Она говорила, что если бы из-за каждого мужчины, погибшего на войне, их любимые женщины кончали с собой, то в тылу было бы больше трупов, чем на фронте. В общении с ней я поняла: в любви нельзя опускаться до смерти. В этой жизни нужно оставаться ее творцом, а не ее жертвой. Она приобщила меня к Богу, и я, как и она, стала служить ему. Служа ему, и до сих пор сохраняю любовь к своему суженому. Каждый день я стараюсь выходить в семь часов на улицу и около часа дарю его памяти. Мы в это время с ним обычно встречались. В это время и сейчас я ощущаю его поцелуи на себе. Мне кажется, что я все еще жду его, как в стихе «Жди меня» Симонова.
Когда я прихожу на его могилу, то стоит мне прикоснуться к его кресту, как мне кажется, что его душа в его обличии выходит из могилы и является предо мною. Он садится на свое надгробие и начинает со мною вести душевные разговоры.
– Ты, – говорит, – поставила мне крест с душой, поэтому тебе стоит коснуться его, и моя душа является к тебе. Она не улетела на небеса, она будет всегда рядом с тобой. Души любимых всегда остаются с душами любимых ими.
Арабес выразил что-то вроде удивлений, но она продолжала:
– Это действительно так. Мыслями о нем наполняется вся моя жизнь. Для некоторых все это странно, но я ничего с собой поделать не могу и, похоже, уже никого не смогу любить кроме него, так как думаю о нем как о живом. Это была моя богом посланная половина, и другой половины в этом мире для меня больше нет. Бог двух половинок своим любимцам не дает.
– Выкинь эти мысли, у тебя все еще впереди. Бог за такую любовь к нему все, что попросишь, даст. Ты настоящий ангел, нужно только расправить крылья. Не думай о счастье в каком-то божественном будущем, живи настоящей, и только настоящей жизнью. Заставь себя полюбить человека, который мог бы быть с тобой всегда. Я не тот, кто тебе нужен.
Я тоже был в Афгане, выжил, но души твоего погибшего возлюбленного во мне нет. Ты не вздумай фантазировать по этому поводу. Многие из нас-погибших просили отлюбить и за них. Наказ вроде бы святой и как долг, но уместен ли здесь и с тобой? Как же можно себя заставить любить нелюбимую даже во имя долга военному братству?
– Молча, стиснув зубы, если считать, что долг платежом красен, а тем более военный.
Ее ответ его обескуражил, и он не знал что ей ответить, а она, усмехнувшись, посмотрела на него, поднявшись, отошла.
– Да, жизнь не похожа ни на мои, ни на твои фантазии. Если это так, то…
Она перебила его:
– Бог если есть, то он должен по желанию каждой невесты погибшего солдата дарить души погибших живым их собратьям, и даже их чувства.
– Выходит, ты уже начала сомневаться в его существовании. Иначе получается, что каждый выживший солдат должен иметь как минимум две души? Неужто предполагаешь – нам, выжившим мужикам, жить разделенными на несколько душ? Они же его разорвут на части.
– Есть же полигамная семья, так почему же не может хоть на время быть полигамная душа, чтоб вдовы не мучились хоть иногда?
– Душевный гарем кормить в себе не каждому по карману, и не грехом ли это будет?
– Если это будет за себя и за того погибшего парня божьей наградой, то может быть и честью, без душевных мучений и затрат. Пусть это будет жизнью во благо, чтобы такие, как я, не мучились переживаниями по поводу погибших возлюбленных.
– Ну, вот ты и сама изменила своей вере, – с усмешкой отвечал он. – Своего бога придется забыть и поклониться другому богу, который будет заботиться о душах погибших, чтоб они попали в безгрешные тела. Души погибших во имя живых становятся святыми, и в какое живое тело они переселятся, ему должно быть все равно. У нас после всех войн должны жить одни душевные монстры с душой своей и еще святой, и не одной. Выходит, и с женой надо будет жить, и уметь налево ходить, чтоб в грехе не жить. Души ревновать же друг друга будут.
