным разрывом».
Вернул книгу Варфоломею и очень недовольный таким насилием, забыл обо всем. Но с этого дня все, что относилось к Романовым, стало само идти в руки, появляясь неизвестно откуда. Книги, газетные заметки, журнальные статьи, словно их кто-то заказывал для меня. Монархии, современные и уже ставшие историей, где главными героями были родственники Ники и Алекс, оставались лежать забытым глянцем на подоконнике в моей аудитории. Очень скоро я знал наизусть, кто и в какой стране правит как монарх. Генеалогия и современная история жизни королевских семей стали фоном моего погружения в тему.
Потом станут появляться люди: внуки, внучки, правнучки тех, кто конвоировал и убивал несчастную царскую семью. Многих я узнавал по фотографиям и фамилиям. Их невозможно было спутать с обычными людьми. Все они, даже через несколько поколений, несли невидимую, но осязаемую печать цареубийц. Однажды они почувствуют меня и сами придут на встречу.
И посреди томящегося от летнего зноя Мариуполя я наяву услышу револьверные выстрелы и слова Янкеля Юровского: «Его величества больше нет». Его настоящие слова в момент расстрела. Эту минуту в подвале Ипатьевского дома, в клубах совершенно реального, настоящего пороха, когда плечом к плечу соприкасался с черным фельдшером, видел мельчайшие морщинки на его лице, прищур его глаз, забыть весьма трудно.
Екатеринбург вошел ко мне в дом тяжелой поступью разбитых солдатских сапог. И все это помимо моей воли, силой благословения Святейшего. Материалы, которые днем с огнем не сыщешь в архивах, стали накапливаться в папках мариупольской квартиры. Криминальный материал по убийству царской семьи.
Очень странно все это выглядело. Я никогда не принимал всерьез это правление, даже и не знаю, как сказать – кого? Недальновидного полковника? Безвольного царя? Опустившего руки фаталиста? Примерного семьянина? Просто невезучего интеллигента, преданного и обманутого всеми, кроме своей семьи и десятка любивших его слуг? Все вместе взятое плюс миллион фобий и безразличие ко всему, кроме своей семьи?
В университетах заучивались, прежде всего, клише, необходимые для сдачи экзамена. Единственным правдивым источником информации в те годы можно было считать фильм в дешевой постановке Элема Климова «Агония» (1974). И только. До сих пор у меня в глазах стоит сцена отравления Григория Распутина.
На столике в подвале дворца князя Юсупова пирожные «Домино» с повидлом внутри по десять советских копеек, крашеная грузинским чаем № 36 вода вместо вина, квадратные рожи советских актеров с диагнозом алкогольной интоксикации, часы советских марок на руках – незабываемые впечатления.
Через две недели после книг Патриарха я не смог встать утром с постели. Внезапная слабость сковала меня до вечера. Через месяц меня срочно госпитализировали. Язва. Так началось мое расслабление через предание священством Московской Патриархии сатане во измождение плоти. Под расслаблением в православии понимается полная или частичная инвалидность, вызванная бесами и неизлечимая по своему характеру. Первым об расслаблении написал апостол Павел. Он и ввел это в практику христианства. Калечить людей бесами. Причем любых. Хороших и плохих. Во укрепление позиций христианства. Это одна из его сущностей, о которой прихожанам никогда не говорят. Вот его подлинные слова из первого послания к Коринфянам. «5.1 Есть верный слух, что у вас появилось блудодеяние, и притом такое блудодеяние, какого не слышно даже у язычников, что некто вместо жены имеет жену отца своего. Лев 18, 8. 5.2 И вы возгордились, вместо того, чтобы лучше плакать, дабы изъят был из среды вас сделавший такое дело. 5.3 А я, отсутствуя телом, но присутствуя у вас духом, уже решил, как бы находясь у вас: сделавшего такое дело, Кол 2, 5. 5.4 в собрании вашем во имя Господа нашего Иисуса Христа, обще с моим духом, силою Господа нашего Иисуса Христа, 5.5 предать сатане во измождение плоти, чтобы дух был спасен в день Господа нашего Иисуса Христа. Пс 108, 6. 1 Тим 1, 20».13 Так на основании доноса безумного психиатра мое тело незаметно для меня стали уродовать бесы. Пройдет двадцать семь лет и священномученик Иларион (Троицкий) скажет: «Как я тебе завидую! Лишили здоровья, лишили работы и гоняют бесами! А мы на Соловках грибы и ягоды собирали, рыбу ловили и литургию на пнях служили. Разве это тюрьма? Вот это настоящая тюрьма»!