Нет, не угостит. Это ясно как день.
– Взял? Ну, вперёд! Смотри не урони, – добавила она.
«Не уроню, будьте уверены», – подумал я. А ещё – «Не за что». Это в ответ на «спасибо», которого мне никто не сказал.
Я взял по подносу в каждую руку.
– По одному носи! – всполошилась миссис Биджио.
Я посмотрел на неё внимательнее.
– Вы чего, хотите, чтобы я двенадцать раз сходил вверх-вниз?
– О, всё-таки считать тебя мистер Шамович научил, – похвалила она. – Ну, бери один и беги.
Всю большую перемену я носил подносы с пирожными в класс миссис Бейкер. И каждый раз она встречала меня улыбкой.
– Ставьте на полку у окна. Там немножко дует с улицы, они подсохнут и не заклёкнут.
Я всё время помнил об отце, о будущем компании «Вудвуд и партнёры». И не жаловался. Я стерпел, когда миссис Бейкер попросила меня открыть окна пошире и мне пришлось для этого снова снять и переставить все подносы – по одному – с полки, а потом, открыв окно, вернуть их на полку. Я не жаловался.
– Спасибо, – сказала миссис Бейкер, когда часы пробили половину первого и мои одноклассники устремились обратно за парты.
Увидев профитроли, Данни Запфер радостно хлопнул меня по плечу. Видно, рассчитывал, что всем достанется. Шиш, не достанется! Все это поняли, когда миссис Бейкер велела нам взять «Математику для нас с тобой» и стройными рядами отбыть в кабинет мистера Шамовича.
Поверьте на слово: когда знаешь, что на полке у окна осталась стоять дюжина подносов с благоуханными воздушными пирожными, никакая наука на ум не идёт. Хотя нет! Простейшая арифметика тут как раз кстати! Подносов двенадцать, а нас двадцать три, да ещё сама миссис Бейкер. Итого – полподноса на брата. Или сестру. Думаю, это уравнение решил не только я, но и все мои одноклассники, причём очень быстро. И, встретив по пути в кабинет мистера Шамовича параллельный класс, который как раз направлялся к миссис Бейкер, держа под мышками «Родной язык для нас с тобой», мы занервничали. Вдруг они посягнут на наши пирожные?
Но пирожных никто не тронул. Когда мы вернулись, нагруженные теорией множеств, подносы по-прежнему стояли у окна, овеваемые лёгким ветерком из полуоткрытых, вымытых моими руками окон. Однако миссис Бейкер вела себя так, словно никаких профитролей в классе нет. В сущности, раз их нельзя съесть, лучше б их там и не было. Почему мы должны их нюхать, если вся эта роскошь предназначена не нам, а жёнам, чьи мужья воюют во Вьетнаме? Так что лучше бы эти пирожные уже стояли в соборе Святого Адальберта. Нам-то они всё равно не достанутся.
Без четверти два еврейская половина класса устремилась на автобус, присланный из храма Бет-Эль.
Напоследок Данни Запфер шепнул мне:
– Если, пока нас не будет, она даст тебе профитролину – убью!
Согласитесь, не самый богоугодный текст. Да ещё из уст парня, который едет готовиться к бар-мицве.
Когда без пяти два католическая половина класса уходила на свой автобус, Мирил прошипела:
– Если, пока нас не будет, она даст тебе пирожное, готовься к номеру четыреста восемь.
В чём конкретно заключается номер четыреста восемь, я точно не помнил, но думаю, что Мирил пообещала мне примерно то же, что Данни Запфер.
Даже Мей-Тай, уходя, сощурила и без того узкие глаза и сказала:
– Я знать твоя дом.
Зловеще звучит, согласитесь.
Но я понимал, что никакая кара мне не грозит. Потому что пирожное мне точно не достанется. Шансов получить профитроль не больше, чем увидеть у нас в классе президента Линдона Джонсона.
Впрочем, когда все ушли, в класс кое-кто всё-таки вошёл. Только не президент. Прибежал пятиклассник, притащил какую-то коробку.
– Спасибо, Чарльз, – сказала ему миссис Бейкер. – Всё собрал?
– Вроде всё.
– И у мистера Петрелли? И у мистера Шамовича?
Чарльз кивнул.
– А вниз, к миссис Харнет, заходил?
– Ага.
– А к мистеру Лудеме?
– Ага.
– Спасибо. Ставь на стол.
Чарльз водрузил коробку на учительский стол, бросив на меня сочувственный, как мне показалось, взгляд. Потом он вышел, отряхивая на ходу руки.
