Киев 1917—1920. Том 1. Прощание с империей - Стефан Машкевич 3 стр.


45

46

В некоторых заседаниях комитета принимал участие историк литературы, критик, будущий вице-президент Украинской академии наук Сергей Ефремов

47

48

Для меня самым странным был Ефремов. Он был представителем украинских социалистов-революционеров [на самом деле он был членом Украинской демократической партии. – С. М.]. У меня в голове всегда ассоциировался социалист-революционер с террористом. Я был под впечатлением рассказов Савинкова и романа Леонида Андреева «Сашка Жигулев».

На Ефремова я первое время смотрел с ужасом, просто боялся сидеть с ним рядом, дума[я], что он вдруг выхватит револьвер и начнет палить по всем присутствующим.

Потом, оказалось, он был очень мирным и простым человеком

49

.

Сергей Ефремов (1876–1939)


С 16 (29) марта 1917 года самая старая киевская газета – «Киевские губернские ведомости» – стала выходить под названием «Известия Исполнительного комитета Киевского совета объединенных общественных организаций». Это изменение, впрочем, оказалось временным.

Комиссары и аресты

Комиссар – слово, однокоренное со словом комитет. В нашей памяти комиссары обычно ассоциируются с большевиками, но изобрели их отнюдь не большевики. Слово само по себе означает «уполномоченный», «представитель центра». В Российской империи земские комиссары существовали при Петре I, а после падения империи появилась должность губернского комиссара Временного правительства. Распоряжением князя Львова все губернаторы отстранялись от должностей, а управление каждой из губерний принимал председатель губернской земской управы (исполнительного органа местного самоуправления, аналогичного городской управе), который и становился губернским комиссаром.

В Киеве телеграмма Львова об отстранении губернатора была получена 6 (19) марта около 11 часов утра. Граф Игнатьев собрал своих подчиненных в 2 часа дня в доме губернатора, куда был приглашен и председатель земской управы Михаил Суковкин (уроженец Санкт-Петербурга, выпускник Александровского лицея). Игнатьев прочитал присутствующим телеграмму председателя Совета министров и сообщил о передаче управления губернией вновь назначенному комиссару, Суковкину

50

51

52


Первый состав Временного правительства, март 1917


По состоянию на конец марта комиссаров в Киеве было восемь:

по губернии (Михаил Суковкин);

военный (Константин Оберучев);

судебных учреждений (Дмитрий Григорович-Барский);

почты, телеграфа и дел печати (Сергей Ефремов);

собраний и помещений (Николай Порш);

продовольствия (Иван Черныш);

труда (Александр Спицын);

при духовном ведомстве (отец Федор Поспеловский)

53


Константин Оберучев (1864–1929)


Военным комиссаром Киевского военного округа был назначен полковник Константин Оберучев. На заседании городской думы 7 (20) марта он сделал экстренное заявление. За несколько дней до этого должен был быть приведен в исполнение смертный приговор над двумя осужденными; лишь то, что Оберучев случайно об этом узнал, позволило ему вмешаться и обеспечить отмену исполнения приговора. Новый комиссар предложил городской думе обратиться к Временному правительству с просьбой об издании закона об отмене смертной казни в России навсегда; дума встретила эту инициативу бурными аплодисментами

54

55

56

Реформа военной власти в Киеве ознаменовалась первым или одним из первых эпизодов, когда Исполнительный комитет поступил исходя не столько из закона, сколько из своего рода революционной целесообразности – причем, по всей видимости, пойдя на поводу у толпы.

6 (19) марта на Думской площади состоялся большой солдатский митинг и шествие.

В полном порядке воинские части одна за другой проходили между выстроившейся по обеим сторонам шпалерами публики. Море непокрытых голов.

В воздухе мелькают шапки и переливается могучее «ура» тысяч голосов.

– Спасибо, товарищи-солдаты!

– Спасибо, г. г. офицеры!

– Да здравствует свободный – русский народ!

– Да здравствует русская армия!

