«От природы крепкого телосложения, пухлая, с едва обозначенной талией, Мария Медичи в свои двадцать семь лет выглядела на все сорок. Черты ее удивительно белого лица были слишком грубы, подбородок тяжеловат, а круглые небольшие глаза были лишены блеска. Редко когда лицо так верно отражало характер. С первого же взгляда становилось ясно, сколь эта женщина глупа, надменна и упряма и сколь легко поддается чужому влиянию. Вдобавок она была полностью лишена чувства сострадания, невероятно эгоистична и неблагодарна, в чем вскоре убедились ее подданные. Но в то же время она была невероятно богата, обожала роскошь и разбиралась в драгоценных камнях не хуже ювелира с Понте-Веккио».
К сожалению, прекрасный город, откуда она была родом, ничем не наделил ее, кроме непонятного языка и сильного акцента, режущего слух, когда она пыталась говорить по-французски.
Мария Медичи, окруженная своими дамами, очень низко присела, приветствуя короля Франции, своего мужа. Боже, она была еще и выше его ростом… Лишь когда она пригнулась, он смог поцеловать ее в губы, но это (в смысле – поцелуй в губы) показалось естественным лишь ему одному. Для флорентийки такой обычай был явно внове, и она от испуга вся сжалась и еще сильнее задрожала. Генрих подвел ее к камину, но ее рука, которую он крепко сжимал, была безжизненна. Он многословно заговорил о суровых морозах, о трудностях пути. Она медлила с ответом, и разочарованному королю пришлось констатировать, что она так же плохо понимает его, как и он ее.
Сказать, что Генрих расстроился – это значит ничего не сказать. Он тут же отозвал в сторону герцога де Белльгарда, ездившего во Флоренцию для проведения бракосочетания от его имени, и спросил:
– И это, по-вашему, лакомый кусочек?
Белльгард вывернулся и ответил, что боевой конь, несущий рыцаря в полном снаряжении, подлежит совсем иной оценке, нежели стройные кобылицы, свободно резвящиеся на лугу.
Генрих продолжил:
– Должно быть, у нее очень большие ноги? Вы же ехали вместе с ней, отвечайте!
– Они соответствуют всему остальному, – извернулся Белльгард.
Король начал терять терпение:
– Друг мой, я послал вас во Флоренцию, чтобы вы увидели там все своими собственными глазами, а через вас – и я. Но после возвращения вы стали как-то особенно неразговорчивы. В чем дело? Я просто не узнаю вас…
– Сир… – Белльгард запнулся. – Этот брак был нужен всем, и остановить его не могло ничто.
В ответ на этот Генрих лишь пожал плечами и тяжело вздохнул.
Этот вздох означал лишь одно: для себя он уже решил, что вряд ли долго проживет с этой женщиной. Только ночь, если все пройдет как-то уж особенно удачно, может спасти ее. Впрочем, это вскоре предстояло испытать, ибо была уже почти ночь. Поразмыслив так, Генрих удалился, чтобы скинуть доспехи и сапоги со шпорами, а потом прямиком направился к Марии и принялся колотить в дверь ее спальни. Она как раз собиралась ложиться спать и уже распустила волосы, развязала шнурки на платье и почти разделась.
– Кто там? – крикнула она, испуганная хриплым криком, похожим скорее на рычанье льва, чем на голос человека, и предстоящим неожиданным вторжением в свою комнату.
Потом она выскочила из-за полога и побежала открывать дверь. При появлении собственного мужа, который, кстати, ей тоже не особенно понравился, она упала на колени, но он поднял ее, взял на руки и в долгом поцелуе припал к ее губам.
– Я надеюсь, что вы уступите мне краешек вашей постели, поскольку свою я, спеша сюда, не привез, – сказал он.
Надо сказать, что откровенность этого предложения застала флорентийку врасплох, и она начала бормотать что-то об освящении брака папским легатом. А потом, увидев недовольное выражение лица Генриха, она прошептала:
– Я с удовольствием выполню любое желание моего короля и супруга.
В ответ Генрих широко улыбнулся, а испуганную Марию, уже понявшую, что ее ждет, стала бить дрожь, словно, несмотря на множество грелок, ей никак не удавалось согреться.