Руки его, судя по всему, были в мелу.
– Мистер Вудвуд, – начала миссис Бейкер, – последние события навели учителей на одну мысль. Тряпки во всех классах грязные. Поэтому я попросила Чарльза собирать их по средам и приносить сюда. Будьте любезны ими заняться.
Вот и настала пора бунтовать. Или хотя бы пожаловаться. Я подошёл к столу. Заглянул в коробку. Штук тридцать тряпок и губок. Белые от мела, накопившегося в них с начала сентября. Весь мел, со всей школы – за полтора месяца учёбы.
Да, пора жаловаться.
Но тут я вспомнил о будущем компании «Вудвуд и партнёры». И подхватил коробку.
– Я буду в копировальной комнате, – добавила миссис Бейкер.
«Чудненько», – машинально подумал я.
Но тут миссис Бейкер сказала такое, отчего мир у меня перед глазами поплыл и чуть не перевернулся.
– Если управитесь быстро, получите в награду пирожное.
Должно быть, я побледнел.
– Что с вами, мистер Вудвуд? Не ожидали?
Честно? Не ожидал. Я похоронил всякую надежду получить профитроль. Такое воздушное пирожное… Наверно, прямо тает во рту… Это не со мной «что», это с миссис Бейкер «что». Её подменили? Тогда какая из двух миссис Бейкер настоящая? Та, что была раньше, или нынешняя?
Мысленно сравнивая ту и эту, я понёсся вниз через две ступени и выбежал с коробкой на школьный двор.
Октябрьское небо по-прежнему безмятежно синело – точно поджидало меня с самого полудня, когда мне так и не довелось попасть на улицу. Пахло бейсболом, свежескошенной травой – это уже в последний раз перед зимой косят – и пожухлыми, но не упавшими пока листьями. И я вдохнул все эти запахи разом.
Только вот мел… Он, знаете ли, тоже пахнет. А если ты взялся выбивать тридцать тряпок и губок, тебя вообще окутывает целое меловое облако – не продохнёшь. Тот мел, который чудом не попал ко мне в лёгкие, взвихривался вокруг, застилая и стену, о которую я выбивал тряпки, и окна. Кстати, за последний месяц учителя уже привыкли, что по средам окна на первом этаже лучше закрывать.
Я выбивал изо всей мочи. Меня наградят! Чудесным пирожным с кремовой начинкой. Лёгким, воздушным. И никому, совершенно никому не нужно об этом знать – ни Данни Запферу, ни Мирил-Ли, ни Мей-Тай.
Облако мела клубилось уже на высоте второго этажа. По счастью, окна там тоже были закрыты.
Может, миссис Бейкер даст мне даже две профитрольки? Ведь у неё целых двенадцать подносов. Две штучки погоды не сделают.
Ветерок закрутил меловое облако и поднял его ещё выше, до верхнего этажа школы.
А вдруг миссис Бейкер расщедрится и даст мне ещё и третье пирожное – чтоб я отнёс его домой и съел там?
Меловая завеса окутала всё здание: окна седьмых классов уже почти не видны. Эх, кто-то забыл закрыть нижние створки!
Это же кабинет миссис Бейкер! Я сам открыл там окна – для циркуляции воздуха. Для того чтобы чудесные, воздушные пирожные сохранили своё совершенство и не заклёкли!
Подхватив коробку с тридцатью тряпками и губками, двадцать три из которых уже воскурили свой меловой дым прямиком в окна миссис Бейкер, я бросился наверх со всех ног.
Но опоздал.
Меловое облако уже проникло в класс. И, вспомнив про силу земного притяжения, опустилось на пирожные. На каждой профитролине лежал мел, точно густой снег. Или нет – точно сахарная пудра. Как будто миссис Биджио посыпала их добавочным слоем пудры.
– Ну что? Выбираете себе пирожное? – раздался голос миссис Бейкер. Она входила в класс с пачкой синих ротапринтных листов.
– Да… нет… я…
– Выбирайте скорее, – велела она. – Пора нести подносы вниз, ко мне в машину.
Я выбрал пирожное. Надкусил. Мел заскрипел на зубах, точно песок.
Потом я доставил все подносы к машине – по одному – и помог миссис Бейкер погрузить их в салон. Хорошо бы жёны отправленных во Вьетнам военнослужащих не заметили, что пирожные белые не от пудры… Своё я доесть так и не смог. Поднявшись за очередным подносом, я закинул недоеденную профитролину в раздевалку – в угол, где тухли остатки завтраков.
