Вздыхаю. В кофейне так головокружительно пахнет кофе, что я, недавно поужинавшая в вагоне-ресторане, чувствую приятную пустоту в желудке.
– Я новичок. Таким обычно поручают что-то несложное. Так что, когда я попросилась залезть в Хлони посмотреть на лужу, а не как остальные начинающие картографы на вновь возникшие необитаемые острова или океаническое дно после извержения подводного вулкана, ректор исследовательского центра от счастья чуть из штанов не выпрыгнул и закрепил участок за мной со словами: «И попрактикуешься, и ничего не испортишь, все равно в эти курмыши ни один вменяемый картограф лезть не хочет. Там ни связи нормальной, да и не происходит ничего…» Зато, когда я добралась до места и увидела масштаб перемен… и связалась с ректором… и показала ему, что нарыла….
– Представляю себе, что началось… – фыркает Майлз, качая головой.
– Не представляешь… – смеюсь, ощущая, что плечи, наконец, начинают утихать, и шея уже не горит от напряжения, и от этого становится легче стоять на гудящих ногах. – Картографы с ученой степенью устроили реальную драку за право исследования участка. Доктор наук Уиллс поставил фингал кандидату наук Элизабет Куини за то, что она его обозвала жирным боровом, который не сможет протиснуться там сквозь бурелом, напорется брюхом на острую ветку и породит там новую популяцию муравьев, а так же мясных мух и прочих хищников, падких на жирное воняющее мясо…
– Фу… – Майз с хохотом мотает головой, морща нос и тонкие губы.
– Но драка прошла впустую. Ректор сказал, что я первая получила право на участок, который никого не интересовал последние лет восемь. И имею полное право разрабатывать его все последующие пять лет. Тем более, что квалификация мне это позволяет. А остальные могут ко мне присоединиться только в качестве помощников при моей непосредственной просьбе об этом.
– Вот это верно! – бариста одобрительно кивает, доставая из сушилки небольшую чашку. – Не все ж тебе на подпевках бегать у больших ученых. Тебе как обычно? Двойной эспрессо? И карамельный сироп?
– Ну при учете, что я только год как обучение завершила и приступила к работе, для меня бегать помощником по земле – большое счастье. Да и не люблю я сидеть в кабинете и писать с умным видом бумажки. Я этим в прошлой жизни назанималась до тошноты… – двумя пальцами дергаю лацкан своего зеленого жилета с нарисованным на нем вечно бодрствующим оком. – Так что…
– Ну, некоторые привычки у тебя не изменились… например гастрономические пристрастия…
– Это да… – киваю, барабаня пальцами по темной столешнице барной стойки. На ней остаются отпечатки, и полированная поверхность глотает их как кофейный пар, полный воспоминаний о том, как росли и зрели эти самые горькие зерна… – Майлз?
– Что?
– Удиви меня, а?
Он на пару секунд останавливается, задумчиво глядя на меня своими влажными выкаченными глазами.
– Ладно… – он убирает чашку на место и достает другую… большую, уютно пузатую, которую хочется держать обеими руками. – А что мне за это будет?
– Хм… – поджимаю губы… – история? Нет? Неинтересно? Может подарок?
– Сделанный своими руками тогда…. Иди, садись уже… На ногах же еле держишься…
– Что есть, то есть… – отлипаю от барной стойки и плетусь к креслам. – Ты, кстати, планшет мне не одолжишь? Хочу доставку продуктов заказать.
– Держи. И заказывай прямо сюда. Все равно пока они доставят, будет пора закрываться. Я тебя провожу до дома.
– Так не терпится распаковать свой подарок? – усмехаюсь, забирая у него включенный планшет. На экране на паузе стоит какая-то игра типа сбора шариков в одну линию. – Имей в виду, я…
Дыхание спотыкается на выдохе, окрашивая действительность неестественно яркими красками. Звуки проскальзывают через испорченный динамик старого приемника, кое-где наращивая объем, а где-то теряя его вовсе. Реальность рассыпается прошлогодней скорлупой опустевшего яйца, и я вижу….