– Настоящий бог должен заботиться о теле, чтоб в нем души не бунтовали и порядок знали.
– Тогда надо будет признать, что тело создано наподобие русской матрешки, а не по его подобию, или не у всех. Ту плоть, которая находится ниже шеи, нужно уже не убивать, а уметь дарить – она, видимо, богом для этого и создана. Чем больше она будет в состоянии удовлетворения, тем выше будет гармония плоти и духа и ближе к счастью, а значит и к богу, будем все мы. Духовное оскопление, как и физическое, может иметь только один смысл – кары. В данном случае тебя карать – значить богу грех на душу брать. Пусть избавит Господь таких от всех мучений и даст любви.
Тут он обратил внимание на шкаф, что стоял у стенки рядом, и увидел на нем несколько деревянных, художественно разрисованных в русском стиле витязей. Они стояли ровным рядком, с копьями, щитами и в шлемах. Посередине этого ряда находилась картина богини любви.
– Красивые фигурки и хорошие защитники богини. Целая божья дружина.
– К сожалению, не защищают и никого не пугают, только красотой своей привлекают.
На красоту этой дамы не реагируют, как и вы на мою. Вы чем-то похожи на них, тоже, как они, чего-то боитесь.
Такого напора от этой божьей коровки он не ожидал и думал, что же это все значило. Находясь в обостренной обстановке с местной административной мафией, он не знал, чего ожидать, и никак не хотел ее обидеть. Она, видя его некую молчаливую растерянность, решила его успокоить.
– Да, отдаться не по любви – значит взять на душу грех, – подтвердила она начатый ранее разговор. – В греховном теле не может быть чистой души. Святое дело требует святости во всем, тем более когда служишь богу. Вот вам я готова отдать себя всю оттого, что нравитесь, и это тоже посчитаю святым делом. Однако вас я не интересую, видно, я очень стала непривлекательна и любви не вызываю, а без взаимной любви порядочный мужик, как и я, грех на душу брать, поэтому, не будет. Или бога все-таки боитесь?
– Да нет, я другого боюсь, а у тебя с красотой все в порядке. Дело не в тебе, а во мне и ситуации, в которой я нахожусь. Для меня взять святое тело и сразу его душу – это все равно что украсть чужое счастье, как вещь, которая мне совсем не нужна. Отдать свое тело без души – это тоже должно быть грехом. Тела без души на земле не бывает. Делить, разрезая себя на части, – это значит получать не удовольствие, а боль. Другой вселившейся в меня души пока не чувствую.
– Жалко, – произнесла она с сожалением.
– Тебя же христовой невестой зовут, и делить свою душу между Богом и мужчиной тоже, наверно, грехом для тебя станется. Это хуже, чем разделить душу между двумя возлюбленными, но это скорее ко мне относится, а не к твоей вере. Хотя если возлюбленный тебе заменит бога, то любой грех святостью может стать, но для него ли? Только, по писанию, святой дух Христа зачат тоже был не по любви, а по здравому смыслу, да еще с мужней женой, когда свободных было море, и святой девственницей ее как-то сумел оставить. Зачал и забыл – и вроде как во благо и спасение этого мира сотворил, но мир-то пока от бед не спас.
– Вы меня тоже не спасаете, хоть, наверно, и к святым себя не относите, но почему не можете сделать жертвенный шаг во спасение? Может быть, Богом моим после этого станете? Скорее, боитесь женщин, они ж и родить могут, а этого мужчины боятся больше всего, перед богом или совестью ответственности нести не хотят. Только на разделение души пенять не надо. Мне так ваша душа не нужна, я сама жертвенница и сама душу свою вместе с телом готова отдать, хоть на мгновенье, но только в хорошие руки, и делить, разрывать чужую душу не собираюсь. Понравились вы мне, и все тут.
Она вновь прижалась к нему и, будто обнимая его руку, продолжала молвить:
– Мир этот, какой бы он ни был, только мы, женщины, не исправим, но счастье один другому подарить может. Если он действительно погряз в грехах, то бог все исправлять не обязан. Все лучше будет, если мы против воли своей святой идти не станем, то духу, и телу, и божьему промыслу противоречить не будем, если социальному злу торжества не допустим.