* * *
Вы, наверно, представляете, как разлетаются слухи в маленьком городе? Как каждый рассказчик вносит свою лепту и история обрастает всё новыми и новыми подробностями? Как кончается тем, что в ней не остаётся ни капельки правды? Именно это и произошло с историей о пирожных, которые миссис Бейкер привезла в собор Святого Адальберта. К тому времени, когда слухи достигли ушей моего отца – а на это потребовалось меньше суток, поскольку это было первое, что ему поведали, когда он поутру переступил порог своей конторы, архитектурного бюро «Вудвуд и партнёры», – рассказ звучал так: совершено покушение на жён доблестных воинов, сражающихся во Вьетнаме! Ну, разве это не преувеличение? Разумеется, сначала гнев всех присутствовавших дам обратился на миссис Бейкер, но они всё-таки сообразили, что она вряд ли сыграла бы с ними такую шутку. После все подумали на миссис Биджио, которая тоже посещает такие сборища, поскольку её муж тоже воюет во Вьетнаме. Но миссис Биджио поклялась, что она ни в чём не виновата, а виновата компания, выпускающая такую дурную сахарную пудру, но она им напишет и выведет их на чистую воду. Тогда дамы, то есть жёны, решили не исключать миссис Биджио из своего сообщества, но больше не доверять ей приготовление пищи. Никогда.
Миссис Биджио разволновалась, расплакалась и попыталась убедить жён, что пирожные вовсе не такие плохие. Для этого она положила в рот целую профитролину, прожевала и проглотила.
Врач в больнице Святого Игнатия объяснил, что, если бы миссис Биджио не сдерживалась и вволю покашляла, наверно, обошлось бы без такого тяжёлого приступа.
Вернувшись вечером с работы, отец посмотрел на меня каким-то неожиданно небезразличным взглядом и спросил:
– Холлинг, как там у тебя с миссис Бейкер? Всё нормально?
– Всё путём.
– Ты, случаем, не помогал ей вчера стряпать пирожные?
– Нет.
– Ты, случаем, не пробрался вчера на школьную кухню, не подсыпал какой-нибудь дряни в сахарную пудру миссис Биджио?
– Нет. Никуда я не пробирался.
– Значит, всё в порядке?
– В полном.
– И ты ничего не знаешь о…
Но он не договорил. Поскольку Бог, опомнившись, решил меня защитить – ведь вся эта кутерьма заварилась именно потому, что я был, есть и буду правоверным пресвитерианцем. Бог не дал отцу закончить свой вопрос, а мне – ответить, иначе мне пришлось бы… сказать неправду. Чтобы избежать столь небогоугодного дела, Бог прислал за стол мою сестрицу. Она уселась напротив меня. На щеке у неё красовался ярко-жёлтый цветок.
Отец долго смотрел на цветок, а потом посмотрел на маму.
– Скажи своей дочери, что у неё на щеке жёлтый цветок, – произнёс он.
– Я знаю, где у меня что, – с вызовом сказала сестра.
– Зачем он тебе? – спросил отец.
– Разве не понятно?
– Нет. Или ты пытаешься нам доказать, что ты дитя цветов? Хиппуешь, что ли?
Сестра промолчала.
Зависла такая тишина, точно весь мир затаил дыхание.
– Ну уж нет! – прогремел отец. – Ты моя дочь, а не дитя цветов!
– Дети цветов прекрасны и никому не приносят зла, – парировала сестра.
Отец прикрыл глаза.
– Мы против войны, мы за взаимопонимание! Мы верим в свободу! – продолжала сестра. – Мы хотим помогать друг другу, делиться всем, что имеем. Мы изменим мир.
– Дети цветов, – проговорил отец, внезапно открыв глаза, – это хиппи, которые живут с кем попало, ходят в драных джинсах, обвешанные всякими бисерными фенечками, и никогда не меняют носки.
– Сегодня пятьдесят тысяч детей цветов митинговали против войны у стен Пентагона. Все они считают, что ты не прав.
– К счастью, правота не определяется арифметикой.
– Но президент Джонсон тоже не истина в последней инстанции.
– Благодарю, мисс Аналитик, растолковала политическую ситуацию, – издевательски сказал отец. – А теперь изволь проанализировать вот что: человек, с которым ты сейчас беседуешь, выдвинут в текущем, тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году на звание «Бизнесмен года». Это большая честь, и человек стремился к этой чести всю сознательную жизнь. Кроме того, это позволит ему получать более выгодные и крупные заказы. Так вот: такую честь не окажут человеку, чья дочь причисляет себя к детям цветов. Поэтому пойди умойся.