Саламандра пылает в огне, порой лениво ведя умными глазами и показывая острый темный язык из приоткрытой пасти клиновидной головы. На самом деле огонь не вокруг нее, просто она стоит на столе перед пиалой, в которой порхает жидкий свет. Мои пальцы тянутся к ее лапкам, и на ощупь они трепетные и холодные… Она охотно карабкается на мою ладонь, что явно теплее поверхности шершавого деревянного стола.
– Как ты можешь это трогать? – голос полон истерических смешливых нот, будто касается уха, заставляя его краснеть и прислушиваться… – Она же противная…
– Глупости… она прекрасна…
Саламандра кончиком языка очерчивает линии татуировки на предплечье. И мне кажется, что мой скоморох едва не вертится от щекотки. Холодные роговые пальчики на лапках чуть сильнее сдавливают кожу пытаясь утвердиться на новом месте.
– Я с тобой больше в южные страны не поеду….
– Готово. Пробуй… – картинка разбивается голосом Майлза, будто выпущенным из пращи камнем, и бесшумно осыпается искристыми осколками в моей голове, оставляя после себя подступающую тошноту и сбитое дыхание… – Эй, ты чего такая серая? Все в порядке?
– Да… – громко откашливаюсь, с трудом сглатывая несколько раз. У меня трясутся руки, и я осторожно откладываю планшет на столик, чтобы случайно не разбить. – Спасибо за кофе…
Майлз сверлит меня подозрениями, но ничего не говорит… Я смотрю на свои чистые предплечья и постепенно восстанавливаю дыхание.
– Майлз, мы ведь с тобой с детства дружим, да? – игриво улыбаюсь ему, чувствуя, как искристые осколки в моей памяти тают бесследно, оставляя только желание уютно ежиться и пить.
– Ага… с десяти лет… – он усаживается напротив и поглаживает мои успокоившиеся ладони. – А что? У тебя какие-то проблемы с памятью? Когда тебе к доктору Вольфу на отчет идти?
– Все у меня в порядке, не переживай, – делаю голос ласковым, и его плечи расслабленно опускаются, позволяя ему чуть ссутулить спину. – Завтра к нему иду. Я просто хотела уточнить один момент. У меня ведь никогда никаких татуировок не было, правильно?
Майлз молчит почти минуту, явно пытаясь что-то прочитать в моем лице… Но даже доктор Вольф говорит, что это занятие бесполезное, потому что у меня взгляд внутрь себя повернут, и понять мои эмоции и мысли, когда не слышно голоса и интонаций, совершенно невозможно.
– Правильно, – наконец выдыхает он, и я с улыбкой целую кончики его пальцев, прежде чем сделать первый глоток кофе и понять, что я пью что-то совершенно неземное, полное бережности и заботы…
Я выныриваю из сна одним плавным движением, на секунду задержав дыхание. Невесомость проскальзывает по каждой клетке узнаванием, позволяя мне собраться воедино… Прошлая я чуть поджимает губы, вплетаясь в новую, и, повозившись для порядка, передумывает читать нотации и просто пригревается в обновленных стремительных мыслях и движениях, расплываясь в улыбке.
Когда я пошла на программу, где мне стерли абсолютно все воспоминания из прошлой жизни, то предполагала проснуться испуганной и потерянной. Считала, что мне будет грустно, пока не познакомлюсь с новым окружением. Что стану бояться людей и саму себя и не знать, чего ожидать от себя абсолютно очищенной. Я гадала, будут ли мои действия приличными, правильными… Может избавившись от всех сдерживающих факторов вроде воспитания, общепринятых норм морали, я окажусь просто ужасной и непереносимой для других…
Но все, что я ощутила, став чистым листом и открыв впервые глаза в светлой палате с кучей проводов на пальцах и висках, облегчение и покой.
Суетящиеся вокруг люди смотрели на меня с тревогой. Щелкали сухими пальцами у моих ушей, светили фонариком в глаза, просили высовывать язык и повторять скороговорки. Они скребли ручками по планшетам. Переглядывались и шепотом перекрикивались друг с другом, сверяясь с мониторами и постоянно пытаясь разглядеть что-то в куче цифр, факторов, в моих сонных эмоциях. Эта стая визгливых перепелок дралась у моей кровати за корм в виде меняющихся данных, которые давали какие-то не такие результаты, которые они хотели бы видеть… Они предлагали варианты, выдвигали теории, нажимали на кнопки вызова коллег, подкручивали колесико капельницы то ускоряя, то замедляя то, что вливалось мне под ключицу, но уже ничто не могло изменить меня. Они прекрасно это знали и не могли остановиться, перестать делать хоть что-то, чтобы приблизить меня к ожидаемой ими реакции на пробуждение адекватного человека без прошлого.