<…> Впереди отдельных частей в надежных руках знаменоносцев развевается красное знамя Свободы. <…> Толпа все растет. Солдаты некоторых продефилировавших частей присоединяются к толпе. Останавливаются трамваи. Скоро и трамваи как внутри, так и на крышах переполняются народом…

– восторженно сообщал газетный корреспондент. С балкона думы собравшихся приветствовали представители Исполнительного комитета. Солдаты и народ восторгались их словам. Когда же на балкон вышел член комитета барон Штейнгель, в толпе воцарилась тишина…

«[Штейнгель] заявляет: “Сейчас сделано постановление об аресте генерала Мёдера”… Клики “ура” и шумные аплодисменты покрывают это известие. “Браво”, да здравствует исполнительный комитет, – раздается с различных углов собравшихся». Тут же Штейнгель объявил и об аресте Афнера, старшего адъютанта Мёдера, что вновь вызвало восторженную реакцию

57


Петр Мёдер, комендант киевской крепости


Предыстория этого эпизода такова.

1 (14) марта, когда в Киеве уже была получена телеграмма Бубликова, будущий комиссар военного округа полковник Оберучев был арестован и посажен на гауптвахту. Через два дня, когда стали известны подробности ликвидации старой власти, генерал-лейтенант Пётр Мёдер, комендант киевской крепости, посетил полковника в камере. На вопрос Оберучева о причине ареста Мёдер смущенно ответил: «Не знаю, это по распоряжению из Петрограда»… после чего связался с генералом Ходоровичем, который приказал доставить Оберучева к нему. Адъютант Мёдера препроводил полковника в дом на Александровской, 3 (ныне Грушевского, 32 – особняк, в котором расположено посольство Китая

58

Оберучев описал состоявшийся диалог:

Поговорив немного на тему дня и обменявшись с генералом Ходоровичем несколькими фразами, я задал ему вопрос.

– Скажите, Ваше Превосходительство, за что я посажен и почему я сижу под арестом?

– Видите ли, полковник, я получил о вас очень нелестную аттестацию от департамента полиции с предложением вас немедленно арестовать и выслать в Иркутскую губернию. И вот, во исполнение этого распоряжения мною уже подписан приказ о вашей высылке, и для выполнения этого вы и арестованы, – ответил он мне прямо.

– Но, ведь, теперь, пожалуй, не существует уже и самого департамента полиции, и, думаю, его распоряжения для вас необязательны.

Генерал подумал с минуту, и обращаясь ко мне, сказал:

– Хотя я не имею права вас освободить, но я беру на себя и освобожу вас. Идите на гауптвахту, а я прикажу написать распоряжение об освобождении и сегодня, или, быть может, завтра, вы будете свободны.

Как полагал Михаил Грушевский, непосредственной причиной ареста Оберучева было то, что он опубликовал в «Киевской мысли» сведения о революции, «котрих місцева адміністрація не пускала, думаючи, що все се, можливо, тільки проминаючий епізод, і стара власть [щ]е поверне собі свої позиції»

59

60

По возвращении на гауптвахту, через четверть часа, полковник был немедленно освобожден. Тогда же он узнал о предстоявшей смертной казни двух человек и передал генералу Ходоровичу просьбу отменить казнь, на что тот без колебаний согласился. Именно об этом случае Оберучев впоследствии рассказал на заседании Исполнительного комитета.

Прошло еще два дня. Вечером 5 (18) марта в квартире Оберучева раздался телефонный звонок…

– Алло. Кто у телефона?

– Генерал Ходорович! Здравствуйте!

– Здравствуйте, Ваше Превосходительство, что прикажете?

– Я слышал, – говорит генерал, и в голосе его слышна тревога, – что Вы собираетесь арестовать меня и генерала Медера (Комендант).

– Нет, Ваше Превосходительство. И не думаю, – ответил я, смеясь.

И я поехал немедленно к нему, чтобы успокоить его и снять всякую тень подозрений и сомнений в этом отношении. Мы просидели с ним часть вечера, и я успокоил его. Во время моего визита к нему позвонил генерал Медер с таким же запросом, и он успокоил его заявлением:

– У меня сидит полковник Оберучев, и он утверждает, что ничего подобного не предполагается. Собирайтесь и уезжайте завтра на фронт.

