– Травлю пытались начать, что ли?
– Ну, примерно. Контент сразу удалили, но я попросил айтишников найти и восстановить кэшированные файлы… Но это не все, босс. Судя по всему, полицейские, допрашивая ее сразу после аварии, перегнули палку. Типа, проявили черствость. Возможно, мать Джейкоба решила, что мы считаем ее ответственной за смерть мальчишки и не станем париться и искать водителя.
– Господи, – простонал Рэй, подумав, что начнется, если это дойдет до начальницы. – Мать жертвы хоть раз высказывала свое недовольство работой полиции?
– Это первое, что нам передала Диана, – отозвался Стампи.
– Свяжитесь со школой, – велел Рэй. – Кто-то наверняка поддерживает с ней контакт. Опросите клиники общей практики – их в районе не больше двух-трех, с ребенком она наверняка вставала на учет, – может, они переслали ее медкарту по новому адресу!
– Будет сделано, босс.
– И боже упаси проговориться «Пост», что мы ее потеряли, – криво улыбнулся Рэй. – Иначе Сьюзи Френч не устанет прохаживаться на наш счет.
Стампи и Кейт сидели с мрачными лицами.
– Кроме потери главной свидетельницы, есть еще что-нибудь существенное?
– С запросами в соседние округа тоже тупик, – ответила Кейт. – Пара угнанных машин засветились на нашей территории, но и только. Я проверила все автомобили, на которые срабатывали дорожные камеры, и побывала во всех автосервисах Бристоля – никто ничего подозрительного не вспомнил. По крайней мере, мне не признались.
– Что у Брайана и Пэта по записям с уличных камер?
– У них уже глаза квадратные, – хмыкнул Стампи. – Проверили полицейские камеры и городские, теперь смотрят записи с заправок. Вроде выделили одну и ту же машину, попавшую на три разные камеры, – выехала с Энфилд-авеню через несколько минут после наезда. Автомобиль предпринял две рискованные попытки обгона, затем скрылся за пределами зоны охвата камер и больше не появлялся. Ребята стараются разглядеть, что это за машина, хотя пока ее ничто не связывает с происшествием…
– Отлично, спасибо за новости. – Рэй поглядел на часы, скрывая разочарование: расследование сильно буксовало. – Вы пока двигайте в паб, а я позвоню суперинтенданту и приду через полчаса.
– Вот это дело, – повеселел Стампи, которого никогда не приходилось уговаривать пропустить пинту-другую. – Кейт, идешь?
– Почему бы и нет, – отозвалась она. – Если вы платите…
В «Голову кобры» Рэй добрался только через час – Кейт и Стампи уже взяли себе по второй. Рэй завидовал их способности переключаться: беседа с суперинтендантом оставила неприятный холодок под ложечкой. Вышестоящий офицер разговаривал довольно вежливо, но на его лице было написано предельно ясно: дело о наезде надо закрывать. В пабе оказалось тепло и тихо, и Рэю очень захотелось научиться отодвигать работу в сторону и говорить о футболе, погоде – о чем угодно, лишь бы не о пятилетнем погибшем и неуловимой машине.
– Очень, очень ждал вашего прихода, – пробурчал Стампи.
– Бумажник, что ли, дома забыл? – И Рэй подмигнул Кейт: – Чудеса не заканчиваются. – Он заказал себе пинту горького пива и вернулся, бросив на стол три пакета чипсов.
– Что вам сказал суперинтендант? – спросила Кейт.
Рэй не мог пропустить вопрос мимо ушей и лгать тоже не хотел, поэтому отпил пива, выигрывая время. Кейт смотрела на него с надеждой: девушке явно хотелось услышать, что им выделят дополнительные ресурсы или увеличат бюджет. Жаль ее разочаровывать, но деваться некуда.
– Признаться, ничего приятного. У нас забирают Брайана и Пэта.
– Что?! Почему? – Кейт резко поставила бокал, едва не выплеснув пиво.
– Нам и так повезло, что они взяли на себя просмотр видеозаписей, – ответил Рэй. – Но в транспортном отделе не могут до бесконечности ставить им замену. Горькая правда в том, что нам нечем оправдать расходы. Мне очень жаль, – добавил он, будто сам принял такое решение, но Кейт все равно еле сдерживала возмущение.
– Нельзя же вот так все бросить! – Взяв подставку для пива, она принялась крошить ее с краю.
Рэй вздохнул. Трудно найти какой-то разумный баланс между ограниченным бюджетом полицейского управления и ценой жизни ребенка. В какую сумму прикажете ее оценить?
– Мы и не бросаем, – возразил он. – Ты ведь ищешь ту противотуманку, верно?
Кейт кивнула:
– За неделю после трагедии такие фары меняли у семидесяти трех машин. Все страховые случаи оказались чистыми, сейчас ищу среди зарегистрированных владельцев, кто оплатил ремонт частным порядком.
– Видишь? Кто знает, что удастся накопать! Мы лишь немного сбавим обороты. – Рэй тщетно поглядывал на Стампи в поисках поддержки.
– Начальство интересуют только быстрые результаты, Кейт, – буркнул сержант. – Если за пару недель, а еще лучше за два дня дело не раскрыто, его вычеркивают из списка первоочередных и вписывают другие.
– Да все понятно, – согласилась Кейт, – но от этого не легче. – Она сгребла крошки от подставки в кучку посередине стола. Рэй заметил, что ногти у девушки не накрашены и нещадно, до мяса, обкусаны. – У меня ощущение, что недостающий кусочек головоломки совсем рядом, а мы смотрим и не видим!
– Может, ты и права, – сказал Рэй, – но пока над этим делом придется работать в свободное время. Медовый месяц закончился.
– Я собиралась отправить запрос в Королевскую больницу, – поделилась Кейт. – Возможно, водитель получил какие-то травмы при столкновении – от того же ремня безопасности, например. После аварии мы посылали патрульную машину в отделение «Скорой», но вдруг водитель не сразу обратился за помощью?
– Хорошая мысль, – одобрил Рэй. От слов Кейт у него шевельнулись какие-то смутные соображения, но мысль ушла, так и не оформившись. – Не забудь про Саутмид и Френчей… – Мобильный, лежавший на столе экраном вниз, завибрировал. – Черт! – не удержался Рэй, прочитав сообщение.
Кейт поглядела на него с удивлением, Стампи – с усмешкой:
– Что на этот раз забыл?
Рэй поморщился, но объяснять не стал. Залпом допив пиво, он вынул десятку и подал Стампи:
– Возьмите себе еще по одной, а я поехал.
В кухне Мэгс ставила тарелки в посудомойку, гремя ими так, что Рэй вздрогнул. Волосы жены были заплетены в небрежную косу, и щеголяла она сегодня в старых спортивных брюках и ношеной футболке Рэя. Он невольно задался вопросом, давно ли Мэгс махнула на себя рукой, но сразу возненавидел себя за эту мысль. Не ему выступать по этому поводу.
– Прости меня, пожалуйста, – начал он. – Я совершенно забыл.
Мэгс открыла бутылку красного вина. Она выставила только один бокал, но Рэй счел неразумным это подчеркивать.
– Я очень редко прошу тебя где-то быть в определенное время, – сказала она. – Конечно, иногда работа важнее, но встреча была запланирована две недели назад. Две! И ты обещал, Рэй!
Голос ее задрожал, и Рэй нерешительно обнял жену за плечи.
– Мэгс, ну, извини меня. Что, все было так плохо?
– Нормально. – Дернув плечом, Мэгс сбросила руку Рэя и села за кухонный стол, сделав большой глоток вина. – Ничего плохого не сказали, за исключением того, что Том осваивается в школе не так хорошо, как другие дети, и педагоги за него волнуются.
– И какие же меры предприняли эти педагоги? – Рэй вынул бокал из шкафчика, налил себе и подсел к Мэгс. – Наверное, поговорили с учеником?
– Том, разумеется, ответил, что все в порядке, – пожала плечами жена. – Миссис Хиксон всячески старается его мотивировать, добиться от него активности на уроках, но он молчит как рыба. Она спросила меня, может, он у нас просто робкий или тихоня?
– Тихоня? Том? – фыркнул Рэй.
– Вот именно. – Мэгс поглядела на Рэя. – Ты бы мне там очень пригодился.
– Совсем из головы вон. Прости, Мэгс, очень загруженный день, а потом я зашел в бар.
– Со Стампи?
Рэй кивнул. Мэгс обожала Стампи, крестного Тома, и относилась к их с Рэем заходам в паб с терпением жены, понимающей потребность мужа в чисто мужской компании. О Кейт Рэй не упомянул, сам не зная почему.
Мэгс вздохнула:
– И что нам делать?
– Все будет нормально. Мэгс, это новая школа, детям всегда трудно переходить в среднюю из начальной. Том долгое время был большой рыбой в маленьком пруду, а теперь приходится плавать с акулами. Я с ним поговорю.
– Только нотаций ему не читай…
– Я вообще не читаю нотаций!
– …от этого только хуже будет.
Рэй прикусил язык. Они с Мэгс являлись прекрасной командой, но подход к воспитанию у них диаметрально отличался: Мэгс была гораздо мягче с детьми и всячески их опекала, тогда как Рэй предпочитал дать сыну и дочери возможность вкусить самостоятельности.
– Ладно, не буду, – пообещал он.
– В школе предложили посмотреть, как пойдет дело в ближайшие два месяца, и снова собраться всем вместе через пару-тройку недель после каникул. – Мэгс демонстративно поглядела на Рэя.
– Назови дату, и я там буду, – клятвенно пообещал он.
Глава 6
Отблеск фар на мокром асфальте ослепляет каждые несколько секунд. Люди спешат мимо по скользкому тротуару, проезжающие машины обдают пешеходов веером брызг. Горы опавших листьев промокшими грудами лежат у ограждения: яркие цвета поблекли до тускло-бурого.
Пустая дорога.
Джейкоб бежит.
Визг покрышек тормозящей машины, глухой удар о капот и бессильное сползание уже мертвого Джейкоба на дорогу. Паутина трещин на лобовом стекле. Кровь, собирающаяся под головой мальчика. Одинокое белое облачко дыхания.
Вопль прорезает мой сон, и я, вздрогнув, просыпаюсь. Солнце еще не взошло, но в спальне горит свет: я теперь не могу находиться в темноте. Сердце бьется тяжело и часто. Я сосредотачиваюсь на том, чтобы дышать ровно.
Вдох-выдох.
Вдох-выдох.
Тишина давит, а не успокаивает, поэтому в мякоти ладоней остаются полукруглые следы ногтей, пока я жду, когда уляжется паника. Сны становятся все отчетливее и правдоподобнее: я ясно вижу его и слышу отвратительный треск, с которым голова ударяется об асфальт…
Кошмары начались не сразу, но теперь они не желают униматься. Каждую ночь я лежу в кровати, борясь со сном и проигрывая в уме различные сценарии, как в детских книжках, где финал выбирает читатель. Я плотно зажмуриваюсь и представляю альтернативный вариант, когда мы ушли на пять минут раньше или позже, и Джейкоб остался жив и спит сейчас в своей кроватке, и его ресницы спокойно темнеют на фоне круглых щек. Но ничего не меняется. Каждую ночь я заставляю себя проснуться пораньше, будто, прервав кошмар, можно обратить вспять и реальность. Но, похоже, возник некий устойчивый шаблон, и вот уже несколько недель я вскакиваю по несколько раз за ночь от глухого удара маленького тела о бампер и моего бесполезного вопля, когда Джейкоб скатывается с капота на мокрую дорогу.
Я живу затворницей в каменном коттедже – не хожу дальше деревенского магазина, где покупаю молоко, и существую на тостах с кофе. Я трижды решала зайти к Бетан в трейлерный парк и три раза передумывала. Это досадно: у меня уже давно нет подруг, и примерно столько же времени они мне очень нужны.
Я сжимаю левую руку в кулак и разгибаю пальцы, затекшие и непослушные после ночного сна. Боль теперь редко меня беспокоит, но я ничего не ощущаю в области ладони, и два пальца потеряли чувствительность. Стискиваю кулак, чтобы прогнать щекочущее покалывание. Конечно, надо было сразу обратиться к врачу, но это казалось такой мелочью по сравнению с тем, что случилось с Джейкобом, и боль представлялась чем-то справедливым и заслуженным. Поэтому я просто бинтовала руку, скрипя зубами каждый раз, как приходилось отдирать присохшую повязку. Постепенно рука поджила, но линия жизни навсегда скрылась под сплошными рубцами.
Я вытаскиваю ноги из-под горы одеял на кровати. Наверху нет отопления, и стены блестят от конденсата. Я поспешно натягиваю спортивные брюки и темно-зеленую фуфайку, не потрудившись выправить из-под нее волосы, после чего спускаюсь в гостиную. Ледяные плитки пола заставляют беззвучно ахнуть, прежде чем я на цыпочках добегаю до кроссовок и отодвигаю засов на двери. Я всегда вставала рано – вместе с солнцем, чтобы поработать в мастерской. Без своей работы я чувствую себя потерянной, заблудившейся в поисках новой себя.
Летом здесь будут туристы – пожалуй, не в такой ранний час и не так далеко от моря, но на пляже яблоку негде будет упасть. Однако пока песчаный берег мой, и одиночество приятно. Тусклое зимнее солнце медленно одолевает скалистые вершины, отражаясь блеском в ледяной корке луж на тропе, огибающей бухту. Я перехожу на бег, и мое дыхание повисает в воздухе судорожно вырвавшимися белыми облачками. В Бристоле я не ходила на пробежки, а здесь заставляю себя пробегать целые мили.
Поймав темп в такт биению сердца, я размеренно бегу к морю, гулко стуча подошвами по каменной дорожке. Ежедневные пробежки сделали меня увереннее. Тропинка, спускающаяся на пляж, уже настолько знакома, что я могу пройти ее с закрытыми глазами; последние несколько футов я перепрыгиваю, приземляясь на влажный песок. Держась вплотную к скалам, я обегаю бухту, пока путь не преграждает скальный выступ, уходящий в море.
Сейчас отлив; по песку тянется полоса плавника и выброшенного волнами мусора, как грязный круглый след в ванне. Отойдя от скалы, я бегу быстрее и несусь по отмели, где ноги засасывает мокрый песок. Низко наклонив голову против ледяного ветра, я мчусь изо всех сил, обгоняя прилив, и вскоре легкие начинают гореть, а в ушах шумит кровь. Противоположная скала увеличивается, стремительно приближаясь, но вместо того чтобы остановиться, я прибавляю скорость. Ветер хлещет меня волосами по лицу, и я мотаю головой, чтобы их отбросить. За долю секунды до того, как врезаться в поджидающий утес, я вытягиваю перед собой руки и с размаху упираюсь ладонями в холодный камень. Жива. Не сплю. Спаслась от ночных кошмаров.
Адреналин схлынул, и я, дрожа от холода, возвращаюсь тем же путем. Мокрый песок уже поглотил цепочку следов, не оставив доказательств моего спринта между скал. Заметив у ног обломок выброшенного морем дерева, я рассеянно поднимаю его и провожу канавку вокруг себя, однако пропитанный водою песок снова становится гладким еще до того, как я отрываю палку от его поверхности. Огорчившись, я поднимаюсь ближе к скалам, где песок посуше, и снова обвожу круг. Так-то лучше. Меня вдруг посещает желание написать свое имя на песке, будто я приехала на каникулы, и я улыбаюсь своей ребячливости. Обломок дерева тяжелый и скользкий, но я заканчиваю надпись и отступаю полюбоваться делом рук своих. Странно видеть свое имя таким размашистым и дерзким – я много лет всячески старалась стушеваться… Что я такое теперь? Скульптор, который ничего не ваяет. Мать без ребенка. Буквы отчетливы и зримы, они буквально кричат, их можно разглядеть даже с вершин прибрежных скал. Меня пробирает дрожь страха и восторга. Я рискую, и как же это приятно!
Наверху символическое ограждение призывает прохожих не подходить к осыпающемуся краю обрыва. Не обращая внимания на предупреждающую табличку, я переступаю проволоку и останавливаюсь в нескольких дюймах от пропасти. Песок внизу превращается из серого в золотой в лучах поднимающегося солнца, и мое имя так и сияет посреди пляжа, словно подбивая запечатлеть его, прежде чем оно исчезнет.
Я успею сделать снимок, прежде чем начнется прилив. Я смогу остановить мгновение своей возвращенной смелости. Я кидаюсь в коттедж за фотоаппаратом. Ноги словно стали легче, и я поняла – это потому, что я бегу, а не убегаю.
Первая фотография получается так себе: буквы слишком далеко от берега. Я бегом спускаюсь на пляж и исписываю песчаную гладкость именами из моего прошлого: их скоро сгладит мокрый песок. Ближе к скалам я вывожу прозвища персонажей читанных в детстве книг или имена, которые привлекают меня своим витиеватым начертанием. Вынув фотоаппарат, я присаживаюсь на корточки и низко наклоняюсь, почти припав к песку, и принимаюсь снимать под разными углами, ловя объективом слова на фоне пенных бурунов, а затем вместе со скалами и щедрой порцией синего неба. Последние кадры я делаю со скалы, балансируя на самом краю и игнорируя липкий цепенящий страх. Пляж испещрен словами разных размеров, будто бессвязным бредом сумасшедшего, но я уже вижу, как наступающий прибой лижет буквы и закручивает мутные водовороты песка, набегая на берег. К вечеру, когда вода снова отступит, пляж будет девственно-чист, и я смогу начать заново.