А я смотрела на дождь, ползущий неровными слезами по окну, и слышала, как улыбается неспешно идущее сквозь пространство время. И это было так прекрасно, что я даже слегка огорчилась от того, что не могу взять его за руку и последовать вслед за ним. Дождь же держался за его руку и тихо жаловался на горы, что поцарапали ему его нежное детское округлое брюшко. И вот теперь время ведет его к равнине, подальше от острых пиков и холодных ветров, где на поляне рядом с ручьем растет счастливый семилистный клевер. Его надо приложить к ранке и все сразу заживет…
Я не сразу почувствовала, что меня кто-то взял за руку, и нехотя отвернулась от окна. Рядом со мной на высоком одноногом стуле сидел высокий широкоплечий подкаченный мужчина лет тридцати пяти. Его темные глаза выглядели настороженными, но мягкая тонкогубая улыбка делала его простое лицо очень красивым. Мне понравились его горизонтальные морщинки на лбу и бейджик, на котором подчеркнуто разборчиво было написано Доктор В. Баухоффер.
– Здравствуй…
Когда он говорил, создавалось впечатление, что он кивает всем телом тебе навстречу.
– Меня зовут…
– А я умею читать, – самодовольно перебила я быстрее, чем подумала о том, что, наверное, это не очень вежливо. Впрочем, мысль затухла, не успев вспыхнуть, оставив после себя мерзковатый запах тлеющей плесени. – Это ведь нормально?
– Конечно. Ты помнишь, что участвуешь в программе?
– Нет. Я слышала об этом.
– Хорошо.
Он явно собирался с мыслями.
– Вы красивый… – я вздохнула, подтягивая колени к груди и снова отворачиваясь к окну. Там капли нарисовали мятежное дерево, заслонившее своей кроной извилистую дорогу.
– Кмых… – он явно поперхнулся следующим вопросом. – Спасибо. Ты тоже очень симпатичная молодая девушка.
– М-м-м…
Его слова не вызвали у меня никаких эмоций. Это было неинтересно. А вот то, что крона водяного дерева дотянулась до трещины на оконной раме и вдруг превратилась во что-то непонятное…
– Ты хочешь узнать свое имя?
Я прислушалась к себе. Внутри ничего не дернулось. Наверное, имя, которое мне когда-то дали, мало имело со мной общего…
– Зачем?
– Ты будешь жить в обществе. Ты и сейчас в нем. Людям надо будет к тебе как-то обращаться. Ну и потом, имя помогает нам чувствовать себя полноценными. Зачастую оно влияет на характер…
Было заметно, что мой вопрос его не только удивил, но и позабавил.
– Ты, конечно, можешь придумать себе любое имя, но пока это не произошло… Неужели тебе не интересно как тебя зовут?
– Нет… – улыбаюсь его изумлению, поудобнее закутываясь в махровую простыню, которой меня укрыли на время процедуры стирания памяти. – Ведь мне дали его без моего согласия, когда я еще не родилась или только появилась на свет. Они делали это, не зная меня. Просто захотели, чтобы некий набор букв и звуков обозначал нечто живое в пространстве. Я сама должна понять, как меня зовут…
– Интересная теория…
Доктор В. Баухоффер делает пометку в лежащем на краю моей кровати блокноте.
– Мне нравится ход твоих мыслей, но имей в виду, что это может занять много времени.
– А я не спешу. Какой пароль активации моего браслета?
Поднимаю вверх левую руку, демонстрируя тонкий кусок пластика, плотно обхватившего мое запястье.
– CJ-5692. А что?
– Можете называть меня так, пока я не придумаю. Только без цифр, а то звучать будет словно я робот…
– Договорились… – он закинул ногу на ногу и чуть склонил крупную, коротко стриженную голову влево, – боюсь ошибиться, мне кажется, что у тебя сейчас довольно веселое настроение. Даже несколько игривое. Расскажешь, что ты чувствуешь?
Открываю глаза и поток воспоминаний замолкает сам собой. Небо хмурится невыспавшейся рожей мне в окно, и я не отказываю себе в удовольствии высунуть ему язык. На электронном циферблате часов, живущих на тумбочке рядом с моей кроватью, нервно мигает семь двадцать три утра. О господи, кошмарище какой…. Можно же еще спать и спать, и спать… Но раз организм проснулся, значит придется подниматься… Обратно уснуть не получится, хотя я бы не отказалась…
Откидываю руку себе за спину и нащупываю аккуратно застеленную половину кровати. Настроение сразу отращивает первую парочку цепких ножек и начинает ползти вверх.
За что я особенно люблю Майлза, так это за то, что с ним не надо просыпаться. Ему хватает такта дождаться момента, когда я усну и исчезнуть из моей квартиры так, чтобы я этого не заметила. И нет этих скомканных попыток завязать или поддерживать утренние разговоры, на которые я по большому счету совершенно не способна. Нет глупого подобия съедобного завтрака в постель. Долгих провожаний из серии: ну иди уже работай, а то я в душ хочу, покопаться в интернете, сделать кучу звонков, записаться на маникюр, посплетничать в подружкой на тему того, какие трусы удобнее носить в длительном походе по лесу, и выпросить у нее почитать интересную книгу про природу магнитных полей Юпитера, а вместо этого я тут с тобой стою, как дура, в коридоре и томно вздыхаю между пятидесятым и шестьдесят вторым прощальным поцелуем.
Телефон, стоящий на зарядке, оживает хриплым прокуренным звоном, и я невольно вздрагиваю от неожиданности. На экране высвечивается номер Майлза.
– Проснулась что ли? – веселиться он на мое мычание, которое я хочу выдать за приветствие.
– Типа того… – откровенно зеваю в трубку.
– Какие планы на сегодня?
– Занята… – с удовольствием тяну я, поджимая на ногах пальцы. – Душ, маникюр, позвонить всем, в том числе и на работу, еще Вольф…
– У-у-у-у… это надолго… – Майлз чем-то грохочет в трубке, – твои-то хоть в курсе что ты приехала?
– Нет еще… Им тоже позвоню…
– Ладно, ты на кухне была уже или еще валяешься?
– Валяюсь…
– Тогда подымайся и иди туда. Я тебе там всякой всячины оставил… поешь пока не остыло….
– А что там?
– Тебе понравится… – фыркает он и кидает трубку…
Улыбаюсь… Майлз в своем репертуаре… Обожаю его… Значит завтрак, потом маникюр… Потом Вольф… Потом…
Мысли мои машут мне ручкой, как раз на пороге моей кухни, которую переполняет аромат оладий, яблочного джема и свежезаваренного чая с мятной горчинкой.
Доктор Вольф
Мара не зря вчера извела, как выяснилось впоследствии, почти весь свой дорогущий карандаш для подводки глаз на переправление моей речи. До бизнесменов, далеких от проблем психотерапии, однако феерически способных делать деньги даже из воздуха, основная идея программы дошла и зацепила. Уже в процессе обсуждения особенностей погружения человека в состояние чистого листа и последующего вывода из него в первозданное состояние появилось много смелых идей по развитию программы. Разброс был, начиная от организации отдыха для хранителей государственных и прочих сверхважных тайн, вплоть до создания этаких живых флэшек, используемых в сфере промышленного шпионажа. Последнюю идею все присутствующие обсмеяли, вспомнив фильм с подобным сюжетом, и чем там все закончилось.
Но финансирование на продолжение исследований и развитие программы мы, как ни странно, получили. Хотя я, если честно, не верил в успех ни одной минуты. Но глава одной из крупнейшей банковской сети в стране, Август Принс, выписал нашему институту авансовый чек на десять миллионов и попросил прислать ему результаты исследования первой группы тестеров. Если они его устроят, он обязался регулярно финансировать наши разработки, так как ему самому, да и нации в целом, нужны жизнерадостные здоровые сотрудники.
За что я люблю утро субботы, так это за возможность доехать до работы за каких-то 15 минут, вместо обычных 45… Люди ползают по улицам как снулые мухи, тихо переговариваясь между собой, а погода явно вот-вот разродится тяжеловесным долгим дождем…