Действительно, в свежеобразованном Исполнительном комитете возникло предложение арестовать и Ходоровича, и Мёдера. Против последнего были выдвинуты обвинения со стороны офицеров и солдат – по словам Оберучева, «недовольных, главным образом, потому, что он был педант, и не один воинский чин претерпел от его педантизма и стремления к внешнему порядку». (Не в немецкой ли фамилии генерала дело?..) Однако Комитет решил было не арестовывать Мёдера, а попросить Ходоровича немедленно заменить его другим лицом, что тот сразу же и сделал. Мёдер был снят с должности коменданта 5 (18) марта и заменен генералом Мурзичем

61

Но уже на следующий день перед думой собралась толпа солдат, а впереди нее два человека, – один в форме военного врача, другой в казачьей, забайкальского казачьего войска; и оба по очереди произносили речи о необходимости немедленного ареста генерала Медера, так как он «кровопийца» и «мучитель» солдат.

Этих речей, повторявшихся несколько раз в самой истерической форме, было достаточно, чтобы до такой степени наэлектризовать толпу, что требования «арестовать Медера» раздавались всё настойчивее и настойчивее.

Исполнительному Комитету пришлось внять требованиям толпы и, во избежание возможного самосуда над Мёдером, вернуться к вопросу об его аресте

62

В сопровождении Шликевича генерала Мёдера отправили в Косой Капонир

63

64

65

66

С капитаном Афнером, адъютантом Мёдера (возможно, тем самым, который несколькими днями ранее доставил Оберучева к своему шефу), получилось сложнее. Отправившись к нему на квартиру, члены Исполнительного комитета его там не застали. Выяснилось, что он решил бежать из Киева. Поехали на вокзал, но и там Афнера не оказалось. Узнали, что он выехал тернопольским поездом. Послали срочную телеграмму с требованием задержать поезд, и одновременно затребовали экстренный поезд из паровоза и одного вагона. Члены Исполнительного комитета и солдаты заняли места в вагоне, экстренный поезд тронулся и догнал тернопольский поезд на станции Пост-Волынский. Оцепив и обыскав этот поезд, в последнем вагоне 3-го класса обнаружили Афнера… Ему объявили распоряжение об аресте, под конвоем перевели в экстренный поезд, доставили обратно на вокзал, а оттуда автомобилем в здание думы, где и заперли в одной из комнат под охраной

67

И еще один высокий военный чин не избежал ареста в те дни. Вновь вспомним Булгакова:

Тальберг как член революционного военного комитета, а не кто иной, арестовал знаменитого генерала Петрова

68

.

Это еще один пассаж из «Белой гвардии», основанный на реальном событии. «Генерал Петров» – это генерал Николай Иванов, который до начала мировой войны был командующим войсками Киевского военного округа, т. е. предшественником Ходоровича, а с июля 1914 по март 1916 года – командующим Юго-Западным фронтом. В конце февраля 1917 года генерал Иванов двинул было войска на Петроград для подавления революции, но был остановлен на станции Сусанино специальной телеграммой уже знакомого нам Бубликова. Генерал вернулся в Могилёв, а оттуда выехал в Киев – где и попал под арест, в производстве которого действительно участвовал Леонид Карум

69

70

71

Как уже понятно, аресты в те дни бывали, скажем так, спонтанными (и, безусловно, необоснованными). Вместо полиции образовалась милиция. Вопрос об организации милиции в Киеве Исполнительный комитет поставил, как уже говорилось, 4 (17) марта

72

73

Сплошь и рядом были попытки ареста инакомыслящих. «Какой-то испуг, боязнь контрреволюции, как бы овладел многими, и то и дело были указания на необходимость арестов тех или иных партийных противников», – писал тот же Оберучев. К счастью, Исполнительный комитет был в этом плане достаточно разумен и не злоупотреблял своим правом внесудебных арестов

74

Оберучеву также принадлежит интересное воспоминание об аресте по политическим мотивам в первые дни революции – неплохое свидетельство о «порядках» тех дней:

Во время <…> посещения гауптвахты мне пришлось встретиться с первым “политическим арестованным нового строя”.

