Вечер. Уж солнце садится, прячутся птицы, длиннее становятся тени, короче становятся звуки, того и гляди, на небо из мутной реки, что течёт под окном, вдруг вынырнет шустро луна. Склоняется день, под тяжестью прожитых, одинаковых, словно армия клонов, часов, уж скоро стемнеет, уж скоро. А мне ещё нужно успеть закончить строгать, ещё нужно успеть доделать работу. Я не люблю оставлять на потом то, что можно сделать сегодня, сейчас, иначе даёшь себе шанс не успеть, даёшь себе шанс оправдаться, даёшь себе шанс не вернуться, забыть, изменить и вместе с тем – потерять. Да, жизнь такая, нельзя себе давать поблажек, нельзя, иначе можно вдруг остаться без всего, остаться с деревом один на один, остаться в куче стружек и опилок, словно папа Карло, словно дровосек без сердца, словно сам, как Буратино. Это всё было буквально вчера, когда мир был не так светел и полон надежд на то, что всё ещё будет хорошо, что вернётся смысл и восемьсот четырнадцатый и, Елена.
И я начал вырезать девятьсот первого кита, из берёзы, на этот раз, то будет взрослый кит, возможно я приделаю ему усы, возможно, я вложу в его рот курительную трубку, быть может, нацеплю ему очки. Я верю, что мне ещё удастся вернуть моё время, не время само, а то, что упущено было за время пути. Я вижу финиш, смотрю на прямую, уже где-то вдали сверкают огни, то ли залпы салютов, то ли в конце тоннеля призрачный свет.
Но всё это было до того, как я вернулся в мастерскую, свободную от бремени прежнего времени, от стружки, опилок и запаха лака. До того, как там стало чисто, свободно, всё по местам, даже как-то прохладно и немного тоскливо. До того, как я набрал твой номер и сказал, что нам непременно надо увидеться, лучше вдвоём и лучше одеться как-то красивее, ведь это будет самый волшебный день! И ты дышала в трубку часто, очень часто и, кажется, срывалась даже, стирала слёзы кулаком и, что-то бормотала, выбирая платье! Но это вновь моё воображение, что было после завершения звонка, конечно, я не знаю. А я не мог дождаться той субботы, когда откроется уж, моя выставка китов! Ведь я не мог собрать их всех, от мала до велика и притащить тебе под окна и вывалить, крича «Смотри!», как в детстве. Быть может, в юности всё так и было бы, да что там, по началу я ведь думал, что так именно и сделаю! Но время, опыт и что-то, что наполнило мозги, быть может разум, быть может мудрость, а может просто стал смотреть на жизнь я по-другому. Да и к тому же, это же объём немалый! Я думал, что же делать, где арендовать мне помещение, ещё задолго, где-то за десяток до конца, китов. На выручку пришла Елена, она же чёрт возьми, дизайнер! Елена с кем-то долго вела диалог, носила куда-то разных китов, договаривалась с кем-то, очень уставала, злилась и вот, однажды, когда осталось сделать только три кита, Елена радостная ворвалась ко мне и закричала, что всё наконец-то утряслось, срослось и получилось! Мы были рады, даже и не знаю кто же больше из нас всех! Одно немного огорчало, премьеру назначили через три месяца, когда уже будет цвести черёмуха, но меня это расстроить не могло, я очень долго ждал, я научился ждать давно, меня не испугаешь ожиданием, меня лишь можно напугать отсутствием конечной цели. А цели есть, теперь их даже не одна!
Это всё было до того, как я отправил в Норвегию бандероль с трубкой для Мортена и сувенирной футболкой для Коли. Ещё я им послал по маленькому деревянному киту, вырезанным специально для них. И до того, как мне пришла ответная посылка, буквально через несколько недель, а в ней красивый кейс из красного дерева, с волшебным тонким узором, явно ручная работа, мне до такой ещё тренироваться и тренироваться, внутри него, какие-то бумаги, похоже, что какие-то официальные, некоторые с печатями. А ещё там лежало письмо, в обычном конверте, с видом на Берген. Я чувствовал себя, как будто это был не я, мне казалось, что я вдруг стал жить жизнью кого-то другого, но той самой жизнью, которой я жить хотел, когда-то давно, в другое время, с другими людьми вокруг. Я даже чувствовал слёзы в глазах, но волю им я не дал, мне было немного стыдно перед бабушками, что стоят за пенсиями и выплатами какими-то, они так странно на меня смотрели, то ли с завистью, то ли с сожалением. Я всё свернул, сложил в коробку, сунул в пакет и пошёл домой. Жаль только, думал я, что все бумаги на норвежском.
Это всё было до того, как я приобрёл себе настоящую мастерскую, не то, что у меня в квартире, в комнате с окном на юг, в одном углу станочек и верстак, в другом покрасочная, в третьем сушилка, в четвёртом табурет и откидной столик для стакана сока или чая с бутербродом. А в середине, прямо на полу, стружки и опилки, пыль и капли лака. Теперь же у меня есть полноценная мастерская, просторная, под самой крышей, с окошком в небо, с шикарным рабочим местом, где всё на месте, прямо под рукой, с новыми инструментами и, шикарным стеллажом! И в общем-то не далеко от дома, всего-то в двух трамвайных остановках! Конечно же, всё что внутри, от входной двери, обоев, мебели, до клюкарзов, стамесок и ложкорезов, это всё приобретала для меня Елена, она мечтала применить свои профессиональные навыки для моей мастерской. Единственное, основные инструменты и станок, мы выбирали вместе. И ещё я сам купил тиски и струбцины. Ещё там есть книжный стеллаж и уголок с чайником, чайной парой и печенюшками. Есть ещё аудиосистема, но, я редко включаю музыку. Та, что ты помнишь, уже не актуальна, а после Норвегии, мне кажется, что музыку стоит слушать только в особенных случаях. Тогда, в Бергене, я, опоздав, к чертям, на самолёт, брёл по улицам города, считая шаги и думал о том, что бы я сейчас с удовольствием съел. В странном, серо-розовом свете бергенского дня, склоняющегося к вечеру, я шёл, представляя себе следующий свой день, когда меня кто-то то похлопал по плечу. И я узнал эти хлопки, то же чувство, те же руки. Я обернулся и мне широко улыбался Мортен. Узнав о моей ситуации, Мортен улыбнулся ещё шире и сильнее похлопал меня по плечу.
– Значит, так надо! – сказал он мне, – раз уж ты остался здесь ещё на некоторое время, то давай уж, наполни время смыслом! Хочешь, я покажу тебе волшебное место?
– Ещё бы! – воодушевлённо ответил я, чуть не криком. – Только можно, я что-нибудь перекушу?
Мортен посмотрел на часы, что-то прикинул и ответил:
– Давай пойдём к автобусу, а по пути купишь себе что-нибудь, хорошо?
– Давай, а куда мы поедем?
– В Тролльхауген. Это недалеко, пешком можно дойти, но лучше всё же на автобусе. Отправление через тридцать семь минут.
– А что там в этом Тролльчтототам? – Спросил я вослед уже удаляющемуся старичку.
– Там место, где становишься мудрее и чище. – Ответил он. И так ответил, что во мне завертелось странное ощущение, желание, не пойми что завертелось во мне! Я вдруг подумал, что было бы так прекрасно, чтобы этот человек, вдруг оказался бы чудом спасшимся моим отцом! Тогда я бы простил ему всё, точно бы простил, ведь один кит стоит тысячи обид! Глядя на кита, ты понимаешь, насколько ты мелок, насколько мелки и все наши обиды, всё это так нелепо в конечном итоге. Жизнь она такая, какая она есть и ничего с ней не поделать, если человек решил уйти, он обязательно уйдёт, вопрос только, в какую сторону.
Спустя час наш автобус остановился среди прекрасных пейзажей осенней Норвегии. Наш путь начался у странной стеллы, видимо, изображавшей чей-то профиль. Мы, с группой туристов, маленькой группой, шли по тропе меж поросших мхом вязов, корявых, узловатых, словно пальцы старухи, через канавку, в которой плавали опавшие листья, по мостику, словно из сказки, скандинавской, доброй. И вот, мы подошли к прекрасному зданию в викторианском стиле, с жёлтыми стенами и коричневой крышей, вокруг была красивейшая норвежская природа, насыщенная красками и душевным теплом, другого слова мне даже не приходит в голову!