А король тем временем уже скинул с себя одежду и лег рядом с Марией.
Современник тех событий Жедеон Таллеман де Рео рассказывает:
«Когда Мария Медичи в первый раз легла с ним в постель, ее наповал сразил исходивший от него запах, и она едва не задохнулась, хотя ее собственное тело было умащено душистыми маслами, привезенными с родины».
И откуда только у этого автора такие интимные подробности? Наверное, добрый король Генрих IV и вправду мылся очень редко – мыться часто считалось в те времена во Франции почти грехом. Посему в свою первую брачную ночь Мария Медичи и вправду могла иметь пренеприятнейшее испытание. Может быть, это и не была «волна отвратительной вони», но все равно – запах от короля исходил не самый приятный, и изнеженная итальянка не только не ощутила любовного опьянения, но и с трудом сдержала приступ тошноты. Но, как отмечает Ги Бретон, «они вступали в брак не для того, чтобы развлекаться, и на следующую же ночь, несмотря на неприязнь друг к другу, они мужественно встретились вновь ради общего дела и постарались потрудиться не напрасно».
В любом случае, на следующее утро у Марии Медичи хватило такта и выдержки никак не показать своего отвращения. Более того, она улыбнулась и мило объявила:
– Я покорена и очень рада, что нашла короля Франции молодым и полным сил.
На что Генрих галантно ответил:
– Я тоже не обманулся в своих ожиданиях. Вы, мадам, весьма красивы и грациозны.
Понятно, что они так не думали, а весь этот словесный спектакль был устроен исключительно для «представителей общественности». На самом деле новобрачные сочли свой первый супружеский опыт не особенно удачным, и у каждого из них была на это своя причина. Мария про себя называла Генриха «грязным невеждой», а король – едва ли не вслух – наградил ее такими определениями, как «дряблая толстуха» и «неопытная дура».
* * *
На следующий день король дал бал в честь Марии Медичи.
17 декабря 1600 года кардинал Пьетро Альдобрандини провел в церкви Сен-Жан благословение молодоженов, и оно было отмечено невиданными торжествами. Церемония закончилась лишь к четырем часам, когда уже стемнело, а потом вновь состоялся бал в честь супруги короля.
Потом Генрих IV оставался в Лионе еще некоторое время: ему нужно было подписать мирный договор с герцогом Савойским. В результате договор этот был успешно подписан 17 января 1601 года, а вслед за этим король уехал в Париж. Мария Медичи со своей многочисленной свитой поспешила последовать за ним.
Но в Париже король надолго не остановился. Не прошло и пяти дней после того, как он покинул Лион, как он, сославшись на неотложные государственные дела, галопом помчался в Вернёй, где его ждала очаровательная Генриетта де Бальзак д’Антраг. Получается, что прибывшая во Францию флорентийка очень быстро заставила Генриха IV вспомнить о такой стройной и такой остроумной по сравнению с ней любовнице. В самом деле, неужели мужчина после стольких трудов не может позволить себе немного наслаждения?
А тем временем парижане хотели устроить королю и его новой супруге торжественный прием, но Генрих IV приказал не делать этого, заявив, что средства государственной казны лучше потратить на дела, более необходимые и неотложные. Поэтому ограничились лишь стрельбой из пушек, когда Мария Медичи проезжала мимо Бастилии.
Первую ночь во французской столице Мария провела во дворце кардинала Гонди, и лишь потом она получила возможность обосноваться в Лувре.
И тут надо сказать, что в те времена Лувр был совсем не таким, каким он выглядит сейчас. Мария Медичи тогда пережила своего рода потрясение при виде этого сооружения и даже решила, что с ней сыграли злую шутку. Она-то рассчитывала вступить во что-то, сравнимое с великолепными дворцами ее родной Флоренции, а ее встретили мрачные серые стены, грязь, пыль и грубая мебель, пригодная разве что для свалки. А запахи!.. В общем, нет никакого смысла объяснять, что почувствовала молодая женщина, перешагнув порог своего нового жилища.