Эти ее слова задели его, будто в них прозвучала молитва к действию, но все было как-то не так, как делалось у простых грешников, где страсть не вымаливалась, а разжигалась. Она же продолжала, как за упокой, уговаривать его, будто вымаливая снисхождения:
– Последствий можете не бояться, я сама своих детей теперь уже, наверно, иметь не смогу, мой организм отравлен химией. После смерти своего суженого работала некоторое время на химическом предприятии и попала в аварию, теперь могу родить только больного или дитятю-урода. Родить и заставить человека мучиться на этой земле – значит тоже взять грех на душу. Чтоб не жить в одиночестве, я воспитываю ребенка, взятого из детского дома. Воспитать дитя – это все равно что топтать дорогу к богу, в вечность, в будущее. Это наше женское святое дело и счастье.
Тут она среди строя своих витязей достала тетрадку, полистав ее, открыла среди других стихов стих «Женское счастье» и стала читать:
– «Темная ты личность, Светлана», – сказал бы я тебе, если б не последнее обстоятельство. Чтобы одинокой женщине в наше тяжелое время взять на воспитание ребенка, нужно иметь как минимум не только геройский характер и святую душу. Непорочной божьей овце разве это под силу? Более того, ты хочешь сказать, что в этом счастлива.
– Все мы овцы божьи, и он наш пастух, – отвечала она, начиная снова накрывать на стол.
Он остановил ее, сославшись на то, что она его уже накормила. Тогда она достала вина, налив себе и ему. Они выпили, а он утверждал, продолжая разговор:
– Вот и хозяйка ты хоть куда. Не понимаю, почему божьим угодникам на этой земле бог полного семейного счастья не дает? Если бы у каждого из нас за спиной был такой мешок добра, как у тебя, мир стал бы намного прекрасней. Только такой мешок добра не может заменить мешка денег и его не передашь по наследству, как и права на сладкую жизнь не купишь.
– Сатана правит миром, от этого и все беды мирян православных. Не только любить, но и рожать на этой земле скоро не от кого будет. Все пьют, курят, колются, детей бросают и в бога не веруют. Не только вырастить ребенка, но и родить сейчас сложно. Дать образование и воспитание, когда работу найти трудно… Ребенок становится просто роскошью, и не только для одиночек. За грошовую зарплату и такую же подачку от государства на рождение и воспитание молодухи рожать не рискуют, да и рожать скоро неспособны будут. Однако только вырастишь, дитятю сразу родину защищать заберут, а родина что для воспитания делает? Вот мне и защитник, и собеседник нужен. Каждая для своего продолжения потому хочет иметь только одного, и то когда в тираж выходит и смысл жизни уже теряется Я тоже живу сыном и надеюсь на божью милость: как-нибудь выращу.
– Бог-то бог, да сам не будь плох, – выразился он в подтверждение ее слов.
Ему отчего-то стало совсем грустно от них. Он достал сигарету и решил выйти, чтобы покурить. Она взяла сигарету, попросила не грешить и поберечь свое здоровье, чтобы рок над его здоровьем не висел, и замолчала. Потом добавила:
– Видите, я неравнодушна к вашему здоровью. Говоря, что этим роком, как мором зла, выкашивает весь народ, будто война идет по земле, по себе сужу, но я зла этого на химическом комбинате наглоталась.