Наступила ещё одна бесконечно долгая пауза. Весь мир затаил дыхание. Казалось, ещё немного – и мир потеряет сознание от недостатка кислорода.
Потом сестра встала, резко отодвинув стул, и ушла к себе наверх. Вернулась она уже без цветка, только с недостёртым жёлтым пятном на щеке.
– Передай-ка мне миску с бобами, – сказал отец.
Ближе к ночи сестра открыла дверь в мою комнату и остановилась на пороге.
– Спасибочки за поддержку, Холлинг, – сказала она с намёком.
– Зачем тебя поддерживать-то? Чтоб цвела и пахла?
– Чтобы я поверила в себя. И поверила, что я – часть высокого и прекрасного дела.
– Тогда не разрисовывай себе щёки жёлтыми цветуёчками. Глупо выглядишь.
– Да? А ты и без цветуёчков глупо выглядишь, и рисовать ничего не надо.
– Говоришь, за поддержкой пришла?
– Только представь, Холлинг! Около Пентагона собралось пятьдесят тысяч человек! Пятьдесят тысяч! Происходит что-то важное, прямо сейчас, у нас на глазах! И это только начало. Может, тебе пора повзрослеть? Глядишь, и человеком станешь.
– Каким? Хиппарём?
– Таким, который осознаёт себя личностью. Станешь настоящим Холлингом Вудвудом.
– А я, по-твоему, кто?
– Ты-то? Наследничек. Ты тот, кто должен унаследовать компанию «Вудвуд и партнёры». Никакой самостоятельной ценности не представляешь.
– Какая разница, унаследую – не унаследую? Я всё равно Холлинг Вудвуд.
– Да, ты Холлинг Вудвуд. Но тебе и это по барабану. Почему ты позволяешь ему собой помыкать? Почему никогда не поспоришь, не возмутишься?
– Зато ты споришь, возмущаешься. А толку чуть.
Сестра невольно потёрла щёку.
– Вот-вот! Его не переспоришь, – добавил я.
– А я буду спорить! И ты спорь. Пусть знает, что не ему решать, кто ты есть и кем станешь.
– Но цветок ты стёрла, ага? Выходит, открыла рот и – закрыла. Спорить бесполезно.
– Очень полезно! Для меня самой, – выпалила сестра и, убежав к себе в комнату, врубила группу «Манкиз». На всю громкость.
* * *
Наутро миссис Бейкер подстерегла меня у раздевалки.
– Мистер Вудвуд, я полагаю, наш распорядок работы по средам надо изменить.
От таких слов внутри у меня что-то сжалось. И я поневоле вспомнил всё, что ел на завтрак.
– Д-да? А з-зачем? – промямлил я.
– Это необходимо. Подробности обсудим в среду. Но больше никакой уборки и прочих мелких поручений. Впрочем… одно всё-таки будет.
– Одно?
– Да, разовое. В награду получите ещё одно пирожное.
Завтрак поднялся в животе ещё выше.
– Ладно, – пробормотал я. – Поручение выполню. Только пирожных не надо.
– Вот как? – деланно удивилась миссис Бейкер и прошла к своему столу.
Она явно задумала новую стратегию. Кардинально новую. Но какую?
– Так, значит, ты ел пирожное?! – возмутилась Мирил.
– Да не то чтобы…
– Но миссис Бейкер сказала: получите ещё одно пирожное! И ты сказал: ладно. Выходит, одно уже съел!
Тут подскочил Данни Запфер.
– Она дала тебе пирожное?
– Я его не ел.
– Ага, положил на полку и любуешься! Так я и поверил!
– Правда! Не ел!
– Короче, ты нам всем должен пирожные, – заключила Мирил. – Точно такие же профитроли.
– Это как понимать?
– Повторяю для тупых и глухих: ты… нам… всем… должен… принести… пирожные.
– Где я возьму столько пирожных? Для всего класса?
– Это твои трудности, – сказал Данни Запфер. – Гони пирожные или умри.
Мей-Тай глядела на меня сощурив глаза.
Если вы ещё не знаете или уже не помните, я вам скажу: семиклассником быть несладко. Особенно когда тебя все норовят убить.
В тот день по дороге домой я заглянул в булочную Гольдмана, которая по-настоящему называется «Самолучшая выпечка». У Гольдмана продаются профитроли в сахарной пудре и без всякого мела. Но дорогущие – ужас! Чтобы накопить на двадцать два пирожных, надо целых три недели не тратить карманные деньги. Ни цента.