Но делать было нечего, и весь остаток зимы и весну 1601 года Мария Медичи осматривала достопримечательности Парижа и его окрестностей. При этом она часто останавливалась в Фонтенбло, где тогда еще вовсю велись строительные работы. Надо отметить, что Генрих IV все-таки занимался украшением и благоустройством своих владений, и Мария Медичи, чтобы ему понравиться, делала вид, что ее все это тоже очень интересует.
Рождение будущего короля Людовика XIII
Мария, безусловно, была матерью
с излишествами, но и Людовик XIII
был трудным ребенком.
Бернадетта КРАВЕРИ
27 сентября 1601 года Господь, благословляя монарший брак, одарил Марию Медичи сыном. Произошло это в Фонтенбло, и мальчика крестили именем Луи.
Король был настолько счастлив, что день рождения наследника престола был тут же объявлен национальным праздником. Что же касается парижан, то они встретили новость о рождении дофина (а это был будущий король Людовик XIII) с огромным воодушевлением. Массы народа высыпали на улицы города и принялись благодарить Господа за ту милость, которую он сотворил для их любимой Франции.
Генрих IV выглядел пьяным от счастья и выражал всяческие знаки внимания своей жене. А она – своему мужу. Рассказывают, например, что однажды королевская чета направлялась в Сен-Жермен, и при переправе на пароме неловкий кучер опрокинул карету в реку, и не избежать бы Марии Медичи верной гибели, если бы ее не вытащили за волосы. И все якобы восхитились тем, что, едва придя в себя, королева справилась о судьбе короля.
Кардинал де Ришелье в своих «Мемуарах», описывая этот случай, отмечает:
«Поскольку главным для нее было нравиться королю, она приучилась быть терпеливой даже в том, в чем нетерпеливость не только простительна для самых сдержанных женщин, но и вполне пристойна».
С другой стороны, он же отмечает и тот факт, что Генрих IV «многих дарил своим вниманием». Словно в подтверждение этого его любовница Генриетта де Бальзак д’Антраг 3 ноября того же года также родила мальчика, которого нарекли Гастоном-Генрихом (впоследствии он станет герцогом де Вернёй и губернатором Лангедока).
Кстати говоря, в следующем году «дуплет» повторился: 22 ноября 1602 года Мария Медичи родила в Фонтенбло дочь Елизавету (будущую королеву Испании), а Генриетта де Бальзак д’Антраг, опять чуть позже, – Габриэль-Анжелику (она выйдет замуж за сына герцога д’Эпернона).
Как утверждает Ги Бретон, «весь двор веселился по случаю этого двойного события, а добрейший народ Франции, который так легко было взволновать, радовался от души тому, какой у него прыткий и галантный король».
Историк Ги Шоссинан-Ногаре не без иронии отмечает:
«Когда Генрих IV женился, Мария Медичи втянула его любовницу <…> в своеобразные гонки, в курьезные соревнования по плодовитости, так что для фаворитки стало делом чести рожать в том же ритме и с такой же регулярностью, как королева».
Став отцом еще и двух девочек, Генрих IV вдруг тяжело заболел. Его страдания были столь сильны, что он даже стал серьезно опасаться за свою жизнь. Мария Медичи была очень обеспокоена этим. Она начала уговаривать короля перестать вредить своему здоровью и своей репутации, но, как пишет в своих «Мемуарах» Ришелье, «все ее самые убедительные доводы были не в состоянии отвратить государя от страстей, чью серьезность, ослепленный ими, он не осознавал».
Впрочем, в данном случае заболевание оказалось серьезнее, чем все думали, и король, думая, что пришел его конец, завещал Марии Медичи править страной до совершеннолетия их сына, ориентируясь исключительно на месье де Сюлли[4], единственного из министров, которому якобы можно было полностью доверять. Назвал Генрих и имена тех, кого следовало опасаться.
К счастью, болезнь вскоре отступила, и все эти советы потеряли свою актуальность. А «жизнь втроем» продолжилась: король еще более оживился, и его внимания вновь стало хватать и на жену, и на фаворитку.
Ги Шоссинан-Ногаре по этому поводу пишет:
«Возникла полная путаница, и у короля появилось намерение соединить матерей, как он соединил детей. Когда он навещал своих многочисленных отпрысков, его сопровождали либо жена, либо возлюбленная, а иногда и обе вместе. Генрих IV не представлял собой чего-то исключительного, и семейные сцены, включавшие всех королевских женщин, возникали довольно часто».
* * *
Немного забегая вперед, заметим, что эту почти идиллическую картину не разрушил даже заговор против короля, раскрытый в 1604 году, в котором самую активную роль играл отец фаворитки старик Франсуа де Бальзак д’Антраг.
Заговорщики[5] планировали заманить Генриха к маркизе де Вернёй, умертвить его, а королем провозгласить ее сына Гастона-Генриха[6]. Суд приговорил герцога к смерти, а его дочь – к пожизненному заточению в монастырь, но король позволил старику удалиться в свое имение. Что же касается милой его сердцу Генриетты, то король ограничился самоличным ее допросом, и она без всякого труда доказала ему, что невиновна. Не зря же говорят, что у любовницы всегда найдутся добродетели в глазах воображения.
Парижскому парламенту (так в те времена во Франции назывался высший суд, в состав которого входили, кроме непосредственных вассалов короля, высшие придворные чины и ближайшие советники короля) осталось лишь подчиниться воле Генриха IV.
Это выглядит странно, но король не только опять сошелся со своей фавориткой, но и еще больше привязался к ней, хотя прекрасно знал ее злой и скандальный нрав. В свою очередь Генриетта де Бальзак д’Антраг маркиза де Вернёй без зазрения совести принялась еще больше эксплуатировать королевскую щедрость, выпрашивая за каждую ласку деньги и поместья. Она постоянно старалась унизить Марию Медичи и вскоре начисто рассорила ее с мужем.
* * *
Стычки Марии Медичи и Генриетты де Бальзак д’Антраг маркизы де Вернёй продолжались. Король буквально разрывался между ними, стараясь восстановить мир в своем доме. Однако делал он это достаточно своеобразно. Например, он почему-то решил, что ревность его жены вызывает не постоянное присутствие любовницы, а окружение Марии, якобы настраивающее ее против короля. А раз так, он потребовал, чтобы Мария отправила своих «советников» восвояси, во Флоренцию. Прежде всего это касалось ненавистных королю Леоноры Галигаи и Кончино Кончини. Мария, естественно, отказалась, заявив, что не стоит тратить время на поиски соринок в чужом глазу, когда в своем не замечаешь и бревна. Как водится, все закончилось страшным скандалом.
На этом фоне Генриетта повела себя удивительно грамотно: она писала королю ласковые письма, жалела его, уверяла, что любит и будет любить всегда. А что еще нужно мужчине, самого себя загнавшему в стрессовую ситуацию…
Как иронично подмечено в «Мемуарах» Ришелье, «в остальном брак Их Величеств ничем не омрачался». И фраза эта выглядит тем более издевательской, что от флорентийки уже тогда шел лишь один негатив. Она все время что-то требовала, была чем-то недовольна, куда-то тратила огромные суммы денег. Возможно, в ее словах было немало справедливого, но воспринимать их адекватно Генрих уже не мог. Его стало просто бесить общение с женой.
* * *
Несмотря ни на что, 10 февраля 1606 года Мария Медичи родила королю еще одну девочку. Ее назвали Кристиной. Через тринадцать лет она станет женой герцога Савойского[7].
На крестины ребенка Мария Медичи пригласила из Италии свою сестру Элеонору, герцогиню Мантуанскую, также дочь Франческо Медичи и Иоанны Австрийской. Таким образом, она решила показать всем в Париже свою привязанность своей семье и интересам своей семьи. Это, естественно, очень не понравилось Генриху IV. Дальше – больше. Дядя Марии, Великий герцог Тосканский Фердинандо Медичи, скоро отойдет в мир иной. Произойдет это ровно через три года, в феврале 1609 года, и его место займет его сын. А вот он будет уже полностью ориентирован в своей политике не на Францию, а на Испанию. Французский король почувствует себя оскорбленным, и это еще больше осложнит его отношения с женой из клана Медичи. Но это произойдет через три года. Пока же герцогиня Мантуанская прибыла в Париж, и ей пришлось оказывать знаки внимания, соответствующие особе королевских кровей.