Когда я пришел на гауптвахту, товарищи по былому заключению говорят мне:

“У нас здесь есть политический”.

“Где он?” – спрашиваю я.

Мне показывают камеру. Оттуда выходит юноша-офицер.

Прямой, открытый взгляд сразу располагает в его пользу.

“Вы почему здесь?” – спрашиваю я его.

“Меня посадил командир полка”.

“За что?”

“Командир полка поставил нам – офицерам – вопрос об отношении нашем к перевороту и потребовал, чтобы мы дали письменное объяснение. Я подал рапорт о том, что я отношусь к перевороту отрицательно и что стою за Николая II. Он приказал меня арестовать и отправить сюда”. Объяснил юноша.

Это был офицер первого польского полка, формировавшегося тогда в Киеве. Меня несколько удивило такое отношение его, поляка, к бывшему царю. Но открытый взгляд, прямая, простая без рисовки и аффектации речь, заставили меня внимательнее отнестись к нему.

“Итак, Вы любите Николая II?” – спрашиваю я его.

“Да, я хочу видеть его на престоле”.

“И Вы будете стараться восстановить его на престоле?”

“Да, непременно”.

“Как же вы думаете это делать?”

“Если я только узнаю, что где-нибудь имеется заговор в пользу его, я непременно примкну”, – отвечает он без запинки.

“А если нигде не будет, сами-то Вы будете стараться составить такой заговор?”

Юноша задумался.

“Да”, – ответил он после некоторого размышления.

“Ну, видите, мы находим, что восстановление Николая II на престоле было бы вредно для нашей родины и народа, а потому я не могу отпустить вас. Вам надо немного посидеть”, сказал я ему и вышел, горячо пожав его честную руку. Я хотел расцеловать его за такой прямой ответ, опасный для него в наше тревожное время. Но удержался.

Через несколько дней мне говорят, что офицер хочет меня видеть.

Я вошел к нему.

Опять старый разговор.

“Вы любите Николая II?”

“Да”.

“И Вы будете стараться восстановить его на престоле?”

“Нет”, – сказал он, потупив взор, и через несколько секунд прибавил: “Я считаю это дело безнадежным”.

“В таком случае вы нам не опасны. Идите. Вы свободны”. И я немедленно отдал распоряжение об его освобождении.

Однако, командир полка не принял его и заставил перевестись в другой полк. Уже через несколько дней, во время одной из поездок на фронт, я встретил его на перроне одной из станций. Он ехал на фронт в новую часть.

Где-то теперь этот милый честный юноша, который не постеснялся представителю революционной власти в первые дни революции сказать о своей приверженности к только что свергнутому монарху, сказать в такое время, когда большинство стремилось не только скрыть эти свои чувства, а напротив манифестировать совсем другие и манифестировать так усердно, как будто они никогда не были монархистами

75

.

Советы и большевики

Исполнительный комитет стал далеко не единственным новообразованным коллегиальным органом в Киеве.

Первая российская революция вызвала появление политической организации деятелей социалистических партий и рабочих – Петербургского совета рабочих депутатов. Образовался он 13 (26) октября 1905 года, в ходе всеобщей политической стачки, а 3 (16) декабря прямо во время заседания (председателем Совета тогда был Лев Троцкий) все депутаты были арестованы. Совет ушел в подполье, набрал новый состав, но очень скоро был снова разгромлен полицией, и в январе 1906 года окончательно прекратил существование.

Теперь о том краткосрочном опыте, естественно, вспомнили.

Уже 2 (15) марта состоялось совещание представителей групп рабочих, на котором было решено немедленно приступить к созданию киевского совета рабочих депутатов. 4 (17) марта в 12 часов дня в помещении народной аудитории, на Бульварно-Кудрявской, 26, состоялось первое заседание вновь образованного совета. Основное время ушло на выборы исполнительного комитета (по аналогии с Исполнительным комитетом Совета объединенных общественных организаций); в комитет вошло 35 (по другим данным – 45) человек

Назад Дальше