– Да я не взатяжку, – отшутился он и добавил: – уговорила, – уже усевшись снова, готов был продолжать общение. – Если бы общество заботилось о здоровье нации так же, как ты о моем, то нерожавшим девушкам работать на вредных предприятиях оно бы запрещало. Жалко, что о генофонде нации сейчас никто думать не хочет. Ныне говорят, что за границей масса людей после смерти и разлагаются тяжело, потому что едят все искусственное, а потому и дети рождаются более болезненные, чем раньше. Тело ведь от времени и без этого ветшает, теряя свою прелесть независимо от грехов и социальных условий, и к своему воспроизводству становится непригодным. От этого и душа каждого меняется, да и борьба за жизнь быстро слабеет. Ты тоже надела на себя обет аскетизма. Лучше уж грешить и рожать, даже если замуж не выходить, по-любому, пока женщина в теле. Если тело с руками становятся неспособными прокормить человека, то душой уж точно не прокормишься. Бога на небесах почему-то интересуют только душа и добро, вот и вымираем, как мухи в морозы. Ныне нужен мешок денег за спиной, чтобы не болеть, а добро его не дает и тем более не кормит и к власти не ведет.
– Как вы можете так говорить? Разве вера угрозой греха не заботится о здоровье тела? Вот только понятия греха на предприятиях нет, и с техникой безопасности она не дружит и не карает, а там плоть убивают порой, как на войне.
– У предприятий души нет, а вера стремится к власти над душами, думая, что завладев душою, получит ее навсегда, а на войне душами тело на погибель посылает. Распоряжается ими, как своей собственностью. Однако не накормив тело, душой завладеть тяжело. Бог твое тело не кормит, а ты уже отдала душу его власти. Не понимаешь, что не бог, а только тело кормит и воспитывает душу. Голодное и больное тело кормит злую душу. Власть над душой должна быть своей и такой, чтоб она служила телу в благодарность за то, что оно позволяет жить в нем твоей душе. Тело же должно служить делу красоты – личного счастья, как добру, и эта красота должна зависеть от божьей или народной значимости. В этом суть гармонии жизни, и это должно быть культурой, верой и честью каждого.
Детям, тем более если у тебя была бы девочка, то ты как мать должна передавать такую веру и какой-то женский опыт личного счастья, пережитый самой, а у тебя его нет, кроме божьей значимости, которая для личного счастья тебе ничего не дает.
– У меня мальчик.
– Это тоже проблема. Одинокая женщина подсознательно воспитывает в нем подобное себе существо – женоподобного мужчину. Ты живешь не своей, а чужой, искусственной, построенной на иллюзиях жизнью. Спроси себя: есть в твоей жизни смысл и хотела ли ты своему ребенку такой же жизни? Человек должен ощущать жизнь всеми органами, тогда это жизнь, а не существование. Аскетизмом можно оправдать только жертвоприношение за грехи, и я опять повторю. Ты этот крест несешь, а зачем, за какой грех?
– Вам меня не понять. Это все слова, что почувствовать нельзя. Я мечусь между душой и действительностью. С моей душой никто кроме бога не ложится, а с жестокостью, хамством не хочу ложиться я. Это моя действительность, а о чем вы говорите, мне непонятно.
– Да вы, сударыня, хоть и жертва религиозного воспитания, без любви – ни тела, ни поцелуя, но в такой ситуации, что я не знаю, как бы поступил. Как будто коса нашла на камень. Похоже, мне нужно помолиться и со своим богом посоветоваться. Если судьба не обещает человеку любви на протяжении всей жизни, то миг любви может быть и спасением, и единственной радостью, если другого решения нет.
Я помолюсь, только вот не знаю, какую молитву прочитать, чтобы божий поцелуй получить.
– Греха боитесь, но для созидания добра его быть не может вообще. Вы же говорили, что ради какой-то благородной цели в грехе не может быть греха, и это вы, наверно, говорили про себя. А по мне, грех есть грех, и его как ни крути, а прощения все равно проси. Нет у меня цели такой, ради которой на грех можно было пойти, а вот готова идти. Бывают случаи, когда из двух грехов нужно выбирать меньший. Если же на моем пути лег камень с надписью: «Налево пойдешь – грех от зла обретешь, но королевой станешь, направо пойдешь – грех от добра получишь и сердце потеряешь, а прямо пойдешь – призраком того и другого станешь», то в этом выборе я бы пошла направо. Это потому так, что ни королевой зла, ни спутницей ее, ни призраком стать не хочу. Сердце бы рассудком заменила.
Он усмехнулся и произнес строчки из своего стиха: