Известно, что книга Броневского была написана в 1810 г. (до появления сведений о численности 1812 г.), но из-за работы над ней цензора вышла только спустя двенадцать лет в 1822 г., поэтому сведения о численности, полученные в 1812 г. в ней не были использованы. Персидский поход екатерининского периода, в котором участвовал Броневский, был, по сути, попыткой повторения Петровского персидского похода и также не проходил по территории Осетии. Вряд ли могла способствовать познанию Осетии и служба Броневского у Цицианова, фактически объявившего осетин вне закона. «Осетия, – пишет по этому поводу в своем очерке исследователь В. Чудинов, – представляла для нас страну замкнутую и большею частью неведомую. Даже после покорения восточного Кавказа наши сведения о ней оказывались значительно более туманными и сбивчивыми, чем о горцах Дагестана».30 Подобным же образом высказывается об Осетии француз Жан Франсуа Гамба, проехавший через Дарьяльское ущелье в описываемое время. «Прежде чем русские проложили дорогу от Моздока до Тифлиса, – пишет Гамба, – страна, через которую она проходила, была настолько мало известна, что обычно полагали, что Дарьяльское ущелье находилось не на Тереке, а на Арагви, реке, текущей в обратном направлении… и впадающей в Куру около древнего города Мцхеты…»31
«Нигде в Кавказе, – пишет Броневский, – не сделано доселе ни точного исчисления дворов, ни переписи душ. Мы старались собрать сии сведения из разных изустных и письменных известий (…)».32 Этот отрывок наводит на мысль, что чиновник также находится в неведении относительно деятельности Осетинской Духовной комиссии, которая, производя крещение, регулярно отправляла подробные отчеты в Синод. Дело в том, что в период Цицианова и Гудовича деятельность комиссии была приостановлена, а, следовательно, и данные описи дворов осетинских уездов, составленной священниками комиссии, были, вероятно, недоступны Броневскому. Автор подробно описывает Дагестан,33 о котором явно знает не понаслышке, но не Осетию. Это видно и из того, что Броневский, упоминая осетин, прежде всего причисляет их частично к мусульманам-суннитам. Возможно это отчасти справедливо в отношении осетин-тагаурцев, с которыми правительство во времена Броневского имело дело, добиваясь контроля над дорогой, но никак не алагирцев, куртатинцев и южных осетин. Ни один другой источник в качестве основной характеристики осетин не называет принадлежность их к исламу.
Откуда же Броневский все-таки берет свою цифру? Вероятно, это все то же число из послания грузинских священников, хорошо известное к тому моменту в придворных и чиновничьих кругах, только слегка приуменьшенное. Если по методике Броневского умножить число дворов на пять (среднее число жителей в каждом дворе), то мы получим 150 тысяч жителей – почти те же 200 тысяч жителей, указанных в послании грузинских священников императрице Елизавете Петровне.
К источникам, повторяющим цифру из послания, следует отнести и письмо Афанасия Лебедева Синоду, в котором упоминается численность населения Осетии – 100—200 тысяч.34 «…Текут ныне ко крещению от мала до велика обоего пола, со изъяснением своего внутреннего усердия и любви к нашим более российским священникам нежели к грузинским…» – пишет Лебедев. Налицо разброд значений в оценках Лебедева. Возникает резонный вопрос: сто или двести? По дате письма мы видим, что на тот момент сам Лебедев в горных селах Осетии еще ни разу не был и пишет вероятно, ориентируясь на все ту же цифру из послания, хорошо известную Синоду. В интерпретации Лебедева и Броневского очевидна тенденция на уменьшение известного правительству числа, корректируемого авторами в меньшую сторону, вероятно, со слов бывавших непосредственно в осетинских горах военных или священников.
Второй источник, упоминающий аналогичное указанному в послании число – книга немецкого ученого Юлиуса Клапрота «Таблица Кавказа», изданная в Париже в 1827 г. Казалось бы, немецкий ученный должен был привести точные данные, но, увы, данные Клапрота еще более противоречивы чем данные Броневского. Общую численность осетин на севере, юге и в осетинских анклавах в Грузии ученый оценил в 33 915 дворов.35 В отличие от Броневского Клапрот, как это доподлинно известно, был в Осетии, но посетил ее за 20 лет до издания своей третьей книги о Кавказе, содержащей интересующие нас сведения о численности. Ученый проследовал по Военно-Грузинской дороге до Тифлиса и на обратном пути смог обследовать Дигорское ущелье, в которое вела тогда вторая дорога через перевал, соединявшая долину Уруха с Имеретией. Что же заставило ученого, спустя годы, снова взяться за перо? В своем двухтомном «Путешествии», написанном по горячим следам поездки, Клапрот не приводит никаких данных о численности осетин и других горцев. Ученый не скрывал, что нашел интересующие его данные об осетинах большей частью в Моздоке. Были ли тогда предоставлены в его распоряжение данные о численности кавказского народа? И почему ученый вспомнил о них лишь через двадцать лет?
Статистические данные Клапрота, приведенные в «Таблице Кавказа», в сравнении с данными Броневского характеризуются большей детализацией. Клапрот сгруппировал население Осетии по признаку проживания вдоль русел четырех крупных рек. Это деление отличается от уездного деления священников Осетинской Духовной комиссии, которое построено по принципу дорожного сообщения между населенными пунктами. Отсюда нам, в том числе, понятно, что святые отцы действительно были во всех описываемых селах. Деление же Клапрота носит более умозрительный характер. Так, «на южной стороне Кавказа», Клапрот насчитывает 10 450 домов осетин, помимо этого более 1 000 дворов, по его данным, находятся в Трусовском ущелье. Это, однако, не вполне согласуется с данными переписи царя Ираклия II. Согласно описи, сделанной по его приказу, арагвских осетин насчитывалось 1200 дворов, ксанских – 2 000 дворов, мачабеловских 860 дворов. Историки предполагают, что общее число осетинских дворов на тот момент, проживающих в Двалетии, Кахетии и различных районах Картли и Имеретии было больше, чем указано в описи Ираклия – их должно было насчитываться около 6 000 домов.36 Но и на этом фоне цифра Клапрота выглядит преувеличенной. Могла ли численность южных осетин с момента проведения переписи Картли-Кахетинского царя Ираклия увеличиться почти вдвое? Каковы были в этом случае предпосылки для такого роста численности населения?
Внести ясность в эту ситуацию нам помогают данные подполковника Симоновича, осуществившего в начале века рейд в горы Южной Осетии для приведения местных жителей к присяге царю Александру I. Симонович сообщает о 20 тысячах жителей-осетин бассейнов рек Большой Лиахвы и Паци и 15 тысячах жителей-осетин бассейнов рек Арагви и Малой Лиахви.37 Эти данные вполне сопоставимы с результатами переписи Ираклия, и, увы, не вполне сходятся с теми, что приводит Клапрот. Сопоставимы данные Симоновича и с цифрами Г.С.Гордеева, который насчитывает в семи неподконтрольных российским властям до экспедиции Ренненкампфа ущельях Южной Осетии 1800 осетинских дворов и оценивает численность мужского населения в них в 7 200 человек38 и примерно столько же в подконтрольной закавказской администрации части. (о пятнадцати тысячах южных осетин (15 447) речь идет и в «Обозрении российских владений за Кавказом».39
И.Ф.Бларамберг называет общую численность южных осетин, согласно сведениям генштаба корпуса. Она, по его мнению, равна 33 450 душам. Автор далее поясняет: «Этот учет был сделан на основании данных, полученных в 1833 году на этой территории штабом Отдельного Кавказского корпуса; но нам представляется, что, согласно сведениям, полученным в 1830 и 1832 годах, население Осетии (Южной Осетии. – Б.Б.) можно оценивать в более чем 40 тыс. душ».40 Это цифра военных, добившихся спустя два десятка лет после поездки ученого полного контроля за территорией, населяемой южными осетинами, и она сильно отличается от сведений, предоставленных Клапротом.
В долине Фиагдона (в Куртатинском ущелье- Б.Б.) Клапрот разместил 1 800 домов, в то время как годом позже поездки ученого в рапорте на имя генерала Тормасова говорится о 4 000 домов в Куртатинском ущелье.41 Объявляя численность осетинских обществ в верховьях Ардона равной 9 450 домов, Клапрот также противоречит современным его поездке рапортам российских военных.42
Отдельной строкой у ученого выделены жители Дигорского ущелья – 8 950 домов.43 Согласно же сведениям, почерпнутым дьяком А. И. Иевлевым во время путешествия на Кавказ и пребывания его в Имеретии, дигорцев и стурдигорцев в конце XVII в. насчитывалось 24 села по 200 дворов в каждом.44 Если произвести математическое действие, мы получим число почти в два раза меньшее, чем то, которое указывает Клапрот. Оказавшийся в дигорском обществе за четверть века до Клапрота Штедер говорит о трех тысячах душах, которые в результате его стараний «стали подданными России» – число на порядок меньшее чем, то которое сообщает Клапрот.45 Следующий спустя четверть века за Клапротом Шегрен, рассказывая о своей поездке в Дигорское ущелье также приводит несопоставимые с данными Клапрота цифры. В Стур-Дигоре, по свидетельству Шёгрена, находится 60 домов, в селении Нара – 100, домов, в Ахсау – 12 домов, и т. д.46 Цифра Клапрота, приводимая им в разговоре о численности осетин-дигорцев, таким образом, сильно расходится со статистическими данными, зафиксированными до и после его путешествия. Небезынтересно и то, что в написанной по горячим следам своей поездки книге Клапрот единственный раз упоминает цифру, говоря о численности осетин – 150 домов – это жители Нара.47 Откуда же Клапрот спустя двадцать лет после своей кавказской командировки берет свою статистику?
Анализ данных Клапрота показывает, что ученый, по сути, равномерно распределил тридцать тысяч дворов населения между северной, западной и южной Осетией. Видно также, что ученый активно пользуется топонимикой, разработанной еще Рейнеггсом и Гильденштедтом и во многом, ориентируется на их описание. Влияние предшественников чувствуется как в транскрипции топонимов, так и в общих оценках. Статистика же Клапрота сильно напоминает данные Броневского – ученый, в частности, использует дословно ту же единицу измерения – «домов или семей». Также заметны совпадения и в ряду числовых данных – весь блок данных по народам южной части Кавказского хребта, в частности Грузии, совпадает полностью! Это наводит на мысль: а не являлась ли книга Броневского первоисточником статистических сведений Клапрота? Ведь как иначе мог немецкий ученый, находясь во Франции, оперировать данными о численности кавказских горцев?
Бежав из России до начала войны с Наполеоном, Клапрот навсегда закрыл себе дорогу в пределы Российской империи48 – за свой поступок ученый был с позором отчислен из рядов российских академиков. Но при этом, Клапрот вполне мог получать новые книги о Кавказе, выходившие в покинутой им со скандалом державе. Данные о численности – это именно то, чего не хватало первым книгам Клапрота. Возможно, что автор взялся за перо, чтобы восполнить этот пробел, ведь слово «таблица» – а именно в такой форме представлены данные у Броневского – Клапрот даже вынес в название своей книги.
Судя по всему, немецкий ученый принял за истину в последней инстанции цифру, взятую на самом деле с потолка. Данные Клапрота, таким образом, по нашему мнению, также скорее всего ориентированы на пресловутую цифру из послания, хорошо известную Сенату и Синоду и имеющую мало общего с реальной демографической ситуацией в горах. Мы видим, что с началом составления первых описей дворов и проведения переписей множество независимых друг от друга источников упоминают в целом сопоставимые цифры, которые кратно отличаются от значения численности населения Осетии, указанной в послании грузинских духовных лиц императрице Елизавете.49505152 Именно эту, упомянутую в тексте обращения цифру повторяют и муссируют ученые и чиновники, пишущие о Кавказе, изначально с ведома и по заказу российского правительства.
Плохо коррелируют с расчетами ученых и чиновников, в том числе, и данные, приведенные, к примеру, военными – порядок цифр Броневского не соответствует числу боеспособного населения Осетии, упомянутому Леонтием Штедером – десять тысяч человек (Северная Осетия – шесть тысяч, Южная – четыре). Штедер, по нашему мнению, рассчитал это число не из праздного любопытства, а собирая данные при подготовке ко второй Русско-турецкой войне. Если наложить цифру Броневского или Клапрота на данные Штедера, то получится, что оружие в руках в Осетии мог держать лишь каждый двадцатый, что маловероятно, если учесть то, сколько места в своем дневнике отводит Штедтер описанию тактики боя осетин. «При обороне они стойки, – пишет Штедер, – и при наличии защищенного места, упорны; если же они окружены, то дерутся как отчаянные»53. Взяв, как советует Броневский, за основу принцип «один двор – один воин», мы получим из числа Штедера (десять тысяч воинов) число дворов равное шести тысячам в Северной и четырем в Южной Осетии54, что фактически соответствует данным Гильденштедта и первых описей и опять-таки сильно отличается от цифры из послания. Добавим здесь, что аналогичный порядок цифр – около десяти тысяч дворов на севере и на юге, мы получим, если с помощью «индекса Штедера» попробуем представить себе число осетин севера по результатам переписи южных осетин времен Ираклия II.
Вывод из приведенных нами рассуждений напрашивается сам собой, и этот вывод историки уже делали прежде. В основе теории катастрофического сокращения численности населения Осетии в результате эпидемии чумы лежит посыл о точности данных, указанных в послании грузинских священников. Текст данного послания долгое время являлся для российского правительства основным источником сведений о численности осетин. Упоминания о численности осетин в трудах ученых, посетивших Кавказ, основаны не на полученных статистических данных, а лишь повторяют цифру из послания грузинских священников, хорошо известную к тому времени в российских политических кругах и, как показали первые переписи, имеющую мало общего с реальной демографической ситуацией в ущельях. Данные о численности населения Осетии, приведенные в послании грузинских священников, были значительно преувеличены. Они вдвое превышают статистику Гильденштедта и Штедера, собранную непосредственно на месте четверть века спустя. Это преувеличение численности становится особенно очевидным, если учесть, что под Осетией в то время понималась лишь территория горного массива Кавказского хребта от бассейнов Большой и Малой Лиахвы на юге до границы с Малой Кабардой на севере, которая проходила в частности по территории у входа в Куртатинское ущелье. «До прихода русских, – пишет председатель поземельной комиссии К. Красницкий, – осетины владели землей